# # #
— Любовь — это слабость. Титус многому научил её за те несколько недель, что она была Командующей. Лекса пользуется его уроками, слушает их, поглощает их со всевозможным интересом и энтузиазмом, на который она только способна, потому что все эти уроки помогут её людям, и это всё, чего хочет Лекса с тех пор, как обнаружила свою ночную кровь. Многие из этих уроков он повторяет ей, шепчет на ухо, когда она сидит среди своих людей, а они смотрят на неё, ожидая совета. Но сегодня в её комнате наедине с Титусом ей дают урок, который не произносился раньше, и это тот урок, который она не хочет слышать. Любовь — это слабость. Лекса смотрит на него неопределённым взглядом, с любопытством и смущением, и говорит: — Я в это не верю. Если я собираюсь достичь мира, добиться коалиции, о которой мы с Костией мечтали… — Костия — это слабость, Командующая. Мира будет сложно достичь, но я верю, что это возможно. Лекса, Вы должны послушать меня: Костия изменит ваше мнение, она делает Вас слабой в то время, когда вам нужна абсолютная сила. — Костия даёт мне мою силу, — Командующая яростно оборачивается, её взгляд становится более резким, а рот перекашивается от недовольства. Она негодующе смотрит в его глаза, позволяя гневу закипать внутри неё. — И ты должен помнить своё место, Титус, или я клянусь, что напомню тебе его. — А ты должна помнить, что ты новая Командующая. Ты пока не лучшая, без моей помощи… Лекса быстро поднимает вверх руку, и Титус замолкает. Но его слова всё ещё звучат у неё в голове. Любовь — это слабость. Они смотрят друг на друга, не двигаясь. Тишина расцарапывает их кожу, как будто провоцирует их отвести взгляд, или, ещё лучше, выразить свои истинные эмоции. Никогда не выдавайте свои мысли, Хеда. Ваши эмоции могут быть использованы против Вас. Время идёт бесконечно долго, пока, наконец, Лекса не видит, как Титус отводит взгляд от её лица. Он проглатывает свой гнев, как будто это болезненное лекарство. Его плечи поднимаются, спина выпрямляется, лицо становится стальным. — Приношу свои извинения, Хеда, — говорит он, кланяясь с лёгким наклоном головы. — Я не хотел вести себя неуважительно по отношению к Вам. У Вас замечательное видение для наших людей, и я надеюсь увидеть, что Вы достигнете своих целей. Я просто хочу, чтобы Вы увидели, что подвергаете себя и Костию опасности, как и ваше желание о мире в целом. Любовь — это слабость. Лекса выпрямляется чуть больше. Она знает, что Титус может видеть её слабости, и она всё ещё пытается скрыть их от него. — Ты действовал из лучших побуждений, Титус. И ты мудр. Но то, чего я пытаюсь достичь, нарушает границы того, что делали передо мной. Возможно, мы должны приспособиться к этому. — Возможно, Командующая, — отвечает Титус, подчиняясь её упрямой натуре. Он с уважением, но напряжённо кланяется Хеде. Ему больше нечего сказать, ему не стоит снова злить Лексу, они оба знают это. И поэтому он, развернувшись, быстро выходит из комнаты. Тем не менее, в её голове бурлит поток мыслей. Любовь — это слабость. И Лекса чувствует слабость.# # #
Лекса выучила много уроков, как чернокровка: она узнала об их гордой истории, культуре, и, что ещё более важно, о том, как сражаться. Но даже всё, чему Лекса научилась, как чернокровка, не могло сравниться с вызовом от командования. Ей будет сложно объединить кланы, и ей это известно. Но она будет стараться, как и всегда. Кровопролитие между её собственными людьми ничего не решит. Как они могут защищаться от Горы, когда они постоянно сражаются между собой, как дети? Им будет гораздо лучше в мире. В единстве. Любовь — это слабость. — У тебя был тяжёлый день, Ai Hodnes**? — спрашивает Костия, глядя в потерянные глаза своей любимой. Она нежно целует руку Лексы, пока они лежат рядом друг с другом в постели, голые, с переплетёнными пальцами и в объятиях. — Урок, которому Титус учит меня. Я не могу его понять. — Титус обучал последних трёх Командующих, и они правили с гордостью, справедливостью и честью. Ты знаешь, что он мудр, Лекса. Ты должна слушать его и следовать за ним. Лекса промямлила что-то невнятное в ответ. Любовь — это слабость. Титус говорит ей это снова и снова. Командующие должны быть одиноки. Титус мудр, и она знает это. Но как она может следовать такому уроку? Как она может даже поверить в это, когда переполнена такой любовью и привязанностью к женщине, которая истечёт кровью и умрёт за неё? Лекса просто не может поверить в это. У неё есть Костия, и по воле всех тех перед ней, она будет защищать то, что любит. Это сила, не слабость. Это поможет ей, а не помешает. Но, тем не менее, слова Титуса звучали в голове, как сирена. Любовь — это слабость. Лекса лишь немного отстраняется от Костии, отделяя свою кожу от её кожи и своё тепло от её тепла, но всё ещё лежа достаточно близко, чтобы она могла слышать каждый ровный и спокойный вдох возлюбленной. — Думаешь, я смогу по-настоящему достичь мира? — через некоторое время спрашивает Лекса, и Костия так ярко улыбается ей, что на мгновение Лекса думает, что всё будет хорошо. — Я знаю, что ты сможешь, — говорит Костия. Она придвигается ближе к Лексе и целует её в шею, а Лекса улыбается, чуть больше откидывая голову назад. — Знаю, что ты волнуешься, — говорит она, нежно проводя пальцем по лицу Лексы. — И знаю, что тебе будет непросто объединить всех нас. Но я никогда не была более уверена в ком-либо. Ты была создана для этого, любовь моя. Лекса смотрит на неё. Это так нежно. Она волнуется, что Костия может сломаться, будучи такой нежной, такой маленькой и такой уязвимой. — Ai hod yu in***, — шепчет Лекса и тянется к ней. Она проводит рукой по талии Костии, притягивая её ближе и прижимая к себе. — Ты — моя сила. — А ты — моя. Когда они целуются, это кажется таким нежным. Но Лекса не чувствует себя уязвимой, целуя Костию. Она понимает это сразу же, как только Костия прикусывает нижнюю губу Лексы и начинает играть с её волосами, понимает, что быть нежной не значит не быть сильной. Она чувствует себя в безопасности так, как никогда не чувствовала себя раньше, и задаётся вопросом, сможет ли она почувствовать это снова. Любовь — это слабость, по-прежнему говорит ей Титус. Лекса по-прежнему слушает это.# # #
