***
Перед глазами ровный паркет из светлого дерева, немного затоптанный, слегка пыльный. Хайсе продолжает утыкаться лбом в пол и смотреть на него, дожидаясь, когда Яминеки отпустит руку, заведённую за спину и болезненно сдавленную мёртвой хваткой. Перед тем, как отпустить, Яминеки недовольно цокает языком, как бы говоря: «Ну вот опять», — Хайсе уже привык к этому — и отпускает. После первой же тренировки он понимает, почему Арима рекомендовал Яминеки. Можно сказать, он отдал самого Хайсе на растерзание Яминеки-сану. Выжимать всё до последнего — хуже выжимать всё, даже то, чего нет. Хайсе кажется, что если он сейчас закроет глаза, то упадёт, уснёт или отключится и, может быть, больше никогда не встанет. Дойдя до стены, он садится, прислонившись к ней спиной, и жадно пьёт минералку из бутылки. Голова кружится, а руки, ноги и вообще-то всё тело чертовски ломит, будто бы оно собирается развалиться на части. — Я убил тебя шесть раз, — подводит итог Яминеки и садится на пол рядом с ним. — Хорошо, что не добили. (возможно, это был бы правильный выбор) Хайсе не понимает, откуда у него взялась смелость на шутки — в такой ситуации лучше помалкивать. Собственная слабость осточертела до тошноты. Она явно видна сейчас, когда он проигрывает раз за разом, и не только сейчас — на операциях, когда не может отдать приказ об уничтожении цели. В такие моменты горло будто бы перехватывает, сжимая невидимыми тисками, и сказать кажется невозможным или он просто не хочет, не может себе позволить произнести — всего-то — три слова. Вот у Яминеки нет таких проблем, но Хайсе не завидует ему: это не то, что стоит зависти, и Яминеки не похож на человека, которому хоть в чём-то можно позавидовать. — Арима-сан не приказывал, — спокойно отвечает Яминеки, даже не улыбнувшись. (он точно понимает, что это была шутка?) Хайсе становится неуютно от его слов: слишком серьёзный тон. — Время ужина, может быть, вы останетесь? — Яминеки кидает на него скептичный взгляд. — Ну, мы могли бы выпить кофе, — смутившись своей глупости, оправдывается Хайсе. — Его я хорошо готовлю, — добавляет, чтобы чуть смягчить обстановку. Они не садятся за общий стол — это выглядело бы чересчур странно. Хайсе садится на диван, Яминеки — в кресло и осторожно берёт стакан с горячим, терпко пахнущим кофе. Он прикасается губами к краю и, сделав маленький глоток, довольно хмыкает, но вслух ничего не говорит. Хайсе уже понял, что Яминеки схож с Аримой во многом: отвечать нужно чётко, шутки не понимает и пощады ждать от него не стоит. Яминеки осматривается в комнате и цепляется взглядом за шкаф с книгами. Проследив его взгляд, Хайсе бессознательно улыбается: Яминеки явно заинтересован. — Вы хотите взять одну из них? — добро спрашивает он. — Нет, я их читал. Книги Аримы-сана — бывший протеже Аримы-сана. Логично, что он их читал. Хайсе удручённо смотрит в пол. Он уже давно понял, что идёт по уже протоптанной им дороге, конец которой ему не нравится. Результат сейчас перед ним — это пугает. Хотя Яминеки вовсе не такой страшный и не такой грозный, — если только чуть-чуть — как его описывают в кровавых историях. Но выглядит он не так, как должен выглядеть нормальный следователь или хотя бы просто нормальный человек. Хотя он уже и не человек. — Мне иногда кажется, что я… не знаю, как бы правильно сказать… что я вместо вас… — Что ты занимаешь моё место? — нещадно заканчивает Яминеки, а Хайсе кивает. — Да. Это именно так. Абсолютная тишина — в этой части дома разговоры отряда на кухне не слышны. Хайсе смотрит в окно, пытаясь разглядеть там что-то, за что можно зацепиться взглядом и отвлечься. Всё как он и ожидал, но это больней, чем кажется. Он не ищет повода оправдаться или отказаться от наложенных на него обязанностей. Часы на стене пробивают двенадцать часов, и он вздрагивает от звона. — Оставайтесь на ночь, Яминеки-сан. Уже поздно. И… давайте поговорим потом. (лучше — никогда) Яминеки, как ни странно, кивает и не протестует. Хайсе кажется, что он полностью согласен с его мыслями. Когда Хайсе выходит из душа, Яминеки, сложив все вещи на стул, ложится на край постели, быстро укутываясь в одеяло, и отворачивается. — Я могу лечь на диване. Хайсе становится так смешно от того, что он спрашивает у гостя в своём доме, куда хозяин может лечь. — Не стоит смущать отряд. — Яминеки говорит ровно, но тон приказной — не поспоришь. Согласившись, Хайсе кивает и мягко опускается на кровать. Неловко. Он даже не знает, о чём можно поговорить в такие моменты. От волнения спать он совершенно не хочет, хотя тело предательски ломит от усталости: мышцы полностью расслаблены; тело не слушается вовсе. Хайсе смотрит на его спину. Яминеки молчит. Спит? Хайсе хочет успокоиться и закрывает глаза, чтобы тоже попытаться уснуть. Не выходит. В голове бродят лишние мысли. Воздух наполнен незнакомым запахом. Шум чужого дыхания. Слишком много непривычных деталей, чтобы Хайсе мог легко уснуть. Яминеки делает шумный вздох, и Хайсе открывает глаза и резко двигается назад, испугавшись, когда увидел перед собой два горящих нечеловеческих глаза. — Я тебя не съем. — Я даже не думал об этом, — честно говорит Хайсе, вновь укладываясь на подушку. — Просто непривычно. Он и своего глаза пугается, когда какуган активируется, а тут два и прямо перед ним. — Знаете, если