let the sin begin

В первый раз воскресший брат встречает его в церкви — пустой, залитой кровью, перекореженной, — и протягивает руку, не приветствуя, но требуя подойти. Феттел откидывается на кафедру, довольно жмурясь, сцепляет лодыжки за чужой спиной; клоны стоят вокруг них безмолвным и безразличным караулом, соляными столбами, посеревшими от времени и пыли, опустив автоматы, но не головы. Смотрят, но не на них — сквозь. Впрочем, ему сейчас совершенно все равно. Им обоим лень раздеваться, но куртка Феттела все равно оказывается расстегнутой — непонятно, когда и как; Феттел ерзает на холодном дереве, изгибается, будто пытаясь соблазнить его, и от этого неожиданно становится смешно — слишком смешно. Будто Феттел — томная французская девушка (он не уверен, почему именно французская), гладкая, податливая и покорная, будто под его кожей не таится сила и ярость, способная сводить с ума и покорять города, будто они оба не горят ей, полные взаимной ненависти; хрипло рассмеявшись под шлемом, он переворачивает Феттела на живот, заставляет прижаться к кафедре обнаженной грудью. Что было дальше, он помнит смутно: чужие громкие стоны, чужие заломленные руки, чужой голос, называющий его братом, собственный сдернутый шлем, укатившийся в сторону с гулким стуком, проскакавший вниз по ступеням и замерший у ноги клона, жадные укусы на чужих плечах и лопатках, чужая (родная) кровь на языке (сладкая, сладкая), Феттел, прогнувшийся в спине, оглянувшийся на него через плечо, никак не отводящий взгляд, хриплый задыхающийся шепот — "ты так похож на меня, брат" (он не уверен, чей именно, он не уверен, что ему интересно) и сразу после — оргазм, оглушающий, яркий, каких у него не было у него еще никогда, и пустота. Когда он приходит в себя, в церкви никого нет.