***
Надо, наверно, всё по порядку, чтоб понятнее было. Он — наш учитель по биологии, я — озабоченный дебил! Так понятно? Ну, тогда поехали дальше. Девчонки называли его Женечка. Не стеснялись даже в глаза: — Женечка Борисович, а скажите, пожалуйста… Он хмыкал только. Он похож на принца из сказки. Как там — глаза сокольи, брови собольи и румянец во всю щёку. Глаза сокольи! В сказках, видать, тоже курнуть любили. Ну да ладно, зато всё остальное правда. Ресницы у Женечки длиннющие — зашибись, и пахнет от него так, что водить начинает как пьяного, из стороны в сторону. Бабьё наше придурочное сразу запело на разные голоса: — А вы женаты-ы-ы? А почему не-е-ет? Да потому что ему всего двадцать пять, дуры! На кой ему этот гемор? Девки на него пялятся, весь урок глаз не отводят, а он ни фига не ведётся. В упор не видит. В принципе, я наших девочек понимаю. Сам пялюсь втихушку. В открытую низзя — я же не красотка с двухметровыми ногами и прочими прелестями. Не надо только думать, что я школьный лошок, эдакий чмошник задрипанный — вечный классный дежурный. Типа, сижу на задней парте, весь такой несчастный, никому не нужный, и от любви с ума схожу. Но и в первые красавцы тоже не лезу, здесь и без меня хватает. Я обычный. Дома — любимый сыночек Коленька, на улице… Не, не нарываюсь, конечно, но и в сторонке не стою.***
Я не буду рассказывать о своих чувствах, дурацких мечтах и снах эротических — никому это не интересно, да и не умею я. Просто не мог больше смотреть, как наши фифы вокруг него увиваются. А может, просто свет знаний не тем лучом в башку ударил, но ноги сами поднялись и к нему подвели. Надо наверно было сказать: «Женечка… то есть, Евгений Борисович, вы мне нравитесь». Ну или что-то вроде этого. А я ничего умнее не придумал, как предложить отсосать за хорошую оценку. Честно говоря, я ожидал, что меня в лучшем случае просто вышвырнут из класса, а в худшем — по шее дадут. Не дали. Женечка спокойно брюки расстегнул и на стуле откинулся — давай, мол. Минет я никогда, само собой, не делал, и мне не делали. И уж тем более я не думал, что я, подхожу, весь такой влюблённый, а он мне: « Ах, Коленька, ну наконец-то! Да я сам тебя сейчас отминетю, всю жизнь мечтал!» Но всё равно подрастерялся малость. Опустился на колени, на член уставился, словно у меня не такой же. А сверху голос насмешливый: — Что, передумал? — Да счаззз! Об этом лучше тоже не рассказывать. Какое это, в жопу, удовольствие! Челюсть только заболела и слюны целую лужу пустил. Кто только придумал член сосать? Хотя… я бы не отказался, чтоб мне тоже пососали. В общем, старался. И проглотить ещё и пришлось, не плевать же при нём. А он по щеке потрепал небрежно: — Молодец, заработал. И ушёл. А я долго сидел в пустом классе, трогал ноющую челюсть и глотал слёзы обиды. Ну, а на что я рассчитывал? На предложение руки и сердца? Нет, конечно. Но на то, что он сразу свалит, весело насвистывая, на это тоже нет. В школу два дня не ходил, себя жалел, а его так хаял — он, бедняга, икал наверно, не переставая. А когда снова пришёл в школу, и Женечку-долбаного-Борисыча увидел… Ну понятно, да? После уроков снова подошёл. Он только глаза вытаращил. Отказываться, правда, не стал. Кто же от халявы откажется? А минет делать я быстро научился, по крайней мере он так говорил.***
Через две недели он меня трахнул. Опять я предложил. Как? Молча. Снял штаны, и на стол облокотился. Тут Женечка пришалел немного. — Иванов, а ты точно не нюхал ничего? Вместо ответа я жопой подёргал, мол, поменьше слов и побольше дела. Женечка помедлил немного и вдруг по заду меня как шлёпнет. Жопа аж дзынькнула, а я, от неожиданности, лбом в стол — бум. — Хороший задок, — одобрил он. — Но трахать не буду. Перегибаешь ты, Иванов. Могу так оценку поставить. Тебе это не надо. «На кой чёрт мне твоя оценка?» — подумал я, а вслух сказал: — Я сам разберусь, чего мне надо, и чего нет. Семнадцать мне уже стукнуло - имею полное право. И желание. А раз вам задок понравился, так трахайте уже, — и добавил культурно: — Уважаемый Евгений Борисович. Он вздохнул: — Смазка-то есть? — Что мазать-то, давай уже. — Идиот, — вздохнул он. Я реально идиот! Мне и в голову не пришло, что готовиться надо. Меня это не интересовало раньше. Мальчики красивые, конечно, интересовали, но в моих эротических фантазиях таких подробностей не было. Чем он меня и себя мазал, и зачем он в меня пальцы суёт, я не знал, только это ни фига не помогло. Больно было. Не то, чтоб пиздец полный, но больно. — Раз тебе так припёрло, то в следующий раз готовься заранее, Иванов, — сказал он мне после. — Я хоть и не брезглив, но делать это не обязан. Ты этого захотел — ты и старайся. Ах да — пять. Ещё и мерзко стало. А кого винить? Только себя.***
