Традиция

Посещения брата по вечерам, когда дворец погружается в сон, становятся для Константина своеобразной традицией. Она уходит своими корнями в проведённое подле старшего детство: Александр зачастую не мог уснуть после очередной прочитанной книжки. В такие моменты ему был жизненно необходим собеседник из тех, кто обладал достаточным терпением, чтобы выслушать воодушевлённого принца да убаюкать крепкими объятиями, доверительным шёпотом. По мере взросления становились всё откровеннее разговоры, а великий князь чаще и дольше задерживался в комнатах старшего брата. С ним Александр охотно делился многими измышлениями. Во мнениях зачастую не бытовало больших разногласий. А коли оные и мерещились вдруг, то благосклонно замалчивались в угоду сложившимся доверительным отношениям. Ведь Константин оставался, пожалуй, единственным при дворе человеком, способным покорно внимать пылким речам наследника. До сих пор позволял он впечатлительному, чуткому Шуре употреблять себя в роли спасительной одушевлённой подушки. Нередко после сих откровений, расположившись на ночь в собственной спальне, младший недовольно ворчал из-за местами промокшей рубашки. Впрочем, его возмущение принимало вид лишь покровительственной беззлобной насмешки. Несмотря на подобную показную небрежность, в глубине души великий князь признавал часы досуга, проведённые с братом, необходимой отдушиной, помогавшей обрести душевное равновесие и при том проявить искреннюю заботу о ближнем. Не было никаких оснований желать, чтобы дружеские беседы в скором времени исчерпали себя. Посему так и оставались сии вечерние посещения частью непринуждённой жизни Их Высочеств, без зазрения совести пользующихся благами своей почти безнаказанной вседозволенности. *** Так и нынче, руководствуясь подобными вольными соображениями, Костя затемно пускается в путь по тёмным переходам дворца, стремясь поскорее достичь уединённых покоев Александра, уж наверняка давно ожидающего обещанного визита. Подобно ловкому грабителю, незаметно проскользнув сквозь вереницу пустующих комнат, Константин, наконец, замирает у последней преграды, унимает ускорившееся от страха быть пойманным сердцебиение. Но всё же, прежде чем беспечно распахнуть дубовые золочёные двери, князь отворяет лишь неприметную, узкую щёлку. Сашу подмечает он почти сразу, благо тусклый свет камина достаточно освещает спальню наследника. Нежелание потревожить покой будто бы задремавшего в ожидании Александра, сподвигает Костю вступить на половину брата совершенно бесшумно. Младший приближается к его постели осторожно, почти что бочком, желая проверить справедливость своей возможной догадки. Приходится на мгновение затаить дыхание, дабы не выдать присутствия шумным вздохом, исполненным искреннего восхищения: прекрасное зрелище, что представляет из себя вольно раскинувшийся на простынях Александр, заставляет пылкое сердце пропустить удар, а, может быть, два. В зыбких отблесках пламени Шура подобен мраморной статуе, вышедшей из-под руки умелого античного мастера. Бархат лосин обтягивает пышные бёдра, необыкновенные для мужской строгой фигуры. Высокие сапоги плавно подчёркивают икры, узкие стопы. Накрахмаленная рубашка небрежно расстёгнута на верхние пуговицы, обнажив лебединую шею, на которой покоится голова, пожалуй, одна из самых прелестных, что доводилось когда-либо в жизни видеть великому князю. Не так давно Александру исполнилось всего лишь двадцать лет от роду, хотя иной наблюдатель, легковерно поддавшийся внешней иллюзии, не дал бы ему и восемнадцати полных годов - столь свежо выглядит сие милое личико. Воображение в нём поражает всё: правильный греческий нос - выдающаяся материнская прелесть; миндалевидные голубые глаза - особая примета отца; светлые брови, густые ресницы, аккуратные пухлые губы - нежные сходства с любимыми сёстрами. Подобное сочетание девической прелести с хрупкой мужественностью сотворило из Шуры настоящего человека-картинку, чьё единое существование приводит