Без соулмейта

— Мое имя Персиваль, а твоё? — мелким, размашистым подчерком появилась надпись на маленькой руке Криденса. Мэри Лу Бэрбоун полностью посвятила себя богу и, как полагается истинной верующей, она отказалась от мужчин, от отношений и просто решила брать детей из приютов, думая, что так обеспечивает себе удобное место в раю. Когда она взяла себе Криденса, чьё имя воплощало чистую веру, то сразу поняла, что с ним что-то не так. Сердце не ёкнуло, ничего такого она, к сожалению, не почувствовала к невинному созданию, но, пожав плечами, всё-таки усыновила его. Теперь Мэри с ужасом смотрела на руку Криденса, наблюдая, как чистое запястье покрывается посланием. «Моё имя Персиваль…» — прочитала она и неподдельно разозлилась. Этот дьявол ещё и содомит, а его соулмейт, прости Боже, старше его самого! Недолго думая она взяла ручку, отвела запястье мальчика слишком резко, на что он жалобно хныкнул, но Мэри всё равно. Нужно излечить этого ребенка, нужно помочь. — Ждёт тебя кара Божья, чёртов содомит, — написала кому-то резким подчерком, оставляя жирные разводы от дешевой ручки. Она ждала минуту, пять, десять и, наконец, через полчаса Мэри с чувством выполненного долга пошла кормить Криденса, специально наложив меньше еды, чтобы он привыкал к его пожизненному наказанию. Когда через несколько месяцев на нем опять появился тот ненавистный почерк — она снова написала гадости и отказы. Порой тот человек, парень, поправляла женщина себя, жалобно умолял объяснить что же случилось с его родственной душой, но, к несчастью, после долгих попыток, которые продолжались несколько лет, он перестал писать совсем. День за днём, год за годом он больше не появлялся. Криденс рос с чувством неполноценности, удивительной неуверенностью к себе, с шрамами на теле от наказаний. — Мэм, почему мне не пишет соулмейт? — спросил он, после школы. На уроке биологии рассказывали о их родственных душах, и все дети рассказывали о их собеседниках. Когда его спросили, он был вынужден молчать, потупив взор вниз, слыша издевки в его сторону. — Какой к черту соулмейт, безмозглый мальчишка? Они есть только у хороших людей, а тебя ждет геена огненная. Сегодня без ужина. После этого разговора мальчик замкнулся в себе, думая, что он настолько уродлив не только телом, но и душой. На протяжении многих лет он испытывал ненависть к себе, к своему телу, к своей душе и заодно к соулмейту. Он несколько раз специально рисовал точки, вызывая, таким образом, собеседника к разговору, но оставалось тупое молчание. — Ненавижу. Ненавижу. НЕНАВИЖУ. НЕНАВИЖУ. НЕНАВИЖУ… — исписывал он каждый сантиметр своего тела. **** Персиваль еще в юношестве разочаровался в своем соулмейте, когда тот поливал его гадостями и оскорблениями. В некотором роде он был рад, что его избавили от родственной души. Он сам может выбирать своих возлюбленных, но один минус не давал счастья — когда у его парней появлялись записки, то они стремительно исчезали из его жизни. Была ирония в том, что от него отказалась даже его душа. Время от времени на нем появлялись заветные слова, но все они состояли из ненависти. Персиваль не стал больше пытаться найти своё счастье и ушёл работать профессором математики в обычный университет. **** Мистер Грейвз влюблен только в математику, говорили его студенты, а он только усмехается. Он не любит ее, даже ненавидит, но уже смирился со своей участью. Первокурсники с ужасом смотрели на него, понимая, что пощады ждать не стоит. Грейвз иронично улыбнулся, обводя взглядом зал. Почти все сели как можно дальше от него, думая, что профессор не заметит их там. Некоторые сели ближе. Он разделил их на ботаников, просто догадливых и потерянных… Грейвз замечает его. Он видит чёрные, как смола, волосы. Длинные ресницы. Крылья носа невольно вздрагивали, выдавая свою неуверенность. Крепко сжатые губы наливались кровью, делая его… Неотразимым. И тут он одумался. Он — студент. Студент. Обычный подавленный мальчишка. Грейвз откашлялся и закончил знакомство глазами. — Я профессор Грейвз, на этом, думаю, мы и закончим. Он взял сухой мел в свои руки и старательным образом вывел тему пары. Он чувствовал, что его съедают взглядом. Но каким-то образом для него был важен только один взгляд очаровательных бархатных глаз. — Мистер… — Персиваль внимательно смотрел только на него, чтобы тот понял о ком идёт речь. — Бэрбоун, сэр, — тихо замямлил он в ответ. От голоса Бэрбоуна забежали мурашки, и он, упаси