— Всё идёт, как планировалось, Хеда. Призыв коалиции уже заставил взять на себя обязанности. Тригедакру, Флоукру, Подакру и Тришанакру уже ответили на призыв. Другие пока этого не сделали, но я знаю, что скоро сделают. — А что насчёт Азгеды? — спрашивает Лекса, гордо сидя на троне. Её спина выпрямлена, глаза сосредоточены. Она сидит свободно, но осторожно — казаться слишком жёсткой значит казаться слабой, и всё же, сидеть лениво — тоже признак слабости. — Они… — Титус замешкался рядом с ней. — Вы знаете, что они сказали, Хеда. — Они сказали «нет». Верно? — Да. — И хотя Древесный клан, Лодочные люди, Озёрные люди и Клан Пылающего Леса послали своих представителей, чтобы лично сообщить мне о своём решении, Азгеда лишь отправила гонца. Так? — Да, Хеда. Лекса не смотрит на него. Она всегда смотрит вперёд, всегда. Даже в одиночестве она не должна изменять своему характеру, она это знает. Титус не говорил ей, но она это знает, так же, как знает то, что небо голубое, а Костия красивая. — Что ты думаешь об этом, Fleimkepa****? Сначала Титус не отвечает. Он шаркает ногами, потирает руки. Лекса рада, что заставила его нервничать, так как она тоже нервничает, на самом деле. Совершенно ясно, что нужно действовать. Она не хочет быть тем, кто признает это вслух. — Я считаю, что это значит, что они не вступят в коалицию, если не надавить на них. Надавить на них. Титус — человек, который говорит то, что имеет в виду, и всё же, здесь он этого не делает. Лекса воспринимает это как плохой знак. — И? — И, — Титус говорит громче, всё ещё мешкаясь, — что они недостаточно уважают Вас, чтобы прийти и сказать Вам лично, как положено. — Действительно, Титус, — Лекса, наконец, смотрит на него. — И поэтому мы надавим на них. Отправь другого представителя. Отправь Густуса, одного из наших лучших воинов. Возможно, тогда они будут более склонны к пересмотру своего решения. — Будет сделано, — Титус поклонился ей, слегка склонив голову. — Вы мудры, Хеда. — Будем надеяться, что Ледяная Нация также мудра. — Да, — говорит Титус. Его губы напряжены, а выражение лица мрачное. — Будем надеяться.# # #
Когда она встречается с ними всеми в первый раз, Лексу охраняют. Они все такие молодые, такие же, какой была она. У них те же обнадёживающие взгляды и полные надежд, мечтаний и стремлений души, которые скоро будут сформированы так, чтобы соответствовать тому, каким должен быть Командующий. Она не знает, что с ними делать. Она смотрит на них, на их маленькие руки и большие сердца, и почти видит себя в их возрасте. Крошечный воин с огромными идеями. Все они стояли в одной линии, развернувшись к ней лицом. Они смотрели на неё, а она — на них. — Хеда, — говорит Титус, его мантия развивается на ветру, когда он указывает на чернокровок. — Это новые чернокровки, которых мы собрали. Они все кланяются ей одним движением, и Лекса не будет отрицать, что они произвели на неё впечатление. Когда она впервые встретила Командующую, будучи чернокровкой, её сверстники начали волноваться. Их приветствие было ничем по сравнению с этим, хотя Титус дал строгие инструкции, и они были моложе этой группы. — Добро пожаловать, — начинает Лекса, в её голосе волна уверенности, тёплая и волнующая. Она держит руки в кулаках перед собой, твёрдо и уверенно, её спина выпрямлена. — Я знаю, что многие из вас уже тренировались, как воины, прежде чем вы предстали передо мной. Теперь знайте, что вас будут обучать и тренировать мои лучшие воины, а также и я. Ни у кого нет оружия. Титус забирает его прежде, чем они встречаются с Лексой. Они — воины, все до одного, недостаточно подготовленные и недооценённые, да, но в конечном счёте все они станут теми, кем должны быть, теми людьми, которыми они хотят быть, и людьми, которыми они и не думали, что станут. И тогда все они будут мертвы, кроме одного. Глаза, которые смотрят на неё, полны решимости и напыщенности, но Лекса знает их лучше, чем они сами. Она стояла там точно так же, как и они, она знает чувство беспокойства и тоски. Когда она стояла там, где сейчас стоят они, Командующий не был на грани войны. Лекса стоит на грани, смотря сверху вниз, но она ещё не упала. Она задаётся вопросом, знают ли чернокровки, как скоро они могут заменить её. Она не хочет умирать, пока нет. Она не готова оставить свою работу незаконченной, едва начатой. И Костия рядом с ней, они обе ещё так молоды. Лекса пытается создать коалицию. Прекратить сражения между кланами и создать общество, которое принесёт друг другу пользу. Это то, чего она хочет. При этом, вместо всего этого она могла разжечь войну, и всё, что она знает, могло быть подвергнуто опасности. Эти чернокровки едва готовы сражаться на войне (не то чтобы она хотела, чтобы они делали это), не говоря уже о том, что они готовы заменить её. И поэтому война не должна начаться, а она не должны умереть. Пока нет. — Когда моё время в качестве Командующей истечёт, Пламя выберет одного из вас, чтобы заменить меня, — её голос всё ещё уверенный, но сейчас она может услышать — нет, даже почувствовать это ощущение. Тёмный гул чего-то столь горького застрял у неё в горле. Она задаётся вопросом, слышат ли это чернокровки. — Поэтому я рада приветствовать вас в Башне Полиса, где вы будете жить и учиться, пока этот день не наступит. Каждый из вас удостоен великой чести. Тренировки будут тяжёлыми, порой они будут очень долгими и изнурительными, но каждый из вас должен помнить, что вас выбрали. Вы достойны этой чести. Вы достойны ночной крови. Они ничего не говорят, и Титус тоже. Они смотрят на неё, и она смотрит на них. Она видит их надежду и хочет её себе. Лекса отпускает их, и Титус говорит, что он отведёт их в их комнаты. Они снова смотрят на неё, а она смотрит на них. Они