в восторг многих ценителей изысканной человеческой красоты. Вот Константин, в то же время, не отличается столь чарующей внешностью да и духовно далёк от старшего брата, хоть похож, по заверению многих, словно капля воды. У него отсутствует плавность линий в челе: они рубленные, грубые, точно вытесанные из камня нерадивым учеником-подмастерьем. Он шире в плечах, крупнее, несколько выше, чем Шура, но вместо строгой силы в его фигуре только нелепость. Для Константина насмешки, остроумные шутки, язвительность и надменность - отрада сердечная. Александр, напротив, в обращении изворотлив: кокетничает, заигрывает, взахлёб упивается умными разговорами в узком кружке доверенных лиц. И всё же лишь друг с другом им удаётся найти самый верный язык - выходит свести болтовню к понятным без слов жестам и действиям. Наедине Костя может ловко сцапать зазевавшегося Шуру за талию и долго-долго не ослаблять медвежьих объятий. В любой момент Саша способен украдкой поцеловать брата, куда захочет: в лоб, нос, щёки, острые скулы. Знаки внимания составляют как беспричинный смех, так и слёзы, любимое средство Александра поверять тревоги и переживания на душе. Бесспорно, они стараются уважать время и пространство друг друга. Хотя последним, пожалуй, пренебрегают гораздо чаще, чем стоило бы. Так и ныне князь поддаётся соблазну, представшему перед ним столь откровенно. Ничем не предупреждая намерений, одним прыжком Костя заскакивает к Александру в постель. - Бу! - шумно выдыхает Константин в самую шею, крепко обхватив Шуру поперёк талии. - Батюшки... Костя? Ну что ты?.. - Сашин испуганный шёпот заставляет захлебнуться приступом беззвучного смеха. - Нельзя пугать так, ей Богу! Я-то подумал, что сегодня тебя не дождусь... Сомкнутые кисти рук Константина приветливо накрывают ладони старшего брата. - Так ты вовсе не спал? Упорно ждал, верно, Шура? - вопрос срывается прежде, чем царевич успевает обдумать, уместен ли он. - Разумеется. Разве я мог поступить иначе? Константин представляет отчётливо, как губы брата трогает неуловимая, но тёплая полуулыбка, и тут же с довольным ворчанием утыкается носом в Сашкин загривок, точно подслеповатый котёнок в поисках молока своей нежной матери. К нескрываемому удовольствию оного старший вздрагивает, подавляя отрывистый вздох, рвущийся из стеснённой груди. Константин нарочно пытает не болью, а столь несвойственной нежностью: зарывается носом в золотистые локоны, вдыхает терпкий аромат шелковистых кудрей. Шура пахнет свежей клубникой и молоком, цветами и травами Царскосельского сада. Тягучее амбре заволакивает рассудок ватным дурманом. - Люблю тебя... - шепчет отрывисто Констя, поддаваясь непрошеным чувствам. Почти грубо перехватив за плечо, он наскоро оборачивает Александра лицом и тесно прижимает к груди. Дарит первый поцелуй в открытый лоб брата. Попытка же дотянуться чуть ниже бухает по голове неожиданным откровением: вместо мягкой щеки, зардевшейся в пылу шутливой борьбы, Константин ловит мягкие, припухшие губы. Сахарные уста брата ничуть не похожи на те, какие доселе доводилось отведывать Косте. Девичьи зачастую больно чувствительны. Стоит закусить посильнее, как в ответ немедля летят несправедливые обвинения в неуклюжести. С Александром всё по-другому: на кончике языка уж солоно от пота и крови, однако вместо слёзных протестов слух ласкают лишь томные вздохи, а хрупкие пальцы лишь крепче стискивают на спине Кости рубашку. Сам Константин с покорностью загребает ладонью охапку золотистых кудрей, потакая минутному наваждению. Осознание пробуждает рассудок, стоит Косте ощутить во рту неловкое влажное прикосновение к нёбу. Едва заметный толчок сменяется более смелым - Саша плавно скользит языком по крупным зубам. Подобная ласка точно соседствует с высшим доверием, однако представляется князю почти что кощунственной слабостью. Константин тут же грубо ухватывает брата за подбородок, обнимает поперёк талии. Углубляет поцелуй бесстыдно и жарко, подчиняя разом себе