боже, почувствовал легкое возбуждение. — Мистер Бэрбоун, вы хотите что-то рассказать о методе математической индукции? Ему почти стыдно, что Бэрбоун болезненно побледнел и сжимался под взглядами его однокурсников. — Так я и думал. Персиваль Грейвз клялся себе, что больше не будет срываться на Криденса. Когда он узнал его имя что-то в его сердце болезненно кольнуло, и позже он корил себя из-за этого. Все знают, что Грейвз его ненавидит, но то, что его разрывают другие чувства никто не знает. Он спрашивал его всегда, раз за разом заваливая. Он старался не замечать бусинки слёз на ресницах, когда профессор его унижает. Он еле-еле получил положительные оценки. Друзей у него нет, но даже первокурсники смотрят на Грейвза если не с ненавистью, то точно с неприязнью. Вечером, под действием алкоголя, он позволял себе слишком много: большой красный ротик Криденса глубоко брал член Персиваля. В фантазиях он называл его папочкой, профессором, а иногда нежно постанывал имя. Персиваль изливался себе в руку, чувствуя глубокое отвращение к себе. На утро он кидал Бэрбоуну злые взгляды, скрывая свой стыд ото всех на свете. И не догадывался, что Криденс долго ругал себя за то, что влюбился в такого мудака… Персиваль не увидел на своих парах Криденса, наверное, в первый раз за весь год. Не удивительно, ведь он превращает эти пары в ад. Наконец-то он может спокойно вздохнуть — если нет Криденса, то и не нужно нагружать его лишний раз. С этим надо что-то делать… — Мистер Грейвз, сэр, извините за опоздание… — Мистер Бэрбоун, вот так встреча, а я как раз хотел спросить мистера Смита формулу количества размещений, но ты будешь безумно рад ему помочь, я полагаю? Откусить бы язык, но он слишком нужен. Мальчишка обречённо вздохнул и захотел было пойти на своё место, но… — Можете отвечать здесь и сейчас. Криденс надел сегодня длинный, мешковатый свитер. В рукавах он спрятал руки и теперь выглядит настолько беспомощным, настолько… — Что же мне ещё с тобой делать? Когда же ты, дружок, наконец-то её запомнишь? — он взял маркер в руки, быстрым движением руки убирал волосы с его лица и мелким, размашистыми почерком написал эту несчастную формулу на лбу у глупого мальчика. И без того большие, почти чёрные глаза с ужасом смотрели на мужчину. Криденса мелко затрясло, глаза быстро наполнились слезами… В зале все напряженно затихли. Что же, блять, он наделал? Это чересчур даже для него. Мужчину спасает звонок. Он закинул бумаги в портфель и почти первым выбежал из зала. Он побежал в туалет — умыться. Грейвз шокировано глянул в зеркало — на его лбу собственным подчерком выведена формула количества размещений из комбинаторики. Главное не рыдать, не кричать, не… Он слишком спокойно стёр надпись и вышел прочь. Уже дома он выпил вторую по счету бутылку виски. Он обманывал себя всё время. Ему всегда хотелось искренней, настоящей любви со своей родственной душой. И сегодня он узнал что тот, в которого он влюбился как кошка, да и ещё и издевался над ним - его соулмейт. Что-то такое он в глубине чувствовал, но он слишком слаб, чтобы выяснить это. Персиваль с грустью посмотрел на пустую бутылку и понял, что он — эгоист. Он испортил жизнь не себе, а мальчишке. Страдал не он, а мальчишка. И из-за сегодняшнего случая тот, наверное, сейчас рыдает в подушку от такой несправедливости. Эти мысли его немного протрезвили. Он и не чувствовал себя пьяным, он чувствовал всё на свете: любовь, грусть, стыд, обреченность. После того, как он вышел из туалета, Персиваль сразу же пошёл выяснять адрес Криденса. Он, оказывается, жил не так далеко от него. Даже если бы он жил далеко, то Грейвз всё равно поехал бы извиняться. Электронные часы показывали десять вечера, но ему всё равно. Рассудок трезв, внешность в порядке — пора выдвигаться. Всего через двадцать минут он стоял на втором этаже возле тринадцатой квартиры. Звонка он не нашёл, поэтому постучал в дверь. Долго ждать не пришлось, Криденс почти сразу же открыл чёртову дверь. — Мистер Грейвз? — снова удивился он. Как же много удивлений за сегодня. — Криденс, господи, прости меня, — он переступил порог без приглашения, молясь, чтобы тот не послал его к чёрту, и обнял потрясенного до глубины души мальчишку. Руки несмело сжали в ответ. — Сэр, вы что, пьяны? — Ровно настолько, насколько надо, чтобы дойти до тебя. Это не важно. — Грейвз вдохнул запах его волос и ощутил умиротворение. — Но ответь мне, почему ты отверг меня тогда, когда