подумать о нас в таком смысле, то я намного хуже вас. Я изначально создан монстром, а вы… — он заминается, пытаясь подобрать нужные слова. Но совершенно ничего не идёт в голову. — Выбираем из худшего лучшее? — саркастично хмыкает Яминеки, а Хайсе замолкает, понимая, что и этот разговор лучше закрыть раз и навсегда. Он смотрит ему в глаза: почему-то сейчас, в совершенной темноте и рядом с ним, буквально в паре сантиметров от его лица с горящими нечеловеческими глазами, Хайсе чувствует себя совершенно спокойно. Яминеки двигается ближе, подняв голову, проводит носом вдоль шеи и вновь шумно втягивает воздух. Хайсе не дёргается и — не боится. Он не хочет ему мешать — если Яминеки что-то делает, то, значит, это важно… Да? — От тебя приятно пахнет, — легко произносит он. Хайсе свободно выдыхает — ничего страшного не случилось. Всего лишь интерес. — Может быть, я даже вкусный, — смеётся он и понимает, что впервые шутит так с кем-то. Шутки про поедание живых существ в CCG не очень любят. — Можно проверить? — Его дыхание расходится по коже, и Хайсе вздрагивает. — Вы давно не ели? — Яминеки хмыкает в ответ. Хайсе сжимает в руках край одеяла, пытаясь унять волнение. — Если вы хотите, то можно. — Он тянется трясущейся рукой к верхней пуговице на ночной рубашке. Пуговица, как назло, не поддаётся с первого раза. И со второго тоже. Хайсе слышит его дыхание возле уха и то, как он касается кончиком носа кожи. Расправившись с пуговицей, он оголяет плечо и продолжает смотреть в потолок. Это будет не так больно — он уверен. Ничего страшного не случится — повторяет раз за разом. Для нас такое нормально — пытается в это поверить. Волнение накрывает с головой, он даже не может вздохнуть полной грудью. Яминеки дотрагивается до шеи кончиком языка и ведёт вверх к уху, вылизывая кожу. Хайсе сжимает одеяло в руках, пытаясь сделать вид, что с ним всё нормально. Что происходящее совершенно нормально. Внезапно Яминеки, подняв голову, нависает над его лицом, соприкасаясь лбами. Хайсе смотрит на него, широко раскрыв глаза, и пытается понять, что происходит. — Вы… — Я шучу, Сасаки-кун, — со смешком говорит Яминеки. — Вы…что?! — Не стоит так бояться. Это всего лишь шутка. Я не буду тебя есть, даже если ты попросишь. Яминеки мягко прикасается губами к его лбу — больше похоже на извинения, чем на домогательство — и, быстро завалившись набок, вновь укладывается на подушку. — Спи. Протянув руку, Хайсе дотрагивается до волос, и Яминеки вздрагивает, словно испугавшись. Но Хайсе мягко улыбается, перебирая пряди. Он смотрит на его лицо и видит себя и то, что с ним может стать в будущем; видит искажённое временем отражение. Это страшно, но Яминеки он, конечно же, такое не скажет. Кому может быть приятно, если ему скажут: знаешь, я никогда не хочу стать на тебя похожим? Словно прочитав его мысли, Яминеки внезапно улыбается: так пусто и бездушно, что лучше бы он это не делал.***
Позвав всех к столу, Хайсе садится во главе и смотрит на тёмную гущу в стакане, пытаясь скрыть смущение — он чувствует неловкость от того, что утаил гостя в их доме. Первый за стол приходит Урие, который садится на противоположную сторону — специально подальше, — и внимательно смотрит на него. Хайсе чувствует на себе пронзительный взгляд и не смеет поднять на него глаза. Нет, он ничего не сделал плохого. Но неприятное ощущение, что в какой-то мере он обманул свой отряд, жжётся внутри. — Яминеки-сан слишком часто нас посещает, — внезапно говорит Урие. Хайсе неловко елозит на месте: его не спрашивают, а констатируют факт — ещё хуже. — На это есть причины? (хотя бы соври нормально) Как назло, Урие сегодня говорит много — для него это чертовски много, — но по делу. Сайко садится рядом с Хайсе. То, что она вышла на завтрак, вовсе не значит, что она встала утром — она ещё не ложилась. Хайсе надеется, что Урие закроет неприятную тему: не хочется искать оправдания. — Яминеки-сан не остался на завтрак? От неожиданности подавившись кофе, Хайсе кашляет и ощущает себя идиотом. Он печально вздыхает — обман раскрыли в одну минуту. — Ему нужно в штаб пораньше, — кивает он и честно говорит Урие: — С Яминеки-саном можно говорить обо всём, что меня волнует. Он не смеется надо мной и помогает дельными советами, как человек выше меня по званию и имеющий опыт руководства. Хотя он не человек. Хайсе на секунду вспоминает его горящие глаза: не пугает, но мурашки бегут по спине, а на лбу выступает испарина. Он не уверен, что ему страшно; возможно, он смог бы к ним привыкнуть. Урие кидает на него взгляд, в котором четко читается: откуда же берутся такие идиоты, как ты? — Он вообще никогда не смеётся. (и лучше бы никогда не улыбался). Хайсе тихо смеётся над вроде бы шуткой и, встав из-за стола, на прощание хлопает Урие по спине, вкладывая туда чуть больше силы, чем нужно. Урие приходится упереться локтями в стол, чтобы не удариться об него лицом, но он не реагирует, принимая как должное. — Не будь таким злым. — Да, Ури, не будь злюкой, — говорит Сайко, продолжая накладывать в тарелку блинчики. — Они вот с Маман только кофе пьют, он же даже есть ничего не может. Пусть ходит-ходит к нам, — добродушно продолжает она. Дальше Хайсе не слышит: он выходит из кухни, но слова Сайко понравились. По дороге в офис он думает о том, что надо будет сказать