Горят огни

      Анна Максимовна Снегирева, в девичестве Гордеева, была кареглазой шатенкой. Ее муж, Лев Геннадьевич Снегирев, был обладателем блондинисто-медовых волос и изумрудно-зеленых глаз. Его шевелюра больше напоминала львиную гриву, чем человеческую прическу, что весьма гармонично сочеталось с его именем. Господи, да он даже по знаку зодиака был львом.       На детях Льва Геннадьевича и Анны Максимовны генетика, казалось бы, не отступилась от правил: старший сын, Игорь, во многом был похож на мать, а вот Лена, родившаяся на четыре года позже, наоборот, больше походила на папу: по крайней мере, непослушностью светлых волос.       А младшая дочь Снегиревых, Анастасия, была, как говорится, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца: черноволосая, с чуть раскосыми ярко-зелеными глазами — хотя бы здесь была схожесть с кем-то из родителей — не в меру бледная и худая. И именно ее из всех детей глава семейства почему-то превозносил над остальными. Он не говорил об этом вслух, нет, он ведь примерный отец и любит всех троих одинаково, но его поведение зачастую говорило об обратном.       Он любовался на Настю и говорил, что она унаследовала фамильные аристократические черты Снегиревых, сравнивал ее со старыми, совсем древними фотографиями и чудом уцелевшими в пожарах войн и революций портретами предков, живших еще даже до изобретения дагерротипа. Он с малых лет давал ей примерять фамильные драгоценности, когда Игорю и Лене даже смотреть на них не всегда разрешалось. То и дело дома звучало это постоянное «Настя», «Анастасия», «Настенька».       Когда в начале девяностых отец забыл про свою науку и с головой бросился в бизнес, у Игоря уже была работа, жена и маленький сын: практически точная копия его самого, только неожиданно для всех на мир смотрели эти «Снегиревские фамильные» зеленые глаза, за которые Игорь так много раз злился на младшую сестру: ему всё время казалось, что именно из-за них Насте всегда доставалось всё, чего она только пожелает.       Лена училась в институте и до сих пор жила с родителями, но мало интересовалась делами отца: всё больше бегала с подружками на вечеринки, собирала хвосты из пересдач, зачастую не ночевала дома и надеялась поскорее улизнуть из-под родительского крыла. Шестнадцатилетняя Настя слушала ее рассказы с открытым ртом: она и сама не была пай-девочкой, но до веселой университетской жизни, которая не сравнится ни с чем другим, ей оставалась еще пара лет.       Настя училась в десятом классе, до дыр заслушивала пластинки Цоя, Бутусова и Агаты Кристи, носила дешевые кеды, купленные на Черкизовском, и рваные джинсы, что совсем не подобало дочке уважаемого профессора, а впоследствии — резко взлетевшего ввысь успешного бизнесмена. Настя играла на подаренной отцом гитаре, подрабатывала после школы в рок-магазине и тратила все заработанные деньги на новые пластинки, майки с любимыми группами и, конечно же, концерты этих самых групп, на которые отец отпускал ее вопреки протестам матери.       Со своей лучшей подругой Варварой младшая дочь Снегиревых познакомилась, как ни странно, не на одном из концертов, а на вечеринке, куда Лена однажды взяла с собой младшую сестру. «Ты не Варя, а варвар», — часто говорила она, хотя самым настоящим варваром была именно Анастасия, на летних каникулах объездившая со знакомыми неформалами пол-России — и тоже с папиного разрешения.       Варвара была почти на пять лет старше новоприобретенной подруги, у нее уже был муж и трехлетний ребенок, и было вообще неясно, как девушки умудрились найти общий язык. Еще более удивительным оказалось то совпадение, что и сын Вари, Костя, и маленький Никита Снегирев ходят в один садик и дружат так, что не разлей вода.       Бизнес Льва Снегирева процветал, и Игорь, уже имевший свою семью, сходил с ума от необходимости разрываться между родительким домом и своим собственным, между враз обедневшим после распада Союза НИИ, куда пошел лишь в угоду главе семейства, и отцовскими требованиями о помощи в делах: не зря же он растил наследника. Возражать ему за все свои двадцать шесть лет Игорь так и не научился.       