Все тип-топ.

Когда ты растешь в окружении камер, то съемочная площадка быстро становится тебе домом. Яркие огни заменяют тепло домашнего очага. Съемочная группа становится родной семьей. И каждый день, это не работа – это сама жизнь. «Он приходит ко мне на съемочную площадку очень редко, я обижаюсь на него за это, когда бывает время подумать. Меня раздражает то, что он улыбается Лили. Ему всегда нравились блондинки, и блондины… Мало кто знает, что Дилан любит экспериментировать, мало кто знает какой он настоящий…» Мы привыкли с детства быть на виду. Близнецы, которых все путали только по началу, позже замечая все больше и больше отличий. Дилан – более яркий, более смелый, более популярный, более дерзкий. Он старше меня на пятнадцать минут, о чем, вы можете не сомневаться, он мне напоминает до сих пор чуть ли не каждый день, хотя меня это уже не так сильно задевает, как в детстве. Ведь мы сравнялись в какой-то момент. «Я раздражен, мне хочется его задеть побольнее какой-нибудь фразой. Но в нашей паре именно Дилан обычно умеет уколоть словом, я лишь терплю, потому что знаю, что он потом извинится. Почему он улыбается ей? Почему не мне?! Меня видимо разбаловали наши совместные съемки. И сейчас, когда я на площадке один на один с собой, мне не уютно, не хватает чего-то. Но режиссер, который вдруг неожиданно заметил, что я вырос и, по его мнению, похорошел, решил, что только я один могу подойти на роль таинственного, обособленного парня» Мне всегда в детстве нравилось играть таких вот пай-мальчиков, одетых в отглаженную рубашку, брюки и жилет. Идеально причесанный, вежливый и почти всегда послушный. Мне нравилось отличаться от брата, нравилось быть другим. Мы иногда друг друга называем Заком и Коди, именно потому что эти роли стали для нас звездными и определяющими. Дилан – идеальный Зак. Самовлюбленный, не считающийся ни с чьим мнением, веселый, неряшливый, обаятельный. Он мог заставить обожать себя кого угодно, его любила вся съемочная группа, за его юмор, шутки, милейшую улыбку, за умение ответить всегда в шутку, за умение быть индивидуальностью. Мало кто знает, как Дилан бывает податлив, как он может улыбаться всем сердцем, как он может обнимать и смеяться. Как он может любить, искренне и совсем не по-братски. «Мало кто знает, как Дилан может выгибаться и стонать. Сейчас во мне уже не осталось раздражения, лишь только обида на брата, за то, что он так редко приходит, за то, что он раздаривает свои улыбки кому попало. За то, что он такой невозможно красивый, и это видят все» Дилан вырастает раньше, чем я, ему нравится заигрывать с девушками, ему нравится проводить время в шумных компаниях, ему нравятся вспышки камер и внимание людей. Я не вспомню сейчас как звали его первую девушку, она была блондинкой, как и все остальные после нее. Я часто натыкался на новых красавиц в комнате брата. Но только я начинал возмущаться, Дилан лишь отмахивался и смеялся. «Он отрастил волосы, что ему идет бесконечно, хотя и мешаются они сейчас очень сильно. Я прижимаю ладони к его щекам, и глаза, голубые, как у меня, сверкают возмущенно и нагло из-под челки. Его возмущает, что я отвлекаю его. Он хочет вернутся к прерванному занятию, но я не отпускаю его лицо, вглядываясь, как в отражение, пытаясь отыскать ответы на все вопросы, что терзают изнутри. Но возбуждение пересиливает, и я снова зажмуриваюсь, расслабляя пальцы, и чувствуя, как горячие губы снова накрывают головку члена. Черт возьми…» Я не помню точно, когда я обнаружил в постели любимого братца парня. В тот раз Дилан уже не смеялся, но смотрел так же вызывающе, как и всегда, когда был смущен. Он буквально мог набросится на меня в любой момент, и его щеки полыхали багровым. Я лишь пожал плечами, и решил в этот раз не доставать брата, лишь в голове отдаленно пронеслась мысль, что даже парень был блондином. «Дилан откидывает мои руки, проводя языком по всей длине и не слушая мой возмущенный шепот. Его губы невероятно тесно обхватывают