Яминеки-сану, чтобы он купил ей что-то вкусное. Это не будет лишним — он уверен. Забыв постучать в дверь, Хайсе быстро открывает её и переступает порог чужого кабинета: — Яминеки-сан, вы зна… — замолкает моментально, когда видит перед собой Яминеки, облокотившегося на стол, и прижимающегося к нему Фуруту. Ладонь Яминеки на затылке Фуруты крепко сжимает его волосы, не давая ему отстраниться, но тот и не собирается это делать. Он жарко лоснится к его телу, прижимая его к столу. Их губы соприкасаются, и Хайсе видит, как их языки сплетаются, слышит их сбивчивое дыхание. И на секунду он думает о том, что действительно красиво — контраст цветов: ярко-красные перчатки, ласкающие светлую кожу, тёмную ткань пиджаков. И они оба тоже очень красивы. Они прерываются и оборачиваются синхронно. Губы Фуруты растягиваются в ужасающую улыбку, и Хайсе чувствует, как по спине пробегают мурашки. Фурута явно недоволен — он видит такое впервые, то, как его лицо исказилось до неузнаваемости за одну секунду. Хайсе вслепую шарит ладонью за спиной, выискивая ручку на двери, больше всего желая сбежать отсюда. — Простите. Ручки, как назло, нет. Хайсе сглатывает, пытается улыбнуться в ответ, но взгляд останавливается на ладони Фуруты в красной перчатке, которая скользит плечу Яминеки, продолжая ласково гладить его. — Что ты хотел, Сасаки-кун? (его?) — взглядом говорит он и дотрагивается указательным пальцем до бьющейся жилки на шее, игриво царапая. Яминеки морщится, моментально перехватывает руку, убирает её от себя и поправляет воротник. Отодвинув от себя Фуруту, он слегка подталкивает его в спину, чтобы он не мешал, а тот, не мигая, смотрит в глаза, продолжая улыбаться так зло и пусто, что у Хайсе в горле встаёт ком. — Что ты хотел, Сасаки-кун? — повторяет Яминеки, недовольно цыкая на Фуруту, но тот не двигается с места. — Уже ничего. Простите, что… простите, что помешал — хотел бы сказать он, но не смог. Но помешал в чём? — Простите, — мямлит Хайсе, быстро выскакивая за дверь. Быстрыми шагами он идёт, сбегает — неважно куда — главное подальше от них. Хайсе останавливается около тренировочного зала и проходит внутрь. Закрыв за собой дверь, он прислоняется к стене, сползая по ней. Он пытается унять бешеное сердцебиение — от злости пульс стучит ушах, отдаваясь в мозг. Открыв кейс с куинке, он берёт его в руку и делает круговое движение, рассекая воздух. Рукоять куинке пульсирует в руке, ощущая его состояние. Закрыв глаза, Хайсе продолжает наносить удары, не обращая внимания на шум в ушах. Мощный удар в спину приходится неожиданно, и он падает, но моментально переворачивается. Он пропускает доли секунды — те самые, про которые говорит Арима, — и Яминеки садится на бёдра, прижимая к полу. Он смотрит сверху вниз, улыбаясь, наклоняется ниже и проводит руками по быстро вздымающейся груди. Оглаживая плечи, он опускается к ладоням и разжимает крепко сомкнутые пыльцы на рукояти куинке, убирая его подальше. — Ты опять проиграл. — Кто вы с Фурутой-саном друг другу? — внезапно сам для себя говорит Хайсе. — Ты про то, что увидел сегодня? Хайсе кивает — придумать этому названия не может. — Ты удивился? — Возможно. — Это было неприятно? — Нет… хотя не уверен, что мне это понравилось. Хайсе и сам не знает, что ему не понравилось во всей этой сцене. Может, то, что он там был лишним? Так же, как и всегда. То, что такое маленькое (для него оно вовсе не маленькое) счастье, как внимание Яминеки-сана, досталось кому-то другому? — Я не уверен в том, что именно мне не понравилось, но это мои проблемы. Простите за столь личный вопрос. Я лезу не в своё дело. — Тогда ответь. Если бы на месте Нимуры-куна был бы Арима-сан, тебе понравилось бы больше или меньше? Удар получается настолько мощным, что от него голову Яминеки заносит вбок, а Хайсе чувствует чертовски сильную боль в кулаке и только после этого понимает, что произошло. Опустив корпус на пол, проводит ладонью по лицу и выдыхает, пытаясь унять нарастающее чувство отвращения к себе за то, что он сделал. Яминеки дотрагивается рукой до челюсти, размазывая кровь по губам, но не встаёт. Он сжимает и разжимает ладонь в красной перчатке, а Хайсе следит за ним, зная, что сейчас будет, даже соглашаясь на это. Он заслужил — прекрасно понимает. Яминеки замахивается так сильно, что Хайсе закрывает глаз, боясь рефлекторно отбить удар, который, несомненно, сломает челюсть. Но удар приходится в пол рядом с его ухом, и треск паркета шумит в голове. Яминеки резко хватает его руки и крепко сжимает кисти над головой. И улыбается. А вот это уже страшно, Хайсе оглядывается по сторонам, выискивая что-то, он открывает рот, чтобы сказать: «Может, вы всё же меня ударите», — но его щёки сжимают и давят на челюсть, чтобы он не мог закрыть рот. — Не вертись, Сасаки-кун. — Насмешливые нотки в его голосе бесят моментально. Наклонившись к нему, Яминеки прикасается к губам, быстро проталкивая язык внутрь. Высвободив одну руку из его цепкой хватки, Хайсе хватает его за ворот рубашки и тянет на себя, впиваясь в его губы так жадно, будто бы он только и желал этого всё время. Кровь бурлит по венам, и он не знает, что сейчас в нем сильней: злость или возбуждение. Яминеки сопротивляется — он и не знал, что в нём столько злости. Будто бы вся она, что копилась за его сознательную жизнь, сейчас вырвалась из укромного места и закружила голову. Они боролись так отчаянно, яростно, но за что? Хайсе отпускает его воротник, Яминеки — тоже, и он ложится на спину, тяжело дыша и пытаясь понять, что произошло. Он слышит бешеный стук сердца: и своего, и чужого. — Прости, — спустя какое-то время говорит Яминеки, и Хайсе переводит взгляд на него. Он смотрит в потолок, кажется, даже не мигая, дышит глубоко, шумно. — Я сам виноват. Хайсе смотрит в спину Яминеки, который, подхватив свой кейс, быстро выходит из зала, даже не посмотрев на него. Он зол и счастлив — в последнее время всё, что связано с Яминеки-саном, балансирует на тонкой грани между двумя чувствами, которые плохо получается контролировать. Если честно, вообще не получается.***