Лев Геннадьевич хоть и был полон энергии, но понимал, что силы уже не те, и с бизнесом таких масштабов ему не справиться в одиночку. Конечно, он практически сразу взял на работу толкового управляющего: молодого, но, в отличие от его собственного сына, подающего большие надежды. В общем-то, это был один из его прежних студентов. Пусть и учился тот на экономическом, но отличился и на истории, которую как раз еще совсем недавно преподавал Лев Геннадьевич. Когда вчерашний профессор, а сегодняшний бизнесмен почувствовал нужду в управляющем, причем своем, давно знакомом, таком, чтобы можно было верить, выбор занял у него не больше минуты.       Именно Снегирев-старший сделал из совсем еще зеленого и вечно голодного аспиранта с кафедры экономики Вовика Елисеева уважаемого человека, управляющего крупным бизнесом, которого стали величать не иначе, как Владимир Семенович. Он стал часто бывать в доме Снегиревых: вначале исключительно по делам, затем и просто для компании — Лев Снегирев, грива которого уже почти на треть состояла из седых волос, со своим львиным характером так и не нажил себе друзей.       Девяносто третий год выдался не из легких: Настя поступала в институт, Лена — заканчивала, Игорь стал получать сущие копейки, а затем и вовсе потерял работу: его НИИ расформировали. Талантливый управляющий Владимир Елисеев принял решение покинуть Льва Геннадьевича в пользу открытия собственного бизнеса. Снегирев не злился: даже наоборот, стал звать своего бывшего студента в гости еще чаще, чем прежде.       На голову достопочтенного Льва свалилась уйма забот: нужно было обучать ведению дел бестолкового Игоря; ставить ему в помощь Лену, которая после пяти лет учебы так и не смогла найти работу по специальности: все вакантные места были уже разобраны теми, кто умел извлекать из своей профессии доход, в несколько раз превышающий официальную бухгалтерскую зарплату. Настя и вовсе провалила экзамены в свой ин-яз, который невесть зачем ей сдался, но переживала из-за этого даже меньше положенного минимальными приличиями. Может быть, потому, что главу семейства это скорее обрадовало, чем огорчило, а может, причиной было то, что восемнадцатилетней Анастасии было в это время совершенно не до учебы.       Пока Игорь с малых лет упорно доказывал, что достоин носить фамилию Снегирев, затем, уже будучи взрослым — управлять семейным бизнесом, Настя творила невесть что, издевательски хохоча, и тем не менее за все годы отец не то что ни разу не отругал младшую дочь, а даже не посмотрел на нее строго. В то время, как Игорь ни черта не понимал в бизнесе, а Лена, хоть и имела соответствующее образование, не интересовалась делами от слова совсем, Настя с горящими глазами слушала папины разъяснения, предназначенные, в общем-то, даже не ей, но схватывала всё на лету.       Размах Снегиревского бизнеса достиг небывалых размеров, и Лев Геннадьевич грезил о своей империи. Естественно, вопрос о главном наследнике — точнее, наследнице — даже не стоял: Настя, уже в восемнадцать лет именовавшаяся Анастасией Львовной, вела дела так рьяно, словно и впрямь была настоящей львицей; правда, по мнению Игоря, она больше походила на пантеру.       Девяносто четвертый еще не наступил, а в доме Снегиревых, увешанном новогодними гирляндами и игрушками, уже обсуждалось слияние с еще не особо крупным, но крайне перспективным бизнесом Владимира Елисеева. Лев Геннадьевич наконец начал прислушиваться ко всем своим детям, правда, старшие подозревали, что это лишь разовая акция в честь предстоящего праздника.       Анастасия, в отличие от Лены, не боялась идти вразрез с мнением отца и выступала против Елисеева со всей своей атистократической грациозной уверенностью, которой практически не унаследовали ее старшие брат и сестра, зато младшая получила за всех сразу. Игорь наблюдал, подстраивался: он давно понял, что с его собственным мнением здесь вряд ли будут считаться, а потому уже давно научился понимать эмоции и атмосферу дискуссии и принимать такую сторону, чтобы не впасть в немилость отца, от которого, к сожалению, зависело абсолютно всё.       