медленно собираются вокруг Титуса, ожидая того, чтобы их отвели в их новую жизнь. Один ребёнок остаётся перед ней, его руки за спиной, плечи расправлены. Лекса почти улыбается ему. — Mochof*****, Хеда, — говорит он, наклонив голову. — Я заставлю Вас гордиться. — Сначала ты должен заставить гордиться себя, — отвечает Лекса. — Как тебя зовут? Другие чернокровки с Титусом, собрались вокруг и слушают его, пока он рассказывает о правилах Полиса и о том, как добраться до их комнат. Этот чернокровка уверенно стоит перед Командующей, пока остальные делают то, что им сказано, и Лекса интересуется им. Он молод, ему лет десять или около того. Лекса уже узнаёт себя в нём. — Я Эйден, — говорит он. Его лицо нейтрально. — Я буду очень рад тренироваться с вами. Лекса знает, что он усердно старается. Так трудно сохранять спокойствие, подавлять нервы и сидеть на месте, и всё же он приблизился к ней. Храбрый, думает Лекса, тот, кто явно будет выделяться среди других. Он уже выделяется. И поэтому, несмотря на то, кто она, она встаёт на колени перед ним, чтобы быть лицом к лицу, одинакового роста. И, как бы то ни было, она улыбается. — Ну, Эйден, я должна признаться, что тоже с нетерпением жду тренировок с тобой. Он пытается сдержаться. У него почти получается, но у Лексы очень хорошая реакция. Его волнение внезапно ускользает, как воздух из шарика, стирается восторг с лица, и он улыбается в ответ, хотя уже через секунду улыбка исчезает. Она видит потенциал в нём. Она не хочет, чтобы этот потенциал растратился слишком скоро, сокрушённый кровью и бременем войны, которая наступит слишком скоро и слишком быстро. Она видит шанс, что он сможет заменить её, шанс, что она хочет, чтобы это был именно он. Любовь — это слабость. Лекса встаёт и смотрит на него. — Иди, — говорит она. — Иди за Титусом и найди свою комнату. Он уходит с поклоном. Другие чернокровки взволнованно беседуют с ним о Командующей, пока Титус выводит их из комнаты. В них так много надежды, она знает это. Костия бы посмотрела на них и захотела бы обнять их всех, а затем она бы схватила меч и сражалась с ними с рычанием и смехом, и попыталась бы усыновить их, как если бы они были осиротевшими. Возможно, скоро они такими и станут. И всё же у Лексы есть надежда, как и у них. Она может быть не такой яркой и очевидной, как у них, но она есть. Мерцающий свет в кромешной тьме. Несмотря на многолетний опыт, который у неё есть, она всегда будет такой же наивной. Любовь — это слабость.# # #
— Ты как-то сказала мне, что человек может найти силу не только в своём мече, но и в своих словах. Костия смотрит не на Лексу, а на небо, где звёзды как будто лежат перед ними. Луна — всего лишь полумесяц, на самом деле, — самая яркая и мощная среди всего того, что есть в небе. Лекса любит луну. Она находит в ней утешение и понимание, но иногда она не может справиться с тем, что поднимает голову вверх и её заполняет лишь грусть. — Сказала, — говорит Костия, вытянув руки на балконе. Созерцание звёзд — её любимое времяпрепровождение. Лекса тоже влюбилась в это, потому что влюбилась в неё. — Ты — один из самых опытных воинов, Лекса, но ты была очень высокомерна, когда мы впервые встретились. Ты верила, что не было большей чести, чем сражаться, и это правда. Это наша культура. Но твоё высокомерие заставляло тебя искать драки, когда в этом не было необходимости, как будто ты была маленьким ребёнком, даже тогда, когда ты тренировалась для того, чтобы стать Командующей. — Ты пыталась сразиться с Аней, помнишь? Ты издевалась над ней. Ты назвала её joken branwoda******. И затем тебе надрали задницу. Костия весело смеётся, а Лекса может только краснеть и смотреть на неё. Она широко улыбается и уделяет минуту на то, чтобы так легко посмотреть на Костию, а потом снова смотрит на звёзды и луну, которые всегда ждут её. — Я была идиоткой. — Да, ты была идиоткой, — отвечает Костия, как только перестаёт смеяться. — Но ты была моей идиоткой. Их взгляды снова встретились. Глаза Костии большие и коричневые, как красивая, крепкая лошадь, а её волосы нарочито кружатся вокруг в диких кудрях. Лекса хочет защитить её. Она чувствует, что ломается, чувствует, как на её коже формируются трещины. Любовь — это слабость. — Ты в курсе, что Азгеда отказала Густусу. Ты знаешь, что это значит. — Да, любовь моя. Знаю. — Ты веришь, что всё ещё остались слова? Костия хватает холодную руку Лексы, лежащую на холодных балконных перилах, и берёт в свою тёплую. — Нет, Лекса, не верю. Мы — люди крови и войны, мы — нечто большее, но, всё же, мы — люди крови и войны. А Азгеда — ожесточённые люди, равнодушные к словам. К словам, которые ты уже произнесла. И Лекса кивает. Она чувствует себя неустойчиво и беспорядочно. — На моей стороне десять кланов, — начинает она. Перед ней лежит широкое открытое пространство. Под ней город освещён жизнью и безопасностью, а над ней — темное небо, наполненное искрами. — Большинство из них, к удивлению, были готовы присоединиться к коалиции. Остались только Азгеда и Ингранронакру. Всадники Равнин нейтральны, но Азгеда против нас. Думаю, что Всадники Равнин присоединятся к нам в войне. Они не будут рисковать гневом десяти кланов, поскольку у них нет ресурсов или людей. Но у Азгеды есть. И они будут сражаться с нами и проливать кровь всеми возможными способами. И мы тоже прольём кровь. Они стоят молча. Становится так тяжело от слов, которых Лекса не говорит, но знает, что их услышали. И Костия решает произнести их вслух. — Ты не потеряешь меня… Лекса внезапно вспыхивает от ярости. — Я не позволю себе потерять тебя! — говорит она, бросая слова в ничего не слышащее небо. — Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. Ледяная Королева может встретиться со мной со всем, что у неё есть, но у неё никогда не будет тебя, — её глаза свирепы и полны обещаний. Она говорит снова, спокойнее. Тише. — У неё не будет тебя. — У неё не будет меня, — уверенно повторяет Костия. Она крепче сжимает руку Лексы и притягивает её к себе. Она выглядит такой решительной для жизни, для борьбы, для того, чтобы дышать, но её глаза кажутся такими грустными. — Но у неё также не будет тебя. Их губы встречаются в поцелуе. Это, возможно, самый мягкий поцелуй, который они разделили. Он тёплый. Безопасный. Грозный. Лекса чувствует это в своей груди — нечёткое спокойное чувство, внезапно пронизанное беспокойствами и холодной болью. Когда они отстраняются друг от друга, у Лексы остаётся только чувство беспокойства. Слова Титуса эхом отдаются у неё в голове. Любовь — это слабость.# # #