обмякшего Шуру. Отстраняются они друг от друга, только когда воздух неизбежно кончается в лёгких. Нитка слюны, столь порочно связавшая их приоткрытые губы, растекается и вязко сползает по подбородку, как только Саша доверчиво клонит голову к брату на грудь. Константин кожей чувствует прерывистое дыхание Шуры, что так соблазнительно обдаёт жаром обнажённый сосок. Испытание воли становится более изощрённым: вслед за объятиями Александр вдруг ловко опрокидывает Костю на спину, наваливается сверху всем телом и приподнимает голову, дабы глядеть ему прямо в глаза. Насмешливая улыбка трогает уголки припухших алеющих губ, так что Константин вынужден тяжело сглотнуть вставший поперёк горла комок. Какого рода мысли занимают прелестную голову Ангела, Костя не знает наверняка, но ничего целомудренного ожидать от них определённо не в праве. Невольное предположение тут же находит своё подтверждение: Шура плавно проводит ладонями по его обнажённой груди, спускается ниже, и, огладив живот, резко дёргает за рубаху, не позволяющую беспрепятственно обозреть крепкий стан младшего брата. Прохладные пальцы на теле доводят своим контрастом до нетерпеливых мурашек, ласковые поцелуи в живот вселяют трепет от лёгкой щекотки. Константин тяжело опирается на широкую спинку кровати, дабы наблюдать за Шурой уже неотступно. Вот Александр ластится, точно кошка, и неспешно стягивает с чужих бёдер лосины, спуская до самых колен. Исподнее не скрывает совсем ничего. На лицо - очевидная несдержанность чувств. Тут же чужая ладонь, тёплая, влажная, соскальзывает под лёгкую ткань, призывно обхватив плоть в тугое кольцо. Костя тяжело цедит сквозь зубы душный комнатный воздух, смешавший в себе дым свечей и ароматный парфюм, пока Александр не приникает к устам с очередным требовательным поцелуем. Едва вновь отстранившись, Шура вдруг совсем нависает над ним. Голова послушно склоняется ниже, и у Константина заходится на вдохе дыхание. Жаркий рот, обхвативший головку, заставляет в одно мгновение позабыть обо всяких условностях, о подобии сдержанности, свойственной доселе их отношениям. Саша умело вбирает плоть почти до самого основания, невыносимо дразнит языком, почти подобострастно вылизывает. Тяжко проявить какую-либо взаимность в ответ. Остаётся лишь со стонами наблюдать за опадающей вновь и вновь головой. Дрожащая от сладостного напряжения ладонь Константина ласково ерошит его мягкие кудри, прихватывает у самых корней при особо чувственных прикосновениях, что несколько беспокоит их обладателя, сдавленно всхлипывающего, давящегося в сей миг Александра. Разрядка подступает внезапно, ударяет в голову яркой, ослепительной вспышкой: старший, почувствовав, что брат не в силах более сдерживаться, пособляет ему - плотно обхватывает набухшую головку губами и ласкает уздечку своим языком, слизывая липкую смазку. Вместе с оргазмом приходит восторженное облегчение. Но стоит только, разлепив зажмуренные в блаженстве глаза, взглянуть на густо рдеющего Александра, облизывающего покрытые белёсым семенем губы, как в паху вновь ощутимо тяжелеет и ноет. Костя решительно притягивает Шуру за расстёгнутый ворот рубашки, обозначив требовательным поцелуем свою признательность за нежданное удовольствие. В сей миг совершенно не хочется думать о том, каким образом брат овладел сим по-французски искусным умением, однако рука, небрежно играющаяся с отросшими волосками на обнажённой груди, раззадоривает, подталкивая к решительным действиям. Константину вмиг удаётся вывернуться из-под Александра и бесчестным захватом повалить на спину, придавив сверху собой. Ныне он уже самолично седлает взметнувшиеся бёдра, потираясь о скрытую под одеждами плоть старшего брата, послушно всхлипнувшего и подавшегося навстречу. Его выгибает в дугу, едва Константин припадает губами к ключицам, обнажённой груди, нежным соскам. От одного этого Александр судорожно возится, цепляет сбившиеся простыни хрупкими пальцами и, насколько позволяет тяжесть Константина, нетерпеливо