Никто не понимал, почему Настя так яростно отстаивает право не объединять семейный бизнес с Елисеевым, партнерство с которым должно было бы в скором времени принести свои плоды. Но отец привык ей верить, Игорь привык подстраиваться под его настроение, а Лена — принимать сторону авторитетного большинства, если дело не касалось непосредственно финансов, в которых она разбиралась.       Правда, сейчас даже Лев Геннадьевич сомневался насчет позиции младшей дочери: он и не помнил, чтобы она хоть раз что-то доказывала настолько яростно, но он ведь привык верить своей Насте, а потому огласил решение отложить сделку до января. Дети не возражали, хоть и не понимали причин задержки. По правде говоря, старшие были только рады объединиться с Елисеевым, и даже Игорь находил этот бизнес выгодным вариантом, а самого Владимира — весьма интересным человеком.       Настя, не уважавшая в должной мере, казалось бы, вообще никого и не принимающая чей бы то ни было авторитет, обычно всё-таки делилась своими соображениями с братом, но в этот раз из нее и слова было не вытащить. В отличие от отца, она в самом деле считала его очень умным и порой даже заступалась за него перед суровым Львом, что еще больше раздражало Игоря. Отец его ни во что не ставит, но всецело прислушивается к этой соплячке, окончившей только школу, да и то с половиной троек в аттестате.       Лев Геннадьевич, однако, на следующий же день после шикарного новогоднего приема, организованного им самим, тоже стал резко против Елисеева. На вопросы старших детей он так и не ответил, да и вообще не дал никаких объяснений — они были не в его стиле — поэтому Игорю пришлось анализировать всю ночь чуть ли не по минутам, а Лене — подключать свое женское чутье.       На Новый Год в доме Снегиревых собрались близкие и не очень, но в большинстве своем влиятельные люди. Главными гостями были Жилинские — та самая Варвара, с которой так крепко сдружилась Настя, с мужем и сыном, и, конечно же, Владимир Елисеев. Леонид Жилинский был не менее влиятельным бизнесменом, и Игорь мог бы подумать, что сестра отталкивает слияние с Елисеевым лишь для того, чтобы впоследствии примазать к семейному делу мужа лучшей подруги, но эта мысль почти сразу была отправлена на помойку. Несмотря на многолетнюю зависть, Игорь слишком хорошо знал сестру, если ее вообще возможно было знать по-настоящему. Она была не таким человеком.       Восемнадцатилетняя Анастасия — пардон, Анастасия Львовна — восседала на диване, гордо закинув ногу на ногу, и со вкусом курила, невесомо держа длинными тонкими пальцами дорогую сигарету: почему-то только ей отец ни разу не сказал и слова против курения. Алая помада идеально сочеталась с такого же цвета платьем. До неприличия глубокое декольте и открытая спина, несмотря на вполне пристойную длину до колена, могли бы показаться вульгарными, но только не на ней: Анастасия одним лишь своим существом облагораживала всё, что находилось поблизости, и ее наряд не был исключением.       Один из фамильных комплектов — ее любимый, с гранатами — переливался от сияния гирлянд, отражался бликами в импровизированном боа из блестящей серебристой мишуры, и благодаря такой игре света даже Игорю сестра казалась неземной, чуть ли не богиней. Анастасия сверкала изумрудными глазами и скалила белоснежные зубы, и Игорь словил себя на мысли, что, встреть он такую женщину случайно на улице, сошел бы с ума: прочно и на всю жизнь. По иронии судьбы единственная такая, которую он встречал за все свои двадцать восемь лет, была не только его сестрой, но временами — сущим чудовищем. Таким прекрасным, что сколько бы Игорь за все эти годы ни пытался ее ненавидеть, но по-настоящему так и не смог.       