Лекса почти слышит это — лошадей войны, пылающих и чёрных, приближающихся слишком быстро. Она чувствует стук у себя под ногами, галоп смерти и рвения. Её руки скользят по балкону, пока она смотрит на всё это, на весь этот зелёный мир. Город перед ней сияет, но она смотрит мимо него, как будто его не существует, как будто она не делает всего этого для своих людей, а затем она поступает ещё более рискованно: смотрит на широкие открытые поля и на лес. Она почти ждёт появления яростно скачущих лошадей, которые сожгут деревья до тла. Она продолжает ждать. Она не может сидеть сложа руки, постоянно прокручивая в своей голове планы, заботы и предчувствия, как будто они успокоят её нервы и насытят беспокойный ум, но это только усугубляет ситуацию. — Эйден здесь, чтобы увидеть Вас, Хеда. Лекса поднимает руки с балконных перил и снова проходит в свою комнату. Густус стоит перед ней, такой большой и крупный. От него исходит уверенность. — Спасибо, Густус. Пусть войдёт. Густус кланяется ей, кивая и поворачиваясь, чтобы уйти. Лекса наблюдает за ним. В её внутренностях всё бурлит, вопросы и заботы материализуются прямо перед её глазами. Она не может себя остановить… — Сегодня ты уезжаешь на поле битвы, Густус? Густус оборачивается. Он, похоже, не шокирован тем, что к нему снова обратились. Он знал Лексу с детства, он знал её почти так же долго, как и Аню. Он знает Лексу слишком хорошо. — Да, — отвечает Густус, положив руку на рукоять мяча. — Я приготовлю всё для Вашего приезда, Хеда. Аня будет сопровождать Ваш конвой? — Да. Через два дня мы отправимся к вам. Ни один из них не двигается. Они оба уже знают эту информацию, это обсуждалось множество раз. И всё же Лекса должна была услышать это снова, как будто это каким-то образом изменит то, что должно произойти. Она не боялась войны. Это то, для чего её растили, в чём она была хороша. Но что-то медленно разрывает её на части, снимая кожу слой за слоем. Всё воины обеспокоены, но они одинаково сильны и одинаково мужественны, и Лекса ничем не отличается от них, хотя иногда чувствует себя другой. Как и Густус, который смотрит на неё долго и упорно, пытаясь найти в ней что-то, что отражалось на нём. И наконец он делает сильный шаг вперёд к Лексе. Он убирает руку с меча, на его лице успокаивающая гримаса. — Oso nou dula op gon oso lukot, — говорит он, так же уверенно, как и всегда. — Ты должна оттолкнуть свои сомнения, Лекса. Мир не может существовать без борьбы. — Как ты всегда говорил мне, — бескомпромиссно отвечает Лекса, резко отворачиваясь от него. — Пусть Эйден войдёт. Густус быстро направляется к выходу, осознавая, что разговор окончен. Как раз перед тем, как он уходит, он пытается успокоить её, и пока что это доставляет ей лишь боль. — У тебя есть мой меч, — говорит он, и его глаза так сильны. Это не помогает ей, она всё ещё чувствует, что это приближается. Призыв к войне и крови ощутимо висит в воздухе, неприятный запах, которым Лекса глубоко дышит, как будто он насытит её нервы, но он не сможет этого сделать. Это нельзя забыть, и Лекса не хочет забывать, но всё же часть её крика о мире… Мир может быть достигнут только через борьбу, напоминает она себе. Война — это путь к миру. — Хеда. Позади неё раздался отчётливо молодой, но почтительный голос Эйдена, зовущий её, и она немедленно поворачивается к нему лицом. — Эйден, — говорит она, почти так, как будто бы её застали врасплох. — Как ты? — Обеспокоен, — отвечает он, более прямолинейно, чем она думала. — Чернокровки разговаривают. Они говорят, что скоро вы отправляетесь на битву. Лекса чувствует себя так, как будто бы её ударили. Она не хочет оставлять чернокровок. Насколько они, должно быть, взволнованы тем, что может произойти. Они всё ещё недостаточно подготовлены. Если кто-то действительно может заменить её, то это будет Эйден, и, как бы это ни было эгоистично, она не хочет, чтобы он испытал всё это. Любовь — это слабость. — Да, Эйден. Это правда. Приходи в четверг. Я уезжаю, чтобы встретить армию, которая ждёт меня. Некоторое время ты будешь тренироваться только с Титусом. — О, — как будто Эйден не ожидал ответа, но Лекса знает, что он уже знал его. — Я… простите меня, если это неуместно, Хеда, но я… я буду скучать. — Я вернусь, — отвечает Лекса, стараясь не позволить эмоциям овладеть ею. Сдержанность захватывает её в свои тиски, крепко сжимая. — А Костия? Она проявляет силу воли почти так же сильно, как и хочет этого. — Она тоже вернётся. Эйден кивает и даже улыбается, но всё же он неудовлетворённо шаркает ногами. — Я ожидаю увидеть, как потрясающе ты будешь владеть копьём, когда я вернусь, — говорит она и улыбается, в её рту горько от любви. Она поднимает свою тяжёлую руку и кладёт её ему на плечо, а он смотрит на неё так, как будто она — тот человек, который поместил солнце в небо. Эйден так ярко улыбается ей. Лекса вернётся к нему, и к другим, и она удостоверится, что Костия тоже вернётся. — Вы знаете, что я ужасен во владении копьём, — говорит он, улыбаясь, но стыдясь. — Не ужасен, — внезапно её улыбка становится шире. — Просто неопытен. — Я никогда не буду хорош так, как Вы или Костия. — Никто не хорош во владении копьём так, как Костия, Эйден, не смеши меня, — Эйден смеётся и улыбается ей, и она знает, что ему лучше. Её грудь болит за него. — Даже Вы? — спрашивает он её, словно поражённый тем, что кто-то может превзойти