Ничего с собой поделать не могу. Дома каждый раз клянусь, что это был последний раз. Что он просто урод, а я себя не на помойке нашёл, чтоб терпеть это. Не только ведь больно. Ведь правда, и мерзко, и стыдно, и… и всё равно продолжал. Стоило увидеть его треклятые синие глаза, и я сам не свой делался. Умным стал — готовиться начал, в кабинке туалета. И просто терпел. А однажды это вдруг случилось. Сам не понял, почему вдруг волна удовольствия по телу прошла… Зато Женечка понял, почувствовал мою дрожь, рукой по бедру провёл, цокнул и, обхватив член, передёрнул пару раз. И я задёргался, кончая, на стол повалился.***
Иногда он забывался, гладил по спине, в волосы пальцами забирался, и я тогда визжать был готов. Всё бы отдал за обычный поцелуй. Но этого мне не дождаться. Только скупые ласки, и то редко бывают. А в конце спустит, по заду хлопнет: — Свободен! С-с-сука! Убил бы! Я знаю, что он живёт один. Ни семьи, ни бабы у него нет, зато друзей — прорва. В кафе как-то встретил его с целой оравой народа. Сидели, сдвинув несколько столов, пиво пили и гоготали на всю Ивановскую. Я встал, как дебил — хотя почему «как»? — и смотреть стал с открытым ртом. Меня заметили. — Твой, что ли? — кивнул один из них, на меня показывая. Женечка оглянулся, фыркнул. — А-а, ну как же — мой, чей ещё? Иванов! Иди сюда, чего жмёшься, как неродной? Пива хочешь? — Хочу, — оскалился я и сел с ними. — Это Коля, — икнул он, представляя меня остальным. — Биологию любит — слов нет! А я вот всё спросить хотел, — это он уже мне. — Почему, Коля, у тебя по другим предметам пятёрок нет? Плохо работаешь? Я ему чуть бокал в рожу не выплеснул, но тут другие заржали: — Хоро-о-оший мальчик! Ого-го! Видать, как ты, Женька, учителем хочет стать. Не, профессором-академиком! Гы-гы-гы! А он уже интерес потерял, отвернулся от меня и стал с соседом о чём-то спорить, а ко мне их девицы полезли: — Мальчик, а мальчик? Я не слушал, выпил залпом, встал и ушёл. Недалеко, правда. На улице Женечка меня нагнал. — Иванов! Тпру-у! Стой, когда учитель говорит! — Да пошёл ты! — Вместе пойдём, что-то я набрался. Темно, бля! Упс! Ты этого не слышал. Охуеть! Он меня трахает, а блякнуть — застеснялся. Учитель же! Культурно-образованный. А Женечка продолжал: — Ты что, обиделся? После всего, что между нами было? Ну и дурак. — Я дурак? — взорвался я. — А сам-то ты кто? Да мне твои пятёрки вусмерть не усрались! Я тебя люблю, долбоёб ты конченый. А ты! Ты что, решил, что я всем предлагаю? Как подумать только мог! — Да ничего я не подумал, — он улыбался. — У тебя других пятёрок нет. Вот если бы были, учитывая то, что ты, Иванов, мягко говоря, туповат — тогда были бы сомнения. И как я мог в такого урода влюбиться? Ему же просто смешно. Всем, наверно, рассказал, как один придурок в школе ему подставляется. Поди, оборжались его дружки надо мной. А Женечка тем временем спокойно закурил, дым в небо выпустил и с улыбкой спросил: — А тебе оно надо, Коль? — Надо! Слёзы еще некстати потекли, чтоб их. От ветра, наверное. Я отвернулся, но он снова к себе развернул. — Нашёл место в любви признаваться. А ну пошли ко мне! — Вот ща всё брошу и побегу. Он кивнул и взял меня за локоть: — Бросай и пошли.***
— Что это? — тупо спросил я. — Фотки? Мои? Откуда? — Откуда-откуда… Оттуда! — Женечка развалился на диване. — Я тебя нащёлкал. В школе и на улице. Фотографии, что Женечка передо мной вывалил, когда затащил к себе, заставили остолбенеть. Нарочно, что ли? На одной бутер жру, щёки, как у хомяка, на второй ору, рожа перекошена, глаза выпучил — то ли гол забил, то ли рожать собираюсь. Третья убила вообще. Я спал на уроке, подперев голову рукой. Наверно, Женечка снился, раз улыбался во сне. — Писец из тебя фотограф! — вырвалось у меня. Он обиделся. — Я не фотограф, я детей учу. — И трахаю, — ввернул я. — Кстати, трахаешься как лещ замороженный — сунул, кончил, на хуй пошёл. Он вдруг разозлился: — А ты чего ждал? Или ты думал, что у меня в кабинете дверь потайная, и я там на коврах персидских буду сливки с твоего пупка слизывать? Я реально думал, что ты проспорил или хрен знает чего ещё. Наебёшься да отвалишь. — А щёлкал тогда зачем? — Не твоё дело. Он отнял фотографии, в стол убрал. Потом обернулся и хитро прищурился: — У меня нет персидских ковров, но сливки есть. Желаешь?