ёрзает бёдрами. Вскоре младший проявляет щедрую милость: ухватывает гладкую ткань и стаскивает рейтузы вместе с исподним, скрывающим самое сокровенное мужского иль женского тела. Так он и замирает, залюбовавашись Сашей, игриво поджимающим колени в мнимом смущении. Приходится применить силу, чтобы развести достаточно широко стройные ноги. Константин чувствует внезапно окрепшее сопротивление подавленного, но ещё горделивого братца, так что приходится насильно сдержать его, для удобства подхватив под колени, а после притянуть ближе к собственному обнажённому телу. Младший вновь трётся призывно о пышное бедро Александра и с удовольствием отмечает, сколь сильно стоит у вяло сопротивляющегося брата, вынужденного чувственно закусить израненные губы, дабы не сорваться на позорную мольбу. Напряжение растёт вместе с тем, как Костя бережно оглаживает колечко податливых мышц меж чужих ягодиц, как вдруг неприлично хлюпает под разведёнными пальцами, как после старший заходится стоном, судорожно цепляет и комкает простыни, дабы хотя бы отчасти возвратить утраченный самоконтроль. При одном взгляде на его аккуратные подушечки пальцев, полумесяцы розовых ноготков жар сворачивается тугим комком внизу живота, оформляясь в нечто осознанное - желание ощутить боль на коже спины от царапин, пылающих огнём при малейшем движении. Хочется в полной мере овладеть им, подчинить вечно недоступного, кокетливого, насмешливого Александра, с такой непринуждённостью играющего чужими помыслами и чувствами. Хочется надменно глядеть в глаза этому самодовольному, раздутому Чарторыйскому и жаловаться во всеуслышание об излишней пылкости новой любовницы, поводя для пущего впечатления пораненными плечами, и получить вслед завистливый взор поляка. Уж он-то наверняка растолкует, какая-такая "любовница" провела ночь с именем великого князя на манящих устах. Кровь вскипает в жилах от одной только мысли о том, сколь много наслаждения принесёт ему одно лишь слово, одно лишь имя, его собственное, сорвавшееся украдкой с губ не принадлежащего себе цесаревича. Вместе с тем гибкое тело под Костей вдруг болезненно вздрагивает, замирает в неестественной позе. Александр захлёбывается отрывистым стоном блаженства и расслабляется под удачными прикосновениями к чрезмерно чувствительной точке внутри. Ещё находясь под впечатлением приятных раздумий, Константин ослабляет на миг хватку на Шуриных бёдрах, склонившись над его трепещущим животом, и слизывает одинокую белёсую каплю на обмякшей головке. Сей жест выбивает из ослабевшего Шуры надсадный вздох и порождает вожделение снова. Константин усмехается криво удивительной ненасытности, казалось, разнежившегося брата, а в следущий миг, обхватив ладонями бёдра, удобно пристраивается меж его ног. Решительный момент, вполне подходящий для того, к чему вела томительная прелюдия. Однако, едва Константин тянет руку, дабы пособить себе в сём требующем внимания деле, как ту перехватывает ладонь Александра. Саша, приподнявшись на дрожащих локтях, исподлобья глядит прямо в лицо младшего брата. Князь с удивлением видит, как он жалобно хмурится, наблюдает болезненную полуулыбку, неожиданную для столь далеко зашедшего друга, и не находит выхода лучше, чем послать ободрительный смешок в ответ. Костя толкает Шуру в грудь с осторожностью, безмолвно требует повиновения и, едва Александр лопатками упирается в жёсткий матрац, кладёт ладонь на плоский живот, ощутив мраморный бархат кожи под пальцами. Теперь его черёд нежить, ласково ободрять колеблющегося брата: гладить приятные округлости живота, собирать капли подсохшего семени и пробовать на вкус так, как Александр давеча им наслаждался. Кажется, его попытки успокоить и обласкать приносят плоды: дыхание Саши выравнивается, а веки блаженно сомкнулись в покорном ожидании неизбежного. Он не спешит в надежде доставить себе и старшему наибольшее удовольствие: покорно замирает, едва головка плавно соскальзывает вовнутрь, и вновь поглаживает дрожащего