Побудь моим счастьем

Ичие подносит сигарету к губам, пытается зажечь ее, но лишь устало трясет рукой, стараясь собрать хоть немного оставшегося бензина в зажигалке. Признав поражение, Хигучи, не целясь, бросает бесполезную вещицу в урну в другой стороне комнаты — та попадает в цель. Девушка тихо вздыхает, поджимая ноги к себе, и вертит злосчастную сигарету между пальцев, пытаясь успокоиться, сосредоточиться на чем-нибудь. Не получается. Как и снова взяться за свою старую привычку. Над ней смеется собственная пачка «Red&White» и старая, дешевая зажигалка, которая не должна была протянуть двух-трех раз. Хигучи утыкается лбом в колени и плотно жмурит глаза, дыша рвано, через раз. И сознание, издеваясь, рисует чудные силуэты сначала высокой девушки, которую — чуть позже, — перекрывает юноша. Что может быть общего у Акутагавы Гин и Акутагавы Рюноске? Ну, что ж, довольно немного: фамилия, родственная связь, черты внешности… Скажет каждый, кто хоть немного знает их двоих. Хигучи хочется смеяться. Громко, взахлёб, так, чтоб поняли — да-да, я наконец-то сошла с ума, довольны? У них общего больше, чем могут предположить окружающие. Те же Мичизо с Хироцу, Ками-сама, даже не подозревают, что Гин (какая неожиданность!), в общем-то, девушка (Хигучи не хочет вспомнить то время, когда думала точно так же). Гин была странной, скрытной, недоверчивой. Она следила за Ичие, не скрываясь особо, будто неуверенно говоря — вот она я, вот! Ты видишь меня? Ичие видела. Не понимала, боялась, выпрямляла спину неестественно прямо, непременно уронив те или иные бумаги, стоило цепкому взгляду устремиться ей в спину. Холодные мурашки пробегали по спине, но она, торопясь, быстро собирала все, что обронила, чтобы как можно быстрее скрыться за следующим поворотом. Но ни в коем случае не оборачивалась, чувствуя: сердце готовилось выпрыгнуть из груди в любой момент. Хигучи боялась посмотреть в темно-серые глаза Акутагавы, боялась увидеть не того человека — не маленькую Гин с непременно теплыми взглядами, а… Акутагаву-семпая с его, такими же, но холодными, как зимнее небо над головой. Гин знает, что Ичие невольно накладывает на нее образ брата. Ичие понимает — это подло, очень подло… Девушка нащупывает в карманах что-то маленькое, шуршащее. Это оказывается небольшая горстка конфет: они горькие, мятные. Хигучи закидывает их одну за одной, раскусывая по пополам, чуть морщясь от вдруг вспыхнувшего пожара во рту. Ичие они не нравится. Но их любит Акутагава-семпай. Но их любит Гин. Ичие помнит, как находила их у себя. Везде. В любой вещице. В карманах, среди документов, в вазочке для ручек… Черт возьми, да пару раз они даже из волос выпадали, когда Ичие распускала пучок! Помнится, сначала ее удивляло такое: Хигучи казалось, что ее преследуют эти конфеты; чуть позже — веселило, девушка не могла сдерживать беззлобные смешки. Ичие знала, кто их подкидывал, и с нетерпением ждала следующего момента: где же она их найдет в следующий раз? А ведь конфетки забавные: завернутые в блестящую, громко шуршащую фольгу; а сами — идеально круглые, ярко-зеленые. Невкусные, но ничего. Гин ведь расстроится, если она не съест хоть одну. Улыбайся, Хигучи, улыбайся, черт возьми! Ты ведь не хочешь, чтобы Гин грустила?.. Акутагава-семпай беспокоился по пустякам? Хигучи нащупывает в том же кармане еще одну зажигалку: более простую, маленькую, но наполненную, казалось, до самых краев. Тонкий, почти прозрачный сигаретный дым кольцами парит к потолку. Окно закрыто, в комнате душно, но так даже лучше — Ичие сомневается, что заметила бы такое, и, привалившись к стеклу плечом, легко выпала бы с двадцатого этажа. И это было бы даже не смешно. Умирать вот так просто. Потому что… Это навредит репутации Акутагавы-семпая. Какой же из нее, черт побери, телохранитель, если она умрет от такого? Впрочем, она и так никакая, жалкая и бесполезная… С бумажками, разве что, дружит. Хигучи хрипло смеется, туша сигареты о подоконник — совсем рядом с коленом, — оставляя после себя выжженный черный круг, который будет почти незаметен, если смести пепел. Ичие помнит, как ошеломленно распахнулись глаза Гин, когда она застукала ее с почти истлевшей сигаретой между губ и небольшим стаканчиком молотого кофе. Акутагава тогда, кажется, была сбита с толку довольно сильно. Смотрела на ее губы — бледные, искусанные, вроде бы, она тогда даже умудрилась ее разбить… Конечно не она, но — как считает сама, — заслужено. Ичие тогда энергично жестикулировала, выкинув сигарету куда подальше, и неловко улыбалась, молясь лишь бы об одном — лишь бы это не дошло до Акутагавы-семпая. Что было дальше, Хигучи помнит немного смутно — она нервно пыталась объясниться, замолчав, лишь почувствовав на своих губах чужое дыхание. Поцелуй получился… Горьким, с мятным привкусом. Касание — жарким, сухим, легким. Ноги подкосились. Если бы не стена, Ичие бы осела на пол. Но поддалась. На мгновение. Ответила. Всего-то прикрыла глаза… Чтобы тут же представить, что это не Гин, не она, а… Нет, лучше не думать об этом. Хигучи проводит рукой по волосам, пропускает светлые пряди через пальцы, и, прикрыв глаза, твердит себе: забудь, серьезно, забудь. Всё. Ичие и правда надо все забыть. Поцелуи по вечерам, за углом, перед тем, как они разбегутся до следующей встречи. Как Гин утыкалась в волосы Хигучи, утверждая, что они пахнут азалиями и озоном. Едва заметные, но жадные касания. Тихие стоны. Ичие пыталась отвлечься, сказать себе: забудь его, забудь. Чувствовала, как скребли выдуманные кошки ее душу, насмешливо мурлыча у самого уха: ах, как это подло. А Гин это знала. Что не больше, чем замена, маленькая иллюзия старшего брата. И не переставала надеяться на что-то, непонятное даже ей самой. Хигучи наклоняет голову, скрывая лицо за занавесом волос, и, поджав плотно губы, надломленно прошептала самой себе: — Это была потрясающая… Попытка замены. Именно. И это почти смешно. Кто бы подумал, что сама замена сможет стать дороже того, кого пытались заменить?