её. Костия просто наделена даром владения копьём. Если бы ей и Лексе предстояло сразиться с копьями, поединок был бы быстро закончен победой Костии, но если бы они бились на мечах, Лекса бы легко выиграла. Костия — жестокий борец, бесчеловечный для своих врагов. В этом разница между ними. Костия убивает своих врагов, не колеблясь. Цвета для неё просты — чёрный и белый, хорошее и плохое. И Лекса тоже никогда не колеблется, но… Она всегда помнит. Любовь — это слабость. — Хорошо, не говори ей, что я рассказала тебе. Но она тренировалась с ним дольше, чем я, и у неё была естественная близость с ним, как с ребёнком, которой у меня просто не было. Эйден, похоже, удивляется. — Вау. Эйден всегда обожал Костию. Костия всегда обожала Эйдена. Когда Эйден смотрит на неё, она видит звёзды в его глазах и любовь в его сердце, и она отчаянно пытается перестать видеть всё это. Он — отвлечение, которое напоминает ей только то, что могло бы быть, и у неё нет места для надежды, ведь война требует логики и силы. Но сейчас она смотрит на него и знает, что в её глазах тоже есть звёзды, и она никогда не чувствовала себя такой счастливой, при этомиспытывая боль.# # #
— Я хотела бы поблагодарить всех вас за то, что вы так быстро привезли сюда своих воинов. Лекса стоит во главе военного стола в палатке Командующей, а рядом с ней Титус, надёжный, как и всегда. Она сканирует лидеров, стоящих вокруг стола: сильные мужчины и женщины, которые поведут свои войска на битву во имя мира и во имя коалиции, так же стоически, как и всегда. Только Костия, стоящая с другой стороны от неё, даёт ей ощущение комфорта. Она стоит так гордо и прямо, и Лекса не может ничего поделать с этим, но берёт часть этой энергии, чтобы подпитать свою собственную уверенность. Любовь — это слабость. — Некоторые из нас подготовлены меньше, Хеда. Мы прибыли сюда неохотно, не с мягкими сердцами из-за глупой идеи мира. Азгеда не знает мира, и мой клан не знает, что значит жить в мире без борьбы. Азгеда почти украла наши ресурсы, и они пытались забрать моих лучших людей! Я делаю то, что должен, ничего больше. Говорит Сирен, лидер Всадников Равнин. Взгляд Лексы немедленно перемещается на него. Он большой, крепкий мужчина. У него короткая борода и чёрные волосы, завязанные в хвост. Он стоит, весь такой высокий и ведущий себя с достоинством, его большие руки скрещены, как будто он размахивает ими, как оружием. Они усеяны татуировками. Лекса говорила с ним лишь немного, но достаточно, чтобы знать, что, как и все лидеры, его гордость за свой клан граничит с высокомерием. Лекса уже знает, что его клан здесь не по собственному выбору. Их заставили присоединиться к коалиции после того, как их спровоцировала Ледяная Нация, которая потребовала припасы и воинов Всадников Равнин. У них недостаточно человек или припасов, чтобы оставаться одним, и, в итоге, теперь они стоят здесь. Такая же история с Древесным кланом, Пустынным кланом, кланом Горной Линии. Ни у кого из них нет очень сильных армий, но то, что им не достаёт людей, они компенсируют своими умениями. — Я знаю о твоей ситуации, Сирен, — начинает Лекса. Она видит, как Костия переминается с ноги на ногу рядом с ней. — Ты так же должен знать, что я приняла тебя по своей воле, и поэтому я могу исключить тебя так же легко, как ты можешь истечь кровью и умереть за провальное дело под знаменем Азгеды, а не быть объединённым с десятью кланами и сражаться под знаменем своего собственного народа, — она кладёт свою руку на рукоять своего оружия, даже не осознавая этого, но все присутствующие тут же обращают на это внимание. Что-то сдвигается в воздухе. Тяжело дышать, но в то же время легче, лидеры вокруг неё становятся выше, но меньше. Кажется, Костия придвинулась ближе, чем раньше. — Если ты решишь отбросить своё высокомерие в сторону, то тебя и твой народ поприветствуют с ресурсами, которые вы потеряли, и после окончания войны мы все увидим преимущество коалиции, разделив наши запасы друг с другом. Сирен ничего не говорит. Лекса стоит совершенно неподвижно. Она смотрит на него: она смотрит, смотрит и смотрит так долго, как только может, а затем ещё дольше, и надеется, что вместо этого Сирен сломает контакт. Это ещё одна игра лидерства, в которую она не хочет играть. Но она знает, что должна. Командующая всегда должна контролировать себя. Используйте свои эмоции, как оружие, Хеда, и никому не доверяйте. Она знает, что никто не может сказать — ну, по крайней мере, она надеется, — что под доспехами и своей позой, голосом и титулом, который у неё есть, она нервничает. Она знает, что Костия может так сказать, потому что Костия всегда может сказать, и, возможно, Титус тоже это знает. Она знает, что должна научиться лучше обманывать людей. Это трудно, что люди, которые знают её, знают её всю слишком хорошо. Лекса сражалась, истекала кровью и выигрывала много, очень много битв до этой, но она никогда не боролась, как Хеда. Никогда она не была той, на кого смотрят все остальные — той, кто получает все варианты от тех, кто под ней, и той, кто должен принимать решения. Она не особо нервничает из-за того, что борется за то, что знает больше всего, что она может бороться, и бороться хорошо, но она беспокоится, что эти кланы не последуют за ней. Что она доверяет им, а они не доверяют ей. Любовь — это слабость. В конце концов Сирен ломает контакт. Он смотрит вниз на стол, на котором лежит карта, разложенная перед ними. Титус нарушает тишину. — И поэтому мы должны решить, — говорит он, его голос кажется таким скрипучим. — Теперь, когда у нас есть одиннадцать кланов, объединённых одной причиной, эта битва должна быть теоретически быстрой. Но у некоторых из вас не так много людей, — он не смотрит на Сирена, хотя Лекса знает, что все думают о нём, — а Азгеда сильна. Это будет сложная война. Азгеда умеет манипулировать и вести партизанскую войну. Мы должны быть готовы. — Я предлагаю разведчиков, Хеда, — говорит Индра, лидер Древесного клана. Лекса