головку, и он пытается заглотить как можно глубже, а я лишь теснее прижимаюсь к стенке, и, все-таки не выдерживая тяну брата за светлые волосы. Ему больно, я знаю, чувствую, по тому, как судорожно сжимается его горло, определяю это по его взбешенному взгляду. Он неожиданно делает резкое движение головой, почти полностью выпуская член, но в ту же секунду заглатывая его до основания, так, что у меня вырывается невольный судорожный вздох. И он двигается. Быстро, сорвано, злобно, мстит мне за рывки пальцами в его волосах, мстит за сдерживаемые стоны. И его не волнует то, что декорации к сериалу – не лучшее место для минета. Его вообще ничего не волнует…» Дилану нравится, когда я его прижимаю к стене, впиваясь ему в губы. Ему нравится, когда я злюсь, срываюсь на нем. Ему нравится просыпаться в одной постели и видеть мое смущение. Ему нравится, когда я оставляю на его коже засосы и укусы. Почему же самовлюбленному, яркому Дилану нравится, когда я сверху? «У него мутные глаза и приоткрыт рот. Он смотрит на то, как я стягиваю с себя футболку, как будто видит это в первый раз. Он повторяет за мной каждое движение, хоть и немного более рвано и судорожно, ведь он все еще возбужден, а я уже успел получить от него разрядку. Я еще раз прокрутил в голове картинку, как Дилан сглатывает, уже даже не морщась, с наслаждением облизываясь и заглядывая в глаза невыносимо похотливо. С тихим рыком опрокидываю брата на стол и прижимаюсь всем телом. Дилан извивается, ему неудобно, декорации не предназначены для того, что мы собираемся делать, но как-то плевать сейчас на это. Он тянет меня выше, полностью укладываясь на столешницу и впивается мне в губы поцелуем. Разве можно быть таким возбужденным? Разве можно вот так сходить с ума? Настолько хотеть человека, что даже больно. И его ладони, скользящие по влажной спине, лопаткам, животу, груди. Его член упирающийся мне во внутреннюю сторону бедра. Мне не хочется его ласкать, обычно именно Дилану нравится целоваться и извиваться подо мной. Мне нравятся багровые засосы, расцветающие на его ключицах, шее и плечах. Эти отметины отличают нас друг от друга. Две одинаковые худощавые фигуры, одинаковые лица, глаза, и лишь неприкосновенность моей кожи, против его отметин. Идеальное несовершенство. Брат ругается, ему не нравится, что я задумался, он хочет удовлетворения, хочет прогибаться и стонать. И я сжимаю резко ладонями его талию, толкаясь вперед, создавая всего лишь трение, от которого он уже стонет и рычит. Мои зубы вгрызаются в его плечо, когда он прижимается тесно и мычит что-то отдаленно похожее на «коулблятьдавайже». Джинсы мешаются ужасно, но снимать их полностью сил и выдержки не хватает, поэтому они остаются где-то в районе колен. И у меня сносит крышу – этот засранец приехал без белья. Серьезно, через пол города без белья?! Он привычно упирается мне ладонью в грудь, бесстыдно разводя ноги и запуская свои пальцы в рот, смачивая. Я наблюдаю за ним завороженно, как он растягивает себя, сначала морщась от дискомфорта, но потом закатывая глаза и глухо постанывая. Резко хватаю его за руку, и Дилан с готовностью переплетает наши пальцы. Меня раздражает этот детский жест, и я вхожу одним рывком, отчего брат вскрикивает, и почти сразу хрипло выдыхает. Я уже не останавливаюсь, в этом давно нет нужды, Дилан привык к моей жесткости, привык получать от этого удовольствие, привык рычать в такт толчкам и зарываться пальцами в крашенные, на данный момент, темные волосы. Хоть какое-то отличие между нами, которое видно всем». Мы отличаемся. Дилан – более открытый, более смелый, более обаятельный, более веселый. Но мало кто знает его другую сторону – его податливость, его нежность, его любовь. Он называет меня Коди, хотя я мало похож на того мальчика, всегда опрятно одетого, вежливого и скромного. Уже давно не похож. Мне нравится, когда он зовет меня «Коул», это имя, которое он произносит наедине намного чаще, чем на публике. Мне нравится, что между нами есть тайна.