Игорь про себя отметил, что из всех гостей не было ни одной особи мужского пола, кто бы не пожирал ее взглядом. Ему не раз приходилось отваживать назойливых ухажеров от Лены, но Настя удивительным образом всегда справлялась со всеми сама, хотя повышенный — чересчур повышенный — интерес к сестре не мог не напрягать старшего брата. Наверное, только Жилинский, с чьим сыном сейчас играл пятилетний Никита, не смотрел ни на кого, кроме своей жены.       Варвара, несмотря на воинственное имя, казалась ангелом, спустившимся с небес. Она была словно соткана из света, и было вдвойне неясно, как они с Настей вообще смогли найти общий язык, не то что стать лучшими подругами. Вокруг нее, как и вокруг Анастасии, всё остальное меркло, и Игорю подумалось, что Лена не получала в этот вечер такого внимания, сколько бы ни старалась; впрочем, она уже вовсю кокетничала с каким-то молодым человеком, имени которого Игорь даже не запомнил.       Незадолго до полуночи приехал последний гость, который еле добрался к Снегиревым из-за поднявшейся к вечеру метели. Александр Грейсон был умен, молод, хорош собой, владел успешным бизнесом в Англии, а главное — состоял в самом что ни на есть прямом родстве с небезызвестными Лондонскими Адамсами. Наверное, он затмил даже Елисеева, который, на минуточку, был другом семьи и уже практически полноправным партнером, на что не переставал надеяться Игорь.       Анастасия держалась уверенно, и всё же от внимательных глаз не ускользнуло, что она ненавязчиво покидает любое место, где в радиусе метра от нее оказывается Владимир Елисеев. Она была так увлечена, что даже не вышла встретить нового гостя, и впервые встретилась с ним взглядом только тогда, когда под бой курантов столкнулись их бокалы с шампанским. Игорю даже не нужно было смотреть, чтобы в голове включить отсчет.       Раз, два, три — звон бокалов. Четыре, пять, шесть — задумчивые серо-голубые глаза находят зеленые, живые, словно горящие огнем. Семь, восемь, девять — легкая улыбка алых от помады губ и прямой изумрудный взгляд. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Александр Грейсон потерял голову, крепко и не исключено, что навсегда: все теряли. Наступил тысяча девятьсот девяносто четвертый.       На этом наблюдательские способности Игоря брали перерыв: в конце концов, он и сам был здесь с женой, хотя в последнее время они ссорились всё чаще: Инне категорически не нравился Снегиревский бизнес, да и бизнес в целом, и порой она просто требовала, чтобы муж вернулся в науку.       Зато от Лены тоже не ускользнуло, как быстро и в то же время грациозно Анастасия перемещалась по залу, стоило только Владимиру замаячить на горизонте. Как только проницательная старшая сестра заметила, что младшая и вовсе покинула помещение, а вслед за ней направился и Елисеев, она услала какого-то очень уважаемого кавалера за шампанским, враз забыв про попытки его закадрить, и рванула за Настей, не забывая при этом держать осанку и приветливо улыбаться всем вокруг.       Плодом ее стараний стал подслушанный разговор, и Лена, от волнения забыв про манеры, с детства прививаемые отцом, закусила кулак, чтобы случайно себя не выдать: невозможно было молчать, узнав такой секрет. Владимир, подопечный, а впоследствии и просто компаньон отца, друг их семьи, был без ума от Насти. Этого следовало ожидать, наверное: вокруг младшей Снегиревой мужчины укладывались штабелями — но Елисеев никак не проявлял себя публично, не совершал безумных подвигов и даже не горланил серенады под окном. Ведерные букеты он приносил не только Насте, но и самой Лене, и даже маме, поэтому их глупо было расценивать как нечто большее, чем дружеский знак внимания: цветы в этом случае были скорее символом уважения или хотя бы просто вежливости, чем выражением чувств в женщине.       — Анастасия, — шептал Елисеев. — Что я делаю не так?       — Владимир Семенович, — подчеркнуто холодный женский голос, — давайте закончим уже наконец этот бессмысленный диалог. Я не первый раз повторяю: я вас не люблю.       — Да ты вообще хоть кого-нибудь способна любить? — Елисеев едва не срывается на крик, и Лене даже становится его жаль, ведь она как никто другой знает: сестра никого не подпускает ближе, чем на пушечный выстрел.       — Свою семью, — тихо и уверенно отвечает Настя.       Лена видит лишь тени, но даже по ним понимает, что сестра разворачивается и собирается вернуться к гостям. Нужно срочно бежать, иначе Настя поймет, что она подслушивала. Уже покидая жилую часть дома, Лена оборачивается в последний раз, и замечает — или ей только кажется? — как одна тень сжимает руку другой.       Наверное, всё-таки показалось, ведь никакого шума не последовало. Настя возвращается в зал минутой позже Лены: старшая сестра как раз успевает сделать вид, что всегда тут была. В облике младшей ничего не поменялось: она была всё так же безупречна, разве что ненавязчиво прятала за мишурой покрасневшее запястье. Лена видит, как к Насте подходит Александр Грейсон, говорит что-то. Она немного рассеянно улыбается и шутит, театрально взмахнув рукой: вместо ин-яза ей и правда лучше было поступать во ВГИК на актерское.       Вокруг так много народу, что никто ничего не замечает. Лена завороженно смотрит за тем, как Грейсон аккуратно, практически невесомо, перехватывает руку Анастасии и внимательно смотрит на оставшиеся следы. С серьезным видом задает какой-то вопрос, ловит ее взгляд. Настя смотрит удивленно, почти что по-детски — последний раз Лена видела ее такой лет в восемь — и отвечает: шепотом, судя по губам. Разумеется, ничего не слышно, но Грейсон тут же выходит из зала. Настя устало опускается на диванчик: никто бы ничего не заподозрил, просто Лена за эти годы слишком хорошо выучила повадки сестры — и закуривает, чуть прикрыв глаза.       Грейсон вскоре возвращается и, Лена готова поклясться, ищет глазами Настю. Когда наконец находит, приближается к ней и почтительно склоняет голову. Старшая сестра незаметно подбирается поближе, но ничего не расслышать: гостей здесь не меньше тридцати, и кто-то постоянно что-то говорит, ходит по залу, перекрывая обзор.       У Игоря, проходящего мимо в поисках сына, буквально отваливается челюсть, когда откуда-то сбоку вместо привычного «Анастасия Львовна», произнесенного с гордостью и всецелым чувством собственного превосходства над собеседником, он слышит простое:        — Анастасия.       — Александр, Алекс, — обернувшись, Игорь видит, как Грейсон целует его сестре руку.       — Ну тогда я буду звать вас Саша, — младшая Снегирева улыбается и лукаво смеется глазами, и «Саша» на непонятной смеси русского и английского приглашает ее на танец.       Потом появляется и Владимир, весь какой-то помятый, без прежнего лоска, с которым он разгуливал по залу до полуночи. Игорь не слышит, о чем Елисеев говорит с их отцом, но Лев Геннадьевич с каждым словом становится всё больше похож на пресловутого царя зверей, чем на гостеприимного хозяина дома в праздничный вечер.       Во время танцев Лене приходится забыть про своего кавалера и сполна отдуваться за младшую сестру, которая всю ночь кружится в паре только с Грейсоном, не замечая, кажется, никого вокруг. Каждый танец Лена танцует с кем-то новым, ведь по правилам гостеприимства, старательно вдалбливаемых отцом в голову, нельзя никого обделить вниманием. Больше всего ее раздражает то, что на Настю ведь даже злиться по-настоящему невозможно. Украдкой наблюдая за сестрой, Лена видит, как блестит зелень ее глаз: к дьявольскому огоньку добавилось что-то новое, светлое и лучистое.       Ночь плавно перетекала в зимнее утро, и, когда гостям уже пора было разъезжаться, Александр, галантно протянув Анастасии руку, на ломаном русском спросил:       — Могу я провожать вас домой?       — Это и есть мой дом, — Лена видела, как искренне улыбается младшая сестра.       О том, что произошло той новогодней ночью, Настя призналась брату и сестре лишь спустя несколько лет, хотя из ее рассказа они узнали мало нового. Никто из семьи не удивился, когда через два дня после Рождества, девятого января, Снегиревы по решению Льва Геннадьевича и правда объединили бизнес, правда, вовсе не с Елисеевым, а с Жилинским. Более того, имя Владимира после Нового Года в доме и вовсе было под запретом. Жилинские стали бывать у Снегиревых гораздо чаще, чем раньше, Настя ликовала, а Игорь неожиданно для себя даже подружился с Леонидом и нашел с ним очень много общего.       