от предвкушения Шуру, стойко переносящего неизбежные неудобства. Константин призывно покачивается, как можно бережнее обращается с Александром, подготавливает, неспешно растягивая и расслабляя однообразными плавными движениями. Князь понимает, сколь по душе приходится Саше подобная ласка: дыхание вновь участилось, а тихие всхлипы невольно вырываются из его стеснённой груди. Константин умело играет на этом, раззадоривает, то совсем отстраняясь, то вновь толкаясь чуть глубже. Наконец, Костя больше не выпускает Александра из своего цепкого плена - проникает так глубоко, как только может принять его Шура. Сквозь заволокшую взор пелену он наблюдает, как вместе с тем чувственно вскидывает голову Александр, жмётся к нему и отрывисто стонет, испытав удивительное блаженство в подчинении требовательному до тупого упрямства, гораздо более смелому в личных пристрастиях Константину. От осознания собственной безнаказанности контроль над происходящим неумолимо истончается, становится лишним. После недолгих раздумий Костя задаёт несколько небрежный, но всё же размеренный темп. Такой наверняка придётся по вкусу старшему, что берётся за любое дело нарочито неспешно, издалека, злоупотребляя излишней театральностью и первоначальной прилежностью. И точно: в ответ хрупкие пальцы покорно обхватывают его за склонённую шею, оглаживают сгорбленную линию плеч. Ладонь зарывается во взмокшие кудри, и сам Шура уже со вздохом подаётся навстречу движениям брата, скрывающего за беспрерывными поцелуями внезапные надсадные всхлипы. - А... А-ах... Костя-я-я... - почти скулит Александр, жадно хватая ртом душный воздух опочивальни, и сжимает в тисках Константина, обхватившего ладонями личико старшего. Костя раздувает ноздри в порыве всепоглощающей страсти и накрывает губы Шуры очередным поцелуем, лишив вновь возможности выразить всю любовную муку через болезненные вздохи и стоны. По щеке Саши невольно скатывается одинокая слезинка, которую Константин тут же упрямо стирает большим пальцем с цветущей алым пожаром кожи. Остаётся только доверительно прижаться лбом ко лбу отрывисто всхлипывающего Александра, позволив ещё теснее прижаться к своему обнажённому телу. Всего несколько рваных толчков заставляют Сашу судорожно вздрогнуть, испачкав обоих в белёсом семени, пока Константин сам справляется с подступившим пиком блаженства. Для Александра немедля приходит такое странное чувство заполненности и липкий жар меж разведённых ног. Он морщится поневоле, но так ничего и не предпринимает ради избавления от столь очевидных, но несколько неприятных последствий. Всё, на что Александр ныне способен, так это провалиться в крепкий сон. Вот только внезапное исчезновение тепла чужого тела да лёгкое прикосновение ткани к чувствительной коже заставляет почти жалобно всхлипнуть. Разлепив через силу свинцовые веки, он различает сгорбленную, утратившую прежний дерзкий вид фигуру брата, с трогательной бережностью очищающего кожу старшего от белёсых капель. Материя невесомо скользит по груди, животу, тщательно оглаживает пышные бёдра и ягодицы. Покончив с этим, Костя принимается за себя, с выражением смущённого удивления обнаруживает всё новые и новые липкие пятна на теле. На миг в голове мелькает справедливая мысль, что с удобством устроится им всё же никак не удастся, ибо простыни насквозь промокли от их пота и семени. Но стоит Косте отбросить в сторону перепачканное одеяло и, прихватив другое, чудом не тронутое во время забавы, тяжело завалиться под бок, как все мимолётные думы вылетают из головы, словно сказанная в суе глупейшая чепуха. Александру остаётся только приветливо распахнуть объятия, принимая в них потянувшегося навстречу Константина, да сладко зевнуть под аккомпанемент сонного бормотания младшего, спрятавшего лицо на груди утомлённого, но довольного Саши. *** Пробуждаться от болезненного тычка в бок - то ещё удовольствие, обнаруживает поутру Константин, резко выныривая из блаженного омута сновидений. Александр