Задерживаться допоздна в офисе — плохая привычка Хайсе. Разве что те дни, когда Яминеки его тренирует, он выходит отсюда засветло. Не выходит — Яминеки почти насильно забирает домой. Сегодня при выходе из кабинета Хайсе встречает того, кого видеть хочется меньше всего. Тот, чью улыбку он видит каждый день, но хотел бы не видеть никогда. — О, Сасаки-кун, — сладко — слишком сладко, чтобы это было дружеское обращение, — говорит Фурута и моментально встаёт на пути. — Рад тебя видеть. — Не врёт, на его лице вклеенная улыбка. Он действительно очень счастлив. Всё же коридоры тут слишком тесные; Хайсе не может обойти его, и Фурута делает шаг вперёд, а он — назад. — Здравствуйте, — онемевшими губами шепчет Хайсе и путается в черноте его глаз. Сделав ещё шаг, Фурута услужливо разводит руки в стороны, будто бы приглашая в свои тёплые объятья. Хайсе отступает назад, пытаясь не попасться в них, не желая дотрагиваться до Фуруты. Его язык скользит по губам, словно он пробует на вкус самого Хайсе, и Хайсе вновь делает шаг назад, упираясь спиной в стену. — Ты не против, если я задам один вопрос? — Он, кажется, не говорит вслух, но от его голоса воздух вибрирует. В коридоре темно — Хайсе опять работал допоздна. В офисе едва ли кто-то остался. Так жутко. И так хочется закричать, но в горле стоит плотный ком. Всего один вопрос — Хайсе кивает, не видя другого выхода, кроме того как согласиться. Он надеется, что Фурута остановится на том месте; не хочет, чтобы Фурута приближался ближе, чем на метр. Он знает, что его не стоит бояться — незачем, не за что. Бояться его — Фуруту Нимуру? Следователя первого класса? Выпускника «Солнечного сада»? Человека с идеальным послужным списком? — Разве Арима-сан тебе не говорил тщательней выбирать друзей? Ещё шаг, и Хайсе вжимается назад, упираясь лопатками в стену, словно пытаясь исчезнуть. Куинке-кагуне сейчас кажутся какими-то далекими и бесполезными вещами. Физически Фурута не пугает, выглядит он едва ли опасным противником. Но Хайсе страшно — он не видит его привычной маски всепоглощающей доброты; он видит перед собой искажённое ненавистью лицо человека — возможно, и нет — с дырами вместо глаз. — Я не совсем понимаю, о чём вы говор… Прерывая болтовню, Фурута кладёт палец на его губы, приказывая замолчать. Они соприкасаются лбами, и Хайсе чувствует нечеловеческий холод его тела. От его прикосновений пробегают мурашки, и тело бросает в дрожь. — Нет, ты послушай меня. Хайсе послушно кивает — он понимает, что лучше согласиться. Палец скользит по губам, оглаживая тонкий контур, и Хайсе тяжело сглатывает, пытаясь сдержать приступ тошноты от омерзительного запаха, исходящего от него. Смесь засохшей крови, мёртвой, гниющей плоти и приторно-сладкого аромата Яминеки. Лёгкие сжимаются, будто бы кто-то перекрывает Хайсе весь кислород. Он был бы рад сейчас не дышать вовсе. Фурута улыбается, и Хайсе понимает, что перед ним сейчас не Фурута Нимура, следователь первого класса. Это — точно не человек. Люди не умеют так улыбаться. Так, что сердце замирает от страха. Его глаза — Хайсе ничего там не видит. Там нет ни единого отражения, кажется, что всё затянуло в бесконечную тьму. Хайсе кажется, что он и сам постепенно растворяется там. Фурута кладёт голову на его плечо и, обнимая за спину, крепко прижимает к себе. Хайсе вяло дёргается, пытаясь спастись из его оков, но тело не слушается из-за страха. — Знаешь, как прожить долго и счастливо? — вкрадчиво шепчет Фурута, нежно поглаживая плечо. Хайсе молчит, а он прижимается ближе и просовывает руку за спину. — Всего лишь одно важное правило, которое никогда нельзя нарушать. Ни за что! Никогда! — его интонация скачет от ласковой до истеричной, почти крика или возгласа и режет чуткий слух. Сейчас он шипит прямо в ухо: — Запомни — не дружи с Богом Смерти. Упершись руками в его грудь, Хайсе давит, пытаясь убрать Фуруту от себя и сбежать-сбежать отсюда — абсолютно всё равно куда — куда-нибудь далеко: от него, от разговоров про Яминеки-сана. — Если ты продолжишь, то тебе будет очень больно. — Хайсе не хочет принимать то, что в его голосе радость. — Ты будешь очень долго плакать, и тебе никто никогда не поможет. Слушайтесь Ариму-сана, он ведь теперь заботится о вас. Резко оттолкнув его, Хайсе смотрит ему в лицо, и Фурута улыбается. Улыбается! Хайсе сжимает-разжимает кулаки, пытаясь приглушить злость, рвущуюся наружу. — Почему ты злишься, Сасаки-кун? — вкрадчиво спрашивает Фурута, а на лице застывает (не)искреннее удивление. И вправду, почему ты злишься, Хайсе? Хайсе — без сомнения — верит, что ему будет плохо. И едва ли будет лучше. Если только хуже. Может — не нравится, когда приказывают незначимые люди? Или — всё проще: не нравится, что задевают Яминеки-сана. — Это всего лишь совет, — внезапно мирно говорит Фурута и проводит ладонью по спине, остановившись на пояснице, водит пальцами около позвоночника, будто бы желая вырвать его. — Я… Хайсе растерян; злость испарилась, осталось лишь неприятное чувство беспомощности перед правдой, и он, словно полностью голый и беззащитный, стоит перед Фурутой и не в силах укрыться ни от него, ни от его слов. — Ты же часто берёшь их у Яминеки-сана. Прими и от меня. На долю секунды Хайсе успевает прочувствовать на своих губах касание, но не успевает оттолкнуть его — всё происходит слишком быстро. Фурута резко смеётся; в ушах звенит его голос. Он быстро, почти бегом, идёт к выходу, пренебрежительно махая рукой из-за спины. Тошнота подступает к горлу, и, прикрыв рот рукой, Хайсе идёт в туалет. Он жадно пьёт холодную воду из-под крана, пытаясь прийти в чувство. Он полностью опустошён — это ни хорошо, ни плохо, просто никак. Хайсе думает о том, что Яминеки сильно разозлится, если узнает. Только — на кого из них двоих?***
Сев на постель, Хайсе тяжело вздыхает. Разговор с Фурутой не выходит из головы, как бы он ни старался забыть его пожелания, так и не получается. Постоянно находящийся рядом Яминеки молчит, но на его лице чётко читается недовольство. А на сегодняшней тренировке ему досталось больше, чем обычно. Яминеки лежит рядом, читает книгу, а Хайсе косо смотрит на него, пытаясь понять его настроение. — Что опять случилось? — будничным голосом спрашивает тот, а Хайсе вздрагивает, не ожидав вопроса в лоб. — Недавно я говорил с Фурутой-саном, — решительно и на одном дыхании выпаливает за раз Хайсе, добавляя уже менее решительно: — Хотя, если честно, это он говорил, а я слушал. Выключив свет, Яминеки устраивается на постели, тонко намекая, что готов всё выслушать. — Он всегда так, — успокаивающе говорит он, видимо, давно смирившийся с таким поведением. — О чём он говорил? — О вас. Яминеки не выглядит удивлённым. — Ты испугался? — его, похоже, вообще не интересует, что про него говорит коллега. — Нет. Вовсе нет. — Но под тяжёлым взглядом Хайсе тут же говорит правду: — Да, немного. — К нему нужно привыкнуть. Он пока не опасен. — Пока? — резко переспрашивает Хайсе, надеясь, что ему послышалось. — Ты узнаешь, когда он станет опасен. Плохо похоже на слова успокоения. Хайсе кладёт голову на его подушку и касается ладонью его щеки, а Яминеки трётся об неё, изредка целуя пальцы. — Вы с Фурутой-саном совершенно разные, несмотря на некоторые сходства, которые видны на первый взгляд. — Яминеки хрипло смеётся в ответ. — А мы с вами похожи? — Хайсе действительно это волнует. — От меня до тебя разница в несколько прожитых жизней. Хайсе усмехается — правда же. Это, если честно, радует. — Зато сейчас от меня до вас всего лишь пара сантиметров. — Он тихо смеётся. — И, знаете, вы можете снять перчатку. Мне не противно. Яминеки не отвечает, продолжая смотреть ему в глаза. Хайсе берёт его руку и самостоятельно снимает перчатку: тянет за указательный палец, и ткань сползает, оголяя тёмную кожу. И вправду чешуя. Хайсе шумно сглатывает, боясь того момента, когда увидит ногти, и продолжает. Чёрные когти, не ногти, именно когти, как и говорилось в слухах. Хайсе заворожённо смотрит на них, а Яминеки перебирает в воздухе пальцами, будто бы выставляя их напоказ. — Можно? Яминеки кивает, и Хайсе берёт его ладонь, прощупывая шершавую кожу. Какуган загорается моментально, но он продолжает гладить руку и подносит её к лицу, нежно целуя кисть. — Ты боишься? — игриво спрашивает Яминеки и проводит острыми ногтями по губам, царапая нежную плоть. — Нет. — А следовало. Уткнувшись ему в шею, Хайсе дотрагивается губами до кожи, а Яминеки шумно вздыхает и кладёт руку на его талию, прижимая к себе плотнее. Хайсе слышит его сердцебиение и то, как кровь быстро струится по венам, и проводит языком по артерии на шее, облизывая бледную кожу. Рука Яминеки пробирается под рубашку и скользит по пояснице, чуть выше, оглаживая чувствительное место в районе какухо. Сняв с себя майку, Яминеки помогает снять рубашку Хайсе и плотно прижимается к оголённому торсу. Хайсе нравится: всё плавно, спокойно, никто не знает, что будет, ничего не говорит. Они сплетаются ногами, плотно прижимаясь друг к другу телами. Голова идёт кругом от запаха чужой плоти, от сладкого вкуса кожи. Он прижимается к нему еще плотнее, будто бы желая стать единым целым. Придвинувшись ближе, Яминеки проводит ладонями по накаченным бёдрам и, резко схватив за них, тянет на себя, плотно прижимаясь пахом. Хайсе издаёт тихий всхлип, всё ещё пытаясь сдерживаться, но выходит плохо. Он чувствует, как Яминеки трётся о вставший член, и он болезненно ноет, требуя разрядки. Яминеки кладёт ладонь на пах, оглаживая, и, оттянув резинку трусов, берёт член в руку, крепко сжимая в ладони. Не сдержавшись, Хайсе издаёт громкий гортанный стон, излившись в его руку, и слепо трётся об грудь Яминеки, пряча там лицо, но тот ничего не говорит, лишь едва ощутимо целует в затылок. Завтрак проходит в могильной тишине. Урие ничего не спрашивает — возможно, это хорошо, а Муцуки вяло ковыряет салат, больше никого. Если бы были Сайко и Ширазу, они смогли бы, шумя и ругаясь, отлечь внимание на себя. Но их нет. Хайсе с грустью смотрит на пустое место рядом с собой: Яминеки опять ушёл раньше. Он ощущает на себе липкие взгляды, ползущие по телу, и поднимает воротник рубашки, хотя знает, что регенерация справилась со следами за пару часов. Жалко, что с остальным она справиться не сможет.***