Александр Грейсон, посетивший Москву лишь по делам, остается до самого марта, а затем, улетев обратно в Лондон, в начале апреля возвращается насовсем. Он руководит своим бизнесом на расстоянии и во многом помогает Снегиревым. Суровый Лев Геннадьевич и не думает отходить от дел, но условно делит компанию на равные части и передает своим детям: в конце концов, он ведь примерный отец и любит всех троих одинаково. Правда, с полного согласия главы семейства Грейсон вкладывает в бизнес Снегиревых значительную часть своих активов, по размерам не уступающую доле Игоря, Лены или Насти, и теперь в компании не три, а четыре одинаковые по объему доли.       Когда солнечным июньским днем Анастасия Снегирева говорит в ЗАГСе уверенное «да», никто тоже не удивляется: кажется, именно к этому всё и шло. Александр Грейсон, полгода назад покинувший родину, выглядит абсолютно счастливым, а Настя смеется и всё так же по-русски называет его Сашей.       Пока Игорь с головой ударяется в семейный бизнес, параллельно оформляя документы на развод, в январе девяносто пятого Лена выходит замуж, правда, уже на четвертом месяце беременности. Не то чтобы отец, больше всего занятый на тот момент строительством огромного семейного дома для Снегиревых и Жилинских — почти что дворца — был в восторге, но и не протестовал, хотя в итоге их брак, как он и предсказывал, не продержался и года.       В марте беременной оказывается и Анастасия, а в середине декабря, после рождения девочки, всё семейство с жаром спорит, выбирая ей имя. Александр Грейсон хочет что-то исконно русское, мать хочет назвать ее Евгенией, а дедушка — уже в третий раз! — без конца твердил о том, что малышку даже лучше будет назвать каким-нибудь иностранным именем. «Женя» звучит как английское «Джейн», но «Джейн» никому не нравится, «Жанна» — тем более, и коллективным разумом изобретается что-то среднее: Джина. Джина Александровна Снегирева-Грейсон.       Лена наблюдает за тем, как меняется младшая сестра: «одомашнивается», становится спокойнее и хозяйственнее — но в то же время остается совсем такой же, не уделяет бизнесу ни на минуту меньше времени, чем прежде, и точно так же с жаром отстаивает свою точку зрения в делах и на пару с достопочтенным Львом Геннадьевичем носится с фамильными драгоценностями, как курица с яйцом, разве что к курению так и не возвращается. Лена начинает подозревать, что с семейными реликвиями что-то нечисто, но если Настя молчит, как партизан, то что уж говорить об отце: видно, еще не пришло время, чтобы кто-то что-то рассказывал.       Лена жалеет об упущенном времени, когда вместо того, чтобы слушать отца, считала ворон, ведь теперь, когда она наконец действительно хочет управлять бизнесом и с головой бросается в этот чертов омут, то по-прежнему мало разбирается в чем-либо, кроме финансовых вопросов, вдолбленных в голову за пять лет учебы на экономическом. Лена видит, как сильно отстает от Игоря и Насти, но знает, что справится: после расставания с мужем она, кажется, стала в разы сильнее, чем вообще когда-либо была, особенно когда ее десятимесячная Талина Романовна Власенко — фамилию дочери Лена так и не поменяла — неожиданно произносит свое первое слово.       В жарком июле тысяча девятьсот девяносто седьмого года Игорь Снегирев снова женится, в этот раз — на Кристине Викторовне Жилинской, родной сестре своего бизнес-партнера и друга. Игорь ловит радостные взгляды сестер и уважительный — отца. Кажется, впервые в жизни Лев Геннадьевич одобрил решение сына.       Игорь радуется, что его влияния хватает, чтобы забрать восьмилетнего Никиту не через суд. В реалиях Снегиревых вопросы решаются совершенно другими способами, и, наверное, на каком-нибудь страшном божественном суде это зачтется всему семейству, но не сегодня, точно не сегодня. С детства миролюбивый, Игорь уже окончательно ожесточился и привык к неприглядной изнанке управления бизнес-империей в лихие девяностые: он еще слишком хорошо помнит, как беременная Настя летом девяносто пятого скакала по крышам с пистолетом и чудом осталась жива.       