как всегда проявляет в своих желаниях небывалую настойчивость, порой даже грубость. Оттого приходится исподволь подчиниться: приподняться на локтях и лениво зевнуть, оглянувшись на виновника столь внезапного пробуждения. Саша располагается рядом, осторожно присев на сведённые вместе колени. Он то и дело переминается, морщится от сомнительных по приятности ощущений. - Кажется, я невольно перестарался? - не удерживается от ехидной шпильки Костя, изрядно развеселившийся от подобной неловкости старшего, и сию же секунду ловит в ответ возмущённый до глубины души светлый взор Александра. Шура пред ним почти обнажён: одна мятая рубашка скрывает собой стройное тело, покрытое россыпью багровых отметин засосов. Взъерошенная русая голова придаёт ему сходство с побитой, растрёпанной пташкой. И всё же слишком красноречивы на фоне сравнения припухшие губы, отчётливо синеющие следы синяков, покрывающие полные бёдра. Любой, даже самый не искушённый сплетнями и досужими россказнями придворный отметит, что ночью наследник участвовал вовсе не в шуточной драке, а гораздо более изысканной в своём роде утехе. Младший невольно хихикает себе под нос от столь пошлого, но меткого сравнения, как тут же получает в лицо скомканным ворохом впопыхах скинутых прошлой ночью одежд. - Тебе должно немедленно уходить. До пробуждения осталось времени не более часа, - сухо сообщает раздосадованный Александр и осторожно усаживается на край постели, только чтобы отрывисто зашипеть от боли, пронзившей натруженный позвоночник. Даже не потрудившись стереть с губ усмешку, Константин одевается крайне неторопливо. С трудом натягивает лосины, набрасывает рубашку, скрупулёзно застёгивает каждую пуговичку. И всё же краем глаза неотрывно следит за Сашей, наконец выпрямившимся во весь рост и осторожно потягивающимся. Брат будто бы с неохотой приближается к большому зеркалу напротив постели и вдруг поражённо замирает подле него, робко приглаживая взъерошенные кудельки. Столь беспомощный жест вызывает очередной прилив заботливой нежности: потакая собственной прихоти, Костя наскоро вскакивает с постели, в одно мгновение оказавшись подле старшего брата. Со спины он обхватывает Шуру в объятия, положив голову ему на плечо. Поначалу Александр было отталкивает прочь оживлённого Костю, но сдерживается, запустив тонкие пальцы в не менее косматые локоны младшего. Так и замирают они на мгновение, безмолвно разглядывают вырисовывающийся в отражении силуэт: плечистый юноша с грубоватыми чертами лица, обхвативший сильными руками стан очаровательного молодого человека, что задумчиво перебирает чужие русые пряди. Одновременно такие разные, но и невыразимо близкие, они представляют собой необычайную картину. Невинную на первый взгляд, но сколь порочную по сути своей. - Ведь ты понимаешь, Костик, что никто в целом свете не должен узнать о сём... происшествии? - нелепо закашливается Александр, ощутив вместе с тем, как сотрясаются от тихого смеха плечи младшего брата. - Не мудрено, - лениво мурлыкает Константин и напоследок, уткнувшись в нежную шею губами, запечатляет на молочно-белых плечах влажные поцелуи. - Страшно представить, что в силах сотворить с нами "праведница"-бабушка, коли поползут слухи. Она на приговоры горазда, не правда ли? Александр не удерживается от одобрительного смешка, но вдруг мгновенно оборачивается к Косте лицом, обхватив ладонями рдеющие щёки любезного друга. - Ты прав. Но на сей раз пусть только попробует, - шепчет Шура снисходительно-ласково. Тут же он отрывисто приникает к губам Кости, готовившего было парировать новую шутку, и обвивает его шею руками, стиснув в сильных объятиях, преисполненных самых искренних чувств. Миг единения кажется обоим мучительно кратким, когда, наконец, отстранившись, Константин неслышно выскальзывает из покоев любимого брата, дабы ненароком не попасться на глаза слугам. Оставляет он Александра наедине с самыми противоречивыми думами, в то же время отрадными трепетно влюблённому сердцу.