Хайсе всё больше ощущает себя нелепым бесполезным ребёнком, которого угораздило попасть во взрослый мир без инструкций и подготовки. Бежать за помощью к Яминеки-сану — уже вошло в привычку. Но свободно зайти в кабинет всё равно не может. Он стучит аккуратно, всего один раз, и получает в ответ «войдите», но продолжает стоять на месте, не решаясь пройти. Когда через минуту Яминеки недовольно и громко говорит через дверь: «Да проходи ты уже, Нимуры тут нет», Хайсе вздрагивает и, аккуратно открыв дверь, оглядывает кабинет на всякий случай. Яминеки не врёт — он вообще никогда не врёт, — Фуруты тут нет, его место пустует. Сев на стул рядом с Яминеки, он говорит на выдохе: — Я пришёл… — Ты пришёл пожаловаться, — ровно произносит Яминеки, подперев подбородок руками. — Поговорить! — Ты всегда приходишь пожаловаться. — Я прихожу поговорить, — уже менее уверенно говорит Хайсе, понимая, что со стороны, скорее всего, всё выглядит именно так, как говорит Яминеки, но всё равно неприятно. Яминеки громко и недовольно цокает, Хайсе обиженно фыркает и отворачивается к окну. Молчание затягивается на несколько минут. — Но я же не сказал, что я против, — примирительно говорит Яминеки и, развернувшись к нему, тянет его кресло ближе и вклинивает колено между ног. — И что опять у тебя случилось? Слово «опять» неприятно колет остатки самолюбия, но Хайсе выпаливает всё как на духу, то, как назвал гуля по имени, то, что вышел из-под контроля, — это Яминеки и так знал — про то, как этим подставил коллег. — Мне нужно извиниться?.. — совсем тихо, постыдившись своей никчемности, заканчивает Хайсе. — Тебе нужно извиниться, — твёрдо говорит Яминеки, и Хайсе послушно кивает, расценивая это как поддержку его идеи. Дверь в кабинет открывается с тихим скрипом, но он моментально поворачивает голову на звук. Увидев их, Фурута расплывается в лучшей из своих доброжелательных улыбок. — Я так рад тебя видеть, Сасаки-кун! — радостно выплёвывает он, быстро обходя его, и становится за спиной Яминеки. Хайсе пытается улыбнуться дружелюбно и легко, но усмешка Фуруты даёт понять, что не получилось. — На твоём столе кипа отчётов, которые нужно просмотреть, иди работай, Нимура-кун, — жёстко говорит Яминеки, но Фурута не спешит убирать руки, наоборот, он кладёт голову ему на плечо, прижимаясь к спинке стула. Яминеки устало вздыхает и разворачивается к нему лицом. Положив руку на его затылок, он тянет вниз, моментально целуя губы, всё ещё сложенные в улыбку. Хайсе растерянно хлопает глазами, не зная, как реагировать: убегать он не хочет, не злится. Он понятия не имеет, что сейчас ему нужно сделать. Прервать их? Похлопать им? Всё выглядит так обычно, что он даже не хочет им мешать. — Иди работай, Нимура-кун, — более мягко говорит Яминеки, оторвавшись от его губ. — Иду-иду! Проходя мимо Хайсе, он резко останавливается и наклоняется к его лицу. Хайсе, отведя голову вбок, пытается увернуться от сближения, но Фурута моментально повторяет его движения, копируя их, словно он его тень. — Боишься? Не успев ответить, Хайсе слышит спокойный голос Яминеки: — Всё нормально, Сасаки-кун. — Он успокаивающе проводит ладонью по ноге, слегка царапая её ногтями. Хайсе пытается унять волнение — кажется, стук его сердца слышат все. — Закрой глаза, — ласково говорит Фурута и аккуратно берёт его за подбородок, ровняя их лица. Немного помедлив, Хайсе закрывает глаза. Он слышит его дыхание, ощущает его на своих губах. Затаив дыхание, он ждёт. Внезапно Фурута разворачивает его лицо вбок и прикасается влажными губами к щеке. Хихикнув, он шепчет в ухо: — Видишь, ничего страшного не случилось, Сасаки-кун. Правда же? Хайсе кивает — чутьё подсказывает, что лучше согласиться, чтобы он побыстрее отстал. Но он чувствует себя немного… расстроенным? Разочарованным? Когда Фурута садится на своё место, он свободно вздыхает полной грудью и тихо, едва слышно произносит: — Я не совсем понимаю, что тут происходит. — Не беспокойся, — мирно говорит Яминеки и мягко улыбается, — я тоже ничего не понимаю. Хайсе смеётся искренне и легко, словно сбрасывая с себя лишние мысли - Яминеки умеет успокаивать. — И тебе же нужно было к Ариме-сану, — неохотно продолжает Яминеки, и Хайсе, посмотрев на часы, вскакивает с места и, сказав что-то похожее на извинения, быстро выходит. Подойдя к кабинету Аримы, он поправляет галстук, приглаживает взлохмаченные волосы и открывает дверь. — Я пришёл вернуть вам книгу, Арима-сан, — голос как можно твёрже. Оставаться с Аримой наедине подобно мини-испытанию на прочность: нужно отключить все эмоции, забыть про всё, что тебя волнует, отвечать только «да» и «нет». Арима кивает на шкаф, давая разрешение приблизиться к нему. — Как ваши тренировки с Яминеки-куном? — Всё н-н-нормально, — Хайсе заикается, вспомнив, чем кончилась последняя тренировка. — Мы во многом продвинулись, — убеждённо добавляет он. Если не считать, что последняя