доверяет ей больше, чем любому из лидеров за этим столом. Она была лидером клана Лексы, и она никогда не забывает об этом. Лекса не забудет доброту, которую Индра показывала ей на протяжении многих лет. Лесные люди очень хороши в том, чтобы быстро нападать на людей и ловить их. Они все высококвалифицированны, даже если им не хватает числа. — Разведчики? — Пустынный Клан. — Нет! Нам не нужны разведчики, мы должны ударить по ним быстро и жёстко, когда они меньше всего ожидают этого, нужно постоянно сокращать их количество! Сирен фыркает. — Так сделали бы трусы! Мы сразимся с ними как следует, на поле битвы! — Мы должны сражаться в лесу, чтобы использовать деревья! — В открытом поле! Голосов становится всё больше и больше, они деформируются и спорят друг с другом, пока не становятся одним гулким шумом, который приводит к какофонии. Так они ничего не добьются. Это голос неудач. Лексе не нравится иметь дело с лидерами кланов, потому что они спорят, как дети. Даже хуже, ведь дети уважают старших, а лидеры уважают только себя. Но когда Лекса поднимает руку вверх, кажется, что весь мир замолкает. — Индра, — говорит она, смотря на неё неопределённым взглядом. — Ты сказала, что предлагаешь разведчиков. — Да, Хеда. Разведчики позволят нам узнать количество врагов. Поскольку мы не знаем точного размера армии Азгеды, это было бы разумно, особенно если мы решим ударить по ним спокойно. Мы можем столкнуться с засадой. И Лексе больше и не нужно ничего говорить. — Действительно, Индра. Мы пошлём разведчиков. Возьмём вашу лучшую команду. Они уйдут сегодня. — Sha, Хеда. — Oso na zog raun kom trikova, — заканчивает Лекса. — Вы все свободны. Мы обсудим план нападения после того, как вернутся разведчики Индры. (Мы ударим из тени)# # #
Лекса смотрит на стол перед собой. Там находится карта окрестных земель, нарисованная карандашом, а затем детализированная краской. Это не новая для войны карта. Война — это почти всё, что она знает. Ей не сложно составить план нападения в своей голове ещё до того, как ушли разведчики, чтобы определить количество армии Азгеды и их ресурсов, но её приказ мог носить иной характер. Она — уважаемый и опасный боец. Она — новый и неопределённый лидер. Война — это почти всё, что она знает. — Ai Hodnes. Лекса застигнута врасплох. Она чувствует, как слегка вздрагивает, быстро вставая и поворачиваясь, положив руку на рукоять мяча. Перед ней стоит Костия, гордая и могущественная, одетая для войны. Она нахально улыбается Лексе и подходит ближе. Она — падшая богиня, и что-то в её действиях не так. Лекса видит это сразу, так как её движения не совсем такие, как обычно. Костия рациональна, хороша в самоконтроле, но она приходит в ярость, когда на неё начинают давить. Она лукавит так, как не могут многие мужчины, потому что она яростнее ужалит словами, чем чем-либо ещё. Она никогда не колеблется, когда дело доходит до её эмоций. И всё же здесь Лекса видит, что она терпит неудачу. Любовь — это слабость. — Наконец я застала врасплох великую Лексу из Древесного клана. Командующую одиннадцати кланов, выбранную реинкарнацией всех тех, кто правил раньше, обладательницу клинков и слов, возлюбленную женщин… — Возлюбленную женщины, — отвечает Лекса. Она делает шаг вперёд, отходя подальше от военной карты, и притягивает к себе Костию, целуя её в губы. Она чувствует сдержанность Костии, знает, что что-то не так. Её губы практически горят. — И я не так хороша в словах, как ты. Война — почти всё, что она знает, остальное она узнала благодаря Костии. Потому что Костия выглядит такой хрупкой в руках Лексы. Её лицо сияет не радостным взглядом, но счастливым, и не счастливым, но довольным. Лекса чувствует это от макушки головы до кончиков пальцев ног: как мягка и добра Костия, как её улыбка блестит печалью, причиной для которой является не расстройство, а что-то более глубокой. Война и любовь — всё, что она знает. Голос Костии такой тихий, когда она говорит. — Потрясающая возлюбленная женщины, — говорит она, словно пытаясь облегчить тяжесть, внезапно сковывающую их. И затем она дьявольски улыбается. — Я не планировала хвастаться своим мастерством, — отвечает Лекса, пытаясь пошутить. У неё почти получается, но она до сих пор не знает, почему Костия здесь на самом деле, и это беспокоит её, это нежное жжение, которое она испытывает. Её слова не производят впечатления. — Но если другие захотят сделать это за меня… Улыбка Костии на мгновение расширяется, а потом исчезает. Это заменяется чем-то небольшим и маленьким. Кончики её губ слегка подняты вверх, словно она пытается удержать это подобие улыбки, но это выглядит так, как будто это причиняет ей боль. Её улыбка — искажённая, потрёпанная, усталая — выглядит, как ни странно, расстроенной. Костия проводит пальцами по волосам Лексы, по её острым скулам, и, наконец, по губам. По ним пробегает её большой палец. Это у неё в желудке. Боль. Жжение. Что-то чёрное и сочащееся, извивающееся под её кожей. Лекса чувствует, что сейчас что-то… — Я должна поговорить с тобой, — вот, что говорит Костия. Это всегда было плохим знаком. — Я должна поговорить с тобой, — сказала ей Костия, когда они были молоды, когда Лексе было слишком сложно убить животное в первый раз — только белку, — и Костию вынудили заставить Лексу держать мёртвую белку в руках. — Я должна поговорить с тобой, — сказала ей Костия, когда они были подростками, когда Костия собиралась ненадолго пойти на охоту, а Лекса не могла пойти вместе с ней из-за тренировки чернокровок. — Я должна поговорить с тобой, — сказала ей Костия, когда начала встречаться с каким-то мягким, глупым парнем, который был ниже её по статусу. — Я должна поговорить с тобой, — сказала ей Костия, когда они впервые поцеловались. Лекса ничего не говорит. Она лишь позволяет себе закипеть в предупреждении. Сейчас Костия нервничает, что не похоже на неё. Она сжимает Лексу чуть сильнее, чем нужно. — Ты не должна злиться, — говорит она, и Лекса не