Отвергнутый когда-то Елисеев за эти годы расширял свое влияние с таким рвением, что к этому лету стал для Снегиревых и Жилинских, неофициально именовавшихся уже семьей «Леоноро», полноценным конкурентом. Лев Геннадьевич, всё желавший увековечить в истории не только благородную фамилию Снегиревых, но и себя лично, придумал для объединенной семьи название, исходя из игры слов на эсперанто — мертвом языке, искусственно созданном для международного общения, который старший Снегирев знал не хуже, чем французский, английский или немецкий. В переводе расшифрованное название группировки означало «золотой лев».       Лев Геннадьевич посвящал уйму свободного времени внукам, пока их родители разбирались с делами и буквально воевали с Елисеевым за сферы влияния. Дедушка рассказывал невероятно интересные истории — не зря же по профессии он был историком, в конце концов — и придумывал для внуков всё новые и новые игры. Все трое, кстати, были до невозможности зеленоглазыми.       В начале августа, когда подмосковный особняк Леоноро достроен, Снегиревы и Жилинские собираются там, чтобы отметить такое событие: стройка успела проехаться катком по всем, ведь Лев Геннадьевич — и впрямь гордый царь зверей — требовал от каждого члена семьи максимального участия. Игоря передергивает от дурацкого, по его мнению, названия, но невозможно перечить отцу, даже если тебе самому уже за тридцать, а твой собственный сын скоро пойдет во второй класс.       Леонид Жилинский волнуется. Праздник с самого начала проходит тревожно, ведь вчерашние переговоры с Елисеевым не только не привели ни к чему хорошему, но и закончились так плохо, что из ряда вон. Игорь в красках расписывает, как удачно сложилось, что Анастасия поехала по другим делам: если бы Елисеев увидел ее вчера, то точно не обошлось бы без кровопролитий.       Правда, самой Анастасии, кажется, нет до бывшего воздыхателя никакого дела: она увлеченно щебечет с Варварой, обсуждая новые рецепты тортов, и рассуждает о рентабельности сети кондитерских, которую было бы неплохо открыть. Поэтому, когда в дом врываются люди с автоматами наперевес, она оказывается застигнутой врасплох больше, чем кто-либо, но оттого еще более сосредоточенной.       Проклиная Елисеева на чем свет стоит, Игорь отчаянно отстреливается из давно уже ставшего родным пистолета. Краем глаза замечает, как Настя с видом профессионала, сжигая зеленющим взглядом всё вокруг, выпускает по людям Елисеева автоматную очередь, но даже не успевает задуматься, где эта соплячка успела раздобыть оружие: по нему едва не попадают, и времени отвлекаться нет.       Пока Леонид Жилинский кричит точно так же отстреливающейся из пистолета жене, чтобы увела куда-нибудь детей, Костя вырывается из стальной хватки тети Лены, оказавшейся в этот раз безоружной и потому взявшей на себя заботу о самых юных членах семьи, и в одно мгновение подлетает к отцу. Костя выуживает из родительского кармана сотовый телефон, которым уже умеет пользоваться, и отползает подальше, попутно вызывая охрану. Та, услышав в трубке вместо распоряжений босса напуганный детский голос, приезжает на удивление быстро.       У Елисеевских головорезов не остается ни малейшего шанса, и, когда опасность больше никому не угрожает, узкий круг семьи Леоноро — в отличие от старшего брата, Анастасия любила это название — может облегченно выдохнуть. Если начать судорожно проверять, целы ли близкие, — тогда, наверное, нет.       Варвара Жилинская умирала мучительно долго и в то же время слишком быстро: последний удар ее сердца пришелся ровно на минуту, предшествующую приезду одновременно скорой и семейных медиков, которым Костя почему-то не догадался позвонить заранее, на всякий случай. Каждый из присутствующих винил в ее смерти именно себя, хотя виноват-то, по сути, никто и не был: это просто такая жизнь. Кажется, все уже давно должны были привыкнуть к потерям, но лишь каменное сердце могло не сжиматься при виде осиротевшей семьи Жилинских.       Особняк в Подмосковье так и остается пустующим: после нападения обстановка лишь накаляется. Лена, наплевав на мнение отца, отписывает свою долю старшему брату, который и не мечтал о таком подарке, и вместе с дочерью уезжает подальше: в Санкт-Петербург, где давно ждет жильцов принадлежавшая еще ее деду двушка в одном из старых районов. Настя ни в какую не хочет ни покидать дом, ни оставлять бизнес, разве что не бьется в истерике, но после долгого разговора с главой семейства и скуренной пачки сигарет вдруг соглашается вернуться на родину мужа.       Всё так же нахально сверкая «фамильными Снегиревскими» глазами, Настя окончательно объединяет свою долю с долей Александра — получается ровно половина — и вместо того, чтобы переписать это богатство на старшего брата, в последний момент меняет решение и сует ему документ о передаче ее части бизнеса под временное управление. С пометкой, что ее дочь в любой момент до своего совершеннолетия имеет право обжаловать договор и вернуть долю себе, более того, по достижении восемнадцати лет Джина будет обязана либо написать отказ, либо вести семейные дела. Игорь одновременно в смятении и в ярости, он снова, как и много лет назад — всю жизнь, наверное, — не понимает, куда лезет эта зеленоглазая соплячка.       Но отец не возражает, а лишь улыбается в изрядно поседевшие усы, и Игорь, скрипя зубами, подписывает соглашение сторон: а что ему еще остается? Он ведь так и не научился спорить с отцом. Единственное, что он сделал, даже не спросив одобрения главы семьи, — временно отдал сына бывшей жене, чтобы хоть так его обезопасить.       Через два года, когда становится поспокойнее, Лена возвращается в отчий дом, а еще через пару лет снова выходит замуж. Игорь занимается бизнесом вместе с Леонидом Жилинским, жизнь идет своим чередом и, кажется, теперь всё налаживается. Несмотря на наконец заработанное уважение отца, Игорь знает слишком мало, и это долгие годы гложет его не меньше, чем зависть младшей сестре.       Лишь на смертном одре отец признается, что фамильные драгоценности несут в себе страшную тайну, и дело даже не в том, во сколько миллионов оцениваются старинные украшения с камнями в несколько карат. Игорь вспоминает, что больше всего отец оберегал перстень с крупным гранатом — большую редкость, ведь обычно ограненные гранаты размером не больше половины сантиметра. Лев Геннадьевич вздыхает и говорит, что в перстне, который, по его словам, подарила когда-то князю Снегиреву сама императрица Елизавета Петровна, и кроется разгадка.       Потом отец что-то очень долго обсуждает с Анастасией за закрытой дверью, очень тихо: сколько бы Игорь ни пытался подслушать, так и не смог разобрать ни слова. Прежде, чем испустить последний вздох, Лев Геннадьевич Снегирев наказывает сыну не трогать историю с драгоценностями: наступит время, и ответы сами к нему придут. Игорю Львовичу Снегиреву уже перевалило за сорок, но ни разу за всю жизнь он так и не смог возразить отцу — а потому молча соглашается.       Проходит почти три года, и Игорь, погруженный в заботы и дела семьи, напрочь забывает и о перстне, и об обидах молодости. Всё это в один момент снова врывается в его жизнь, когда он видит на экране недавно приобретенного смартфона входящий международный вызов. Анастасия сбивчиво говорит что-то про украшения и про кольца, зачем-то упоминает Елисеева и под конец сообщает, что вся семья в большой опасности.       Младшая сестра говорит, что ей срочно нужно приехать, и клянется раскрыть тайну при первой же встрече — обещает, что прилетит на следующий день ближайшим самолетом, — но уже через час, когда ошарашенный Игорь переваривает новости и пытается перезвонить, абонент недоступен. Еще минут через двадцать, когда он теряет надежду на ответ, Игорь Львович Снегирев получает известие о том, что Анастасия Львовна Снегирева-Грейсон мертва.