тренировка была не очень нормальной и продвижение было не в нужную сторону, то он говорит правду. Сейчас Хайсе ожидает удара или выпада — Арима же должен узнать результат, — но ничего не следует. Арима смотрит настороженно, вглядываясь в глаза, а Хайсе неуютно топчется на месте, физически ощущая изменения в поведении Аримы. Нет, он ни зол, ни недоволен. Хотя, может быть, увидеть Ариму таким было бы неплохо. Но нет. Он выглядит… расстроенным? — едва ли это слово точно подходит к его безэмоциональному лицу. Скорее, он просто задумчив. — Мне следовало сказать раньше — тебе не стоит общаться близко с Яминеки-куном. Он… — Арима замолкает, переводя взгляд в окно. — Не человек? (я тоже!) Проигнорировав вопрос, Арима продолжает: — Ты знаешь, какие у него обстоятельства. Он не человек, не куинкс, не полноценный гуль. И… — опять пауза. Хайсе не нравится ход разговора. Он вообще не любит разговоры о Яминеки-сане. Все они сводятся к Богам Смерти и прочим нечеловеческим. — И срок его жизни непродолжителен, — быстро заканчивает Арима. Кажется, уголки его губ дрогнули, но точно не от улыбки. — Я понял. Я пойду, да? — с надеждой переспрашивает Хайсе, пятясь назад, и Арима кивает. Только на выходе из штаба он понимает, что не попрощался, не поблагодарил. Он обязан сделать это. Но не сегодня. Не сегодня. Яминеки поджидает, как обычно, около машины, и когда они встречаются взглядами, Хайсе шарахается в сторону, моментально пряча глаза, чтобы скрыть испуг. Он не знает, что пугает больше — хладнокровие Яминеки или собственная бесполезность в его жизни. — Что с твоим лицом? — А? — Ничего, — недовольно ворчит Яминеки и, сев в машину, чересчур громко хлопает дверью, и Хайсе вздрагивает. Закрыв за собой дверь машины, он моментально отворачивается в окно, наблюдая, как силуэты деревьев и огни фонарей сливаются в единую полосу. — Мы едем не слишком быстро? — Настолько быстро, что, если ты будешь отвлекать меня подобными вопросами, я не справлюсь с управлением, и мы уйдём с дороги и врежемся в ближайший дом. Авария будет масштабная. Хайсе разворачивается резко — Яминеки улыбается. Так улыбаются люди, приговорённые к смертной казни, люди, у которых ничего и никого нет. — Шучу. Яминеки продолжает: — И да, после такого наши тела не смогут отрегенерировать. — Хайсе прислоняется к холодному стеклу, словно пытаясь пройти сквозь него. — Ты ведь это хотел услышать? Вывернуть руль из его рук Хайсе кажется хорошей идеей.***
Кабинет Яминеки — одно из любимых мест Хайсе. Даже Фурута не пугает, как прежде. Хуже — он почти привык к нему. Рассказывать про встречу с Цукиямой Яминеки-сану удаётся с трудом: он ощущает себя ещё более жалким, чем в тот момент. Цу-ки-я-ма — фамилия звучит приятно, мягко тянется по слогам. И это пугает — привычное звучание иероглифов, которое никогда прежде Хайсе не знал и не должен был знать. — …И я расплакался, а он ушёл, — печально заканчивает он свой рассказ и тяжело вздыхает. Сидящий за соседним столом Фурута смеётся, но под их взглядами прикладывает кулак к губам и демонстративно кашляет. Яминеки смотрит на Хайсе устало, без единого намёка на то, что он удивлён. — Что-то подобное было ожидаемо от тебя. Сделав глоток остывшего кофе, Хайсе вяло улыбается: Яминеки хотя бы не разозлился, а ему стало немного легче — хороший результат. Но он всё равно пытается перевести тему: — Через неделю будет операция по уничтожению Совы, вы участвуете, Яминеки-сан? — Да. — Арима-сан и вы… Вы оба так легко выполняете приказы. Без колебаний и заминки, это очень сложно. Убивать собственными руками или отдавать приказ на уничтожение, — задумчиво тянет Хайсе. Яминеки смотрит хмуро — тема явно не нравится, но старается выглядеть свободно, не выказывая недовольства. — Именно за это нам придумали такие страшные прозвища, — пытается отшутиться, — Боги Смерти CCG. Смех Фуруты привлекает их внимание. Он отмахивается, как бы говоря: «Вы продолжайте, не обращайте на меня внимания». Но они молчат, и он поднимается с места. — Боги Смерти — это не прозвище. Это… — на секунду он замолкает, кидая взгляд на Яминеки, но он не протестует, и Фурута продолжает: — Это, так сказать, ранг. Присвоенный, полученный. Не просто так, конечно же. За заслуги, которые нам, обычным людям, не по зубам, хотя, конечно же, всё возможно. Хайсе смотрит только на Яминеки — следит за выражением лица: как и прежде, совершенно спокойное. Ощутив на плечах чужие руки, Хайсе оглядывает красные печатки и пытается не дышать: помнит гниющий запах плоти, исходящий от ткани. Или — от Фуруты? Ладони гладят по спине, поднимаясь к шее, дотрагиваются до оголённой кожи выше воротника, и Хайсе вздрагивает от неприятных ощущений. Фурута тихо хмыкает и продолжает: — Вот мы с тобой чересчур эмоциональны для такой работы. Для того, кто хочет стать Богом Смерти — если им вообще кто-либо хочет стать — нужно быть такими, как они. — Он наклоняется к уху и тихо, шёпотом — но Яминеки, конечно же, всё слышит — говорит: — Бесчеловечными. Фурута проводит кончиками пальцев от кадыка к подбородку, и Хайсе понимает, что не может сглотнуть: от его прикосновений тело словно немеет, покрываясь толстым слоем грязи. Крепко обхватив голову Хайсе, он разворачивает его лицом к Яминеки, показывая-приказывая смотреть только на него. — Вот смотри, перед тобой идеальный Бог Смерти, которому нужно поклоняться. Посмотри на это взгляд! — Наклонившись к его уху, он жёстко говорит: — Видишь? Вот он — твой Господь, Бог твой… Да не будет у тебя других богов пред лицом Его. Хайсе передёргивает от искажения. — Простите, Фурута-сан, но таких бога у меня уже два, — со смешком говорит он, а Фурута возмущённо восклицает, но под тяжёлым взглядом Яминеки замолкает. Он кладёт голову ему на плечо. Хайсе разворачивается к нему и смотрит в глаза: совершенно черные, с лёгким веселым блеском и хитрым прищуром. Повернув голову вбок, чтобы не столкнуться носами, Фурута замирает около в едва ли сантиметре. Хайсе продолжает играть с ним в переглядки. Запах свежей ядовито-сладкой крови, исходящий от его губ, будоражит тело, и он плавно двигается ближе, невесомо прикасаясь к влажным губам, и тут же отодвигается. Фурута мягко улыбается, перенимая правила. Потеревшись кончиком носа о его кожу, он шумно втягивает аромат чужой плоти. Положив ладонь ему на затылок, Хайсе осторожно прикасается к губам, моментально углубляя поцелуй. Вкус горько-сладкой слюны заполняет рот, и он жадно сглатывает, сжимая его волосы в руке, на что Фурута недовольно куксится. Неприятный скрежет нечеловеческих ногтей по пластиковому покрытию стола отвлекает от игры. Хайсе разворачивается обратно к Яминеки, понимая, что только что попался — хоть совсем и ненадолго — под влияние Фуруты. — Значит, чувства у Богов Смерти тоже… нечеловеческие? — вырывается бессознательно, когда он вспоминает о разговоре. Глядя на потемневшее лицо Яминеки, он хочет откусить себе язык, чтобы больше никогда в жизни не сказать лишнего или лучше разучиться говорить раз и навсегда. Яминеки поднимает взгляд медленно, мучительно медленно, и, глядя ему в глаза, Хайсе елозит на стуле — хочется сбежать отсюда пуще прежнего. — Простите. Мне не стоило этого говорить. — Ох, не стоило! — с радостью произносит Фурута и быстро отступает назад, словно предоставляя его на растерзание. — Мне нужно проветриться, — резко говорит Хайсе. Быстро выйдя на балкон, он подходит к ограде. Лёгкий запах весеннего дождя пробуждает смазанные, будто бы специально стёртые или уничтоженные воспоминания, где он гулял по улицам, наслаждаясь ароматом мокрого асфальта. Хайсе держится за невысокие перила, поглядывая на выход из CCG. Холодный влажный металл приятно ложится в руку, и он проводит ладонью, собирая капли воды. — Яминеки-сан… — Он разворачивается моментально и смотрит в лицо, но Хайсе продолжает наблюдать за людьми внизу: едва видны, размером не больше двух сантиметров, всего лишь серые пятна; чувствует на себе его пристальный, хваткий, пробирающий до самых костей взгляд, проникающий в душу. Но он выдерживает, через силу двигая губами, продолжая свой вопрос: — Как вы думаете, если упасть с такой высоты, то чел… гуль разобьётся насмерть? Яминеки не двигается. — Да. — Это хорошо. — Нам пора домой. — Его тяжёлая ладонь ложится на плечо, крепко сжимая, а Хайсе смотрит на его руку. — Да, вы правы, — и эхом повторяет: — Нам пора домой. Дорога проходит в тишине — он всё ещё думает над своим поведением, которое пугает его самого. Яминеки молчит — Хайсе не имеет понятия, о чём он думает. Выйдя из машины, он моментально оглядывается на него, словно боясь потерять его из виду. — Я поеду, — аккуратно говорит Яминеки. — Нет! — внезапно для себя говорит Хайсе. В голосе паника — он сам не знает почему, и ему становится стыдно. — То есть, может быть, вы останетесь? (пожалуйста, я прошу. я не хочу оставаться один) Когда Яминеки кивает, Хайсе свободно выдыхает: почему-то сегодня ему очень не хотелось оставаться одному. Как только они заходят в дом, то стараются бесшумно пройти в комнату. Закрыв дверь, Хайсе садится на кровать. Разговаривать не хочет — кажется, сегодня он и так сказал слишком много. Яминеки кладёт голову ему на колени, а Хайсе нерешительно дотрагивается до волос, и тот моментально разворачивается к нему лицом. Синяки под глазами, губы искусанные, кожа бледная, будто бы он не спит, не ест и едва ли живой человек. — Вы выглядите уставшим. — У меня проблемы со сном. — Вам снятся кошмары? — Да… Кошмары… хотя они есть не только, когда я сплю… — внезапно признаётся Яминеки. Он засыпает так быстро, что Хайсе кажется, что он просто отключился, и только после того, как он внимательно оглядывает его, убеждаясь, что Яминеки просто спит, он может выдохнуть с облегчением. Яминеки спит: его глаза дёргаются, челюсть плотно сомкнута, пальцы скребут пол, а Хайсе продолжает смотреть на него и гладить по голове. Он думает о том, что так ли выглядят все те, кто не смог выполнить возложенные на них обязанности протеже Бога Смерти Аримы Кишо? Такими же… неживыми? Ему двадцать три, он старше всего — Господи, всего-то! — на год, но на его лице десяток прожитых жизней. Десяток чертовски хреново прожитых жизней. При взгляде на него хочется сказать: пожалуйста, помогите ему. Хоть кто-нибудь. Избавьте его от этого. Хайсе не может найти подходящих слов: все счастливые моменты за последний год меркнут — это была фальшь, чистая фальшь и ничего больше. В его жизни хорошего ничего не было; всё, что было, — придумано им, Яминеки, для него. Запрокинув голову, он прикрывает одной рукой рот, чтобы не завыть в голос и не разбудить Яминеки.***