смеётся. «Не давай мне причину злиться», — хочет сказать Лекса. «Пожалуйста, не говори мне», — хочет сказать Лекса. — Ai hod yu in, Костия, — вместо этого говорит она. — Я постараюсь не злиться. — Ai hod yu in, — отвечает Костия. — Сегодня вечером я возглавляю группу разведчиков. Лекса чувствует себя так, как будто её облили водой и засунули тряпку в рот. Её мускулы сжимаются и напрягаются. Лекса лишь смотрит на Костию, всё ещё держащуюся так уверенно, и пытается понять. Она хочет кричать на неё: «Идиотка! Дура!» Вместо этого, когда она начинает говорить, это больше походит на кваканье; она не может больше ничего сказать. — Нет… — задыхается Лекса, качая головой. — Нет… — Индра не может уйти, а я лучший и единственный другой разведчик родом из Древесного клана, который может возглавить группу. Я должна пойти. Костия берёт Лексу за руки. Её руки такие мягкие и успокаивающие, и Лекса может лишь сгорать изнутри. Её голос становится громче сам собой. — Ты не пойдёшь! — говорит она, отстраняясь от Костии. — Я должна! — Ты не пойдёшь! — снова говорит Лекса. Жёстче, яростнее, испуганнее. Она смотрит на Костию, и Костия смотрит на неё, и это слишком похоже на приказ. — Ты не пойдёшь, Костия! Я запрещаю это… — Ты не можешь запретить мне это! Во мне нуждаются, Лекса! Я единственная, кто может сделать это! — Не ты! — кричит Лекса. — Не ты! Ты не способна… Она быстро замолкает, задыхаясь от своих собственных слов. Но Костия быстро пользуется этим преимуществом, будучи жесткой. Способной. — Не способна?! — Костия отшатывается от неё. Она выглядит такой взбешённой, а воздух вокруг неё выглядит так, как будто он — это поднимающийся сердитый ураган. Её мягкие кудри разлетаются вокруг. Свечи должны погаснуть, а палатка должна погрузиться в темноту. Это не так. Но такое ощущение, что так оно и есть. — Не способна! Я более чем способна, Командующая, я единственный человек во всей этой армии, который готов идти! Костия всё ещё стоит там, такая гордая и готовая продолжать спор, но Лекса потеряла свой запал. Она отводит взгляд от Костии. Она не будет играть в эту детскую игру власти, устойчивости, приказов. Она не хочет играть в эту игру. Не с ней. — Я не могу потерять тебя! — кричит она. Она выпрямляется, как будто это имеет значение, как будто она только что не раскрыла все свои карты. Но уже слишком поздно для этого притворства. Внезапно Костия снова становится маленькой, а не богиней. Она выглядит как обычная девушка. Они обе просто девушки, глупо влюблённые друг в друга. Костия всегда была самой сильной из них двоих, эмоционально сильной. Она лучше справляется с эмоциями. Лекса просто прячет их, как её учили. И всё же, несмотря на всё это, Костия — сильная, безжалостная, всепрощающая, воин из Древесного Клана и доверенное лицо Командующей, — просто женщина. Она просто смертная. Хрупкая и красивая, та, кого легко обидеть и причинить боль, если ты можешь прикоснуться к ней. Лекса так эгоистична. Она заказывает группу разведчиков, боясь, что всё закончится плохо, потому что она должна бояться — и всё же, она слишком эгоистична, чтобы отправить единственного человека, на которого рассчитывают. Она заставляет бесчисленное количество людей жертвовать собой, и всё же, она бы предпочла, чтобы умерли все они, а не Костия. Она так эгоистична. — Лекса, — тихо начинает Костия. — Лекса. Ai Hodnes. Посмотри на меня. Лекса смотрит в пол. Трава под её ногами растоптана и выглядит наполовину мёртвой. Её взгляд размытый и влажный. Когда она поднимает взгляд, её Костия стоит перед ней, как сигнальный фонарь всего того, чего она хотела, взгляд, который следует за тьмой и восхищается ею. Она следует за ним. Она всегда это делает. Любовь — это слабость. — Лекса, вспомни то, что я сказала тебе на балконе все те ночи назад. Я не оставлю тебя. У неё никогда не будет меня. — Эта разведка опаснее любой битвы, — говорит Лекса. То, как она говорит, совсем не похоже на неё. Её голос слабый. Он дрожащий. Он хрупкий и звучит по-другому, это говорит не Лекса, это говорит Любовь. — Я не могу потерять тебя. — Любовь моя, — Костия крепко хватает её, прижимая к себе. Лекса ничего не может с собой поделать, уступая. Жадно, жалко, с любовью — она уступает. Она утыкается носом в основание шеи Костии и в её плечо, глубоко дыша. Костия пахнет красотой. Она пахнет травой и щебетанием сверчков в тёплом ночном воздухе. Она пахнет морем, можжевельником и их кроватью, когда они лежат в ней вместе. Она такая тёплая. Такая болезненно живая. — Пожалуйста, вернись ко мне, — шепчет Лекса. Она слышит свои слёзы. Чувствует, как они покрывают волосы Костии, её шею, плечо. Она не может остановить их от падения. Это слабость. Рука Костии гладит затылок Лексы. — Я обещаю, — говорит Костия. Лекса знает, что ей не стоит верить в это. Но она всё же верит. Война и Любовь — всё, что она знает.# # #
— Покажи мне. Лекса не колеблется. Её руки потеют и трясутся, сцепленные за спиной и скрытые от глаз. Её поза сильна, устойчива и уверенна, и всё, что ей нужно — это быть ничем иным, кем она хочет быть. Она стоит перед воином Азгеды. Теперь он — их пленник. Он — лысый мужчина, опустившийся на колени и впивающийся руками в грязную землю в палатке Лексы. Он сидит рядом с мешком, таким окровавленным, что нельзя понять, каков был его первоначальный цвет. У неё в глазах жар, и у неё болит душа. Рядом с ней на коленях сидит человек с садистской улыбкой на лице. Она не чувствует своих ног, лишь чуть жёсткие взгляды двоих воинов, стоящих по обе стороны от пленника. На полу, покрытом кровью, лежит мешок. Один из воинов берёт его в свои большие, грязные руки. У неё колотятся сердце. В её вены вонзают стекло. В её вены вонзают стекло. Небрежно, хотя и не бестактно, он открывает его. Смотрит внутрь. — Хеда… — начинает Титус. Он стоит рядом с ней. Лекса поднимает руку в воздух. — Покажи мне, — снова говорит она. Воин вытаскивает её за волосы. Её хрупкие, замысловатые, мягкие кудри. Окровавленные и высушенные, сплетённые вместе. Никакого коричневого — лишь красный. Её глаза закрыты. Её оливковая кожа стала матовой из-за крови. Её и других. Её лицо так нейтрально. Ему не хватает эмоций. Это первый раз, когда её лицо выглядело таким пустым, и всё же оно покрыто кровью. Только голова. Ничего больше. Пленник смотрит на Лексу со злобной усмешкой. В комнате тихо. Лекса смотрит на Костию. Её тело не похоже на её собственное: оно онемело и ослабло, стало совершенно бесполезным. Она всё ещё стоит. Всё ещё смотрит. — Убейте его, — произносит она. Её голос не дрогнул. Воины ничего не говорят. Голову пихают обратно в сумку. Сумку кладут на стол. Пленника выводят, чтобы убить. Они все ушли, за исключением Титуса. И когда они уходят, она не может остановить это — она спотыкается, как будто застряв физически. Внезапно по ней ударяет поток мыслей, чувств и боли, ударяет слишком быстро. Стекло в её венах. Ножи в горле. Иголки в глазах. Пуля, проходящая через её череп. Она сгорбилась, сражаясь и умирая с живым существом, которое она сама создала и воспитала. Там ничего нет. Перед ней стоит Титус, и он выглядит таким высоким и выпрямленным. Лекса больше не может терпеть. — Мне жаль, — начинает он. Лекса знает, что он имеет в виду. Он возвышается над ней, как башня Полиса. Царственная и устойчивая. Но ему не хватает той силы, которая есть у башни, потому что он изношенный и сломанный. Недостаток ярости, красоты и изящества, которые олицетворяют Полис, и вместо этого стоит он, скорбя об ошибочных представлениях о провале Лексы, как будто она даже заслуживает этого. Он — перебор для неё. Всё это слишком для неё. Он должен чувствовать себя самодовольно, думает она. Он должен чувствовать себя оправдано. Он смотрит на неё глазами, горящими от жалости, и она ненавидит всё это. После всего этого, он был прав. Он был прав, он был прав… он всегда был прав. И всё же, его лицо искажено в агонии. Его губы изогнулись в неодобрении. Они наполнены грустью, сочувствием. Наполнены всеми теми предупреждениями, которые он пытался дать ей. Которые она не слушала. Которые, будучи ослеплённой, она проигнорировала. Боль в груди. Стекло в венах. Её голова на столе, залитом кровью. — Теперь Вы видите, — Титус кажется уставшим. — Вы любили её, и она поплатилась за это. Она любила Вас, и поэтому умерла, чтобы Вы пострадали. А теперь Вы слабы и Вас будут эксплуатировать. Лекса остаётся на своём троне. Это главное. У неё есть то, ради чего она работала, ради чего она убивала и проливала кровь. Именно поэтому вчера поздно вечером она задержалась здесь, разговаривая с Костией. Планирование. Смех. Составление схем. Мечты обо всём том, чего они могли достичь вместе. Этот трон, на котором она сидит. Мир с кланом, который отправил ей голову её любимой. Голова Лексы тяжело лежит в её руках. Её глаза открываются. Её лицо окрашивается в чёрный из-за боевой раскраски и слёз. Лекса слаба и её будут эксплуатировать. Она злобно вытирает лицо. Её руки покрыты чёрным. Она смотрит на них, всё размыто. Они онемели. Любовь… это было так тепло, так живо. Её грудь была лёгкой и пушистой. Сейчас она купается в этом, в любви. Лекса осталась со всем этим, всем тем, что было построено за эти годы, годы, которые она знала Костию, она просто осталась со всем этим совершенно одна. Она никогда не чувствовала себя такой одинокой. Кажется, что Титус понимает. Он встаёт на колени перед ней, держась на расстоянии. Лекса чувствует, что сейчас взорвётся. Стекло в венах и голова на столе. — Вы — моя Командующая, — тихо говорит он, делая вид, что взвешивает свои слова. На самом деле, он не взвешивает их вообще. — Вы сильны. Вы — Лекса из Древесного клана, и у Вас не было видения ситуации, прежде чем Вы попытались. Вы достигнете мира, и я буду стоять рядом с Вами, чтобы увидеть это. Вы — Лекса из Древесного клана, и Вы не дадите Азгеде того, чего они хотят. — Вы — Командующая, — говорит он. — Вы должны помнить, ради чего она умерла. Вы должны помнить, кто Вы, Лекса. Любовь не создана для тех, кому предназначено величие. Видение, которое она сформировала — половина его принадлежит женщине, голова которой лежит на столе. Её Костии, её Единственной. Костия умерла. Умерла из-за любви к ней. — Вы должны терпеть, — продолжает Титус. Он говорит громко и уверенно. — Вы должны покрыть эту боль кровью и войной. Вы — Хеда. Вы созданы для жертвы. Любовь — это просто ещё один враг, Вы должны замаскировать свои истинные чувства от неё, стать сильной. Но Лекса не может стерпеть этого. Костия всегда говорила ей, что эмоции нужно принимать и показывать, или однажды ты рухнешь под их натиском. Лекса приняла Любовь — она приняла её, даже когда старшие говорили не делать этого. Советовали пойти против неё. И теперь, вместо того, чтобы гордо и сильно стоять перед армией, командуя ей, как Хеда, которой она является и должна быть, она сидит, всхлипывая, как ребёнок, с бездыханной болью в груди. Прямо как и хотела Азгеда. Лекса откидывается назад. Она чувствует твёрдую древесину своего трона, безжалостно столкнувшись с ней. Её горло горит из-за сдерживаемых рыданий. Почему сейчас она сдерживает их? У неё уже забрали всё, так почему она не позволяет себе почувствовать, если невозможно — бесполезно — сдерживать всё это? Может быть, в этом была проблема, причина, почему она кардинально потерпела неудачу. Она была слишком открыта, слишком очевидна со своими эмоциями, и теперь Костия мертва, а Лекса слаба, и всё мгновенно ломается. Титус всегда пытался предупредить её. Любовь — это слабость. Наконец она понимает это. Она проглатывает что-то глубоко режущее в груди и оставляет это гнить и разлагаться внутри неё. А когда она встаёт на ноги и делает глубокий успокаивающий вдох, вытирая слёзы, то притворяется, что запах тёплого ночного воздуха не заставляет её снова заплакать, и что звёздное небо над ней не окрашено в красный цвет. — Любовь — это слабость, — говорит она Титусу, делая шаг вперёд.