я писал тебе? — Вы мне никогда не писали, мистер Грейвз… Я писал вам какое-то время, но, как вы знаете, без ответа. — В первый раз я написал тебе в четырнадцать лет. Тебе тогда было год, два? Подожди, но как тогда ты писал мне в ответ? — Мне было год и тогда меня усыновила Мэри Лу Бэрбоун. — Криденс неловко поднял взгляд и тогда Грейвз понял, что видит в глазах не страх, а… О таком думать не стоило — ему, наверное, показалось. — Думаю, что она… Мистер Грейвз? Если сегодня день удивлений, то терять нечего. Грейвз впился в его губы, пользуясь растерянностью и раздвинул почти сладкий рот, скользнул языком по деснам, посасывая нижнюю губу. Криденс не сдерживается и стонет, забираясь с руками под джемпер Персиваля. Низ живота обожгло горячим желанием. Такого они не испытывали никогда. Грейвз разорвал поцелуи и снял, наконец, его верхнюю одежду. — Туда, — указал Криденс на одну из комнат и сам потянулся за ещё одним поцелуем. Персиваль удивлённо выдохнул в его губы. Он так мечтал об этом, объедение двух душ… Это прекрасно. Криденс прижался к нему бедром, и Грейвз понял, что хорошо не только ему. Мужчина подхватил его под бедра, не разрывая губы и понёс в комнату, на которую ранее указал Криденс. — Мистер Грейвз… — охрипшим голосом сказал он. У него сильно дрожали ресницы, будто листья на осеннем ветру. — Сейчас, мой мальчик. Сейчас. Грейвз тихо опустил его на небольшую кровать, на которую едва бы мог поместиться один человек. Грейвз быстро стянул с него джинсы, покрывая поцелуями оголенную кожу. — У тебя есть смазка, мальчик мой? — почти прохрипел он. Парень указал своим длинным пальцем на тумбочку, что стояла около кровати. Криденс смущенно покраснел; он купил её не просто так — порой он представлял, что профессор Грейвз будет так же ласкать его, доводя до сладкой истомы. Мужчина быстро потянулся за ней, по пути открывая тюбик. Быстро выдавил немного на свои пальцы, согревая смазку. — Пожалуйста… Криденс сжал колени между собой, крепко схватил простыни, но так и не прикоснулся к себе. Его член тонкий, упругий уже почти достал до живота. Грейвз медленно раздвинул ноги, помял ягодицы, дотронулся до сжатой дырочки. Он медленно ввёл палец, который несмотря на смазку, уже сжал Криденс. — Ну же, расслабься, мальчик. И ввёл второй палец, поглаживая стенки отверстия. Задел чувствительную простату, и Криденс под ним громко крикнул, дрожа от нетерпения. Достаточно. Грейвз быстро снял свои джинсы, выдавил на ладонь смазки, провёл рукой по чувствительному стволу. Стоны Криденса казалась оглушительными в ночной тишине. — Иди сюда, — подозвал Грейвз. Криденс послушно подчинился и подполз ближе. — Ты такой красивый, мой мальчик, — Персиваль сам не понимает, что говорит, но, похоже, говорит правильно — Криденс тихо постанывает от редких комплиментов. Грейвз нагнулся и лизнул головку члена Криденса, слизывая предэкулят. — Пожалуйста, — прогнулся он под Грейвзом. — Пожалуйста. Грейвз медленно вошёл в него, поглаживая член. Мужчина не сдержал болезненный стон — не смотря на то, что он растягивал его, Криденс всё равно остался девственно туг. — Ты настоящее чудо, Криденс, но, пожалуйста, потерпи ещё немного… Грейвз немного подождал, пока Криденс привыкнет к нему и начал медленно двигаться. Сначала медленно, чуть быстрее, быстрее. Давай. Криденс сплел ноги за спиной Персиваля, а руки, казалось, сейчас разорвут простыни. Он схватил мальчика за член, быстро доводя его до концовки под приглушенные всхлипы. Ему не потребовалось и минуты — Криденс закричал от эйфории. Этот крик стал последней каплей для Грейвза и он кончил внутрь мальчика, застонав громче. Под руку попался то ли его джемпер, то ли свитер Криденса. Он быстро обтер расслабленного Криденса и, выкинув тряпку, рухнул рядом с мальчиком. — Ну что ты, мальчик мой, не нужно, — он ласково потер мокрые от слез щёки. — И что теперь будет? — прошептал Бэрбоун. — Мы будем вместе, Криденс, — Грейвз немного повернулся и прижал мальчишку к себе. Криденс умиротворенно выдохнул в его шею, восстанавливая дыхания. — Мистер Грейвз, сэр… — Просто Персиваль, Криденс, просто Персиваль. — Грейвз перекинул через него руку, чтобы погладить спину и наткнулся на старые шрамы.«Спрошу позже» — подумал он, медленно проваливаясь в сон. Грейвз безумно счастлив, что нашёл свою родственную душу, счастлив, потому что познал сильные эмоции, а Криденс счастлив, потому что знает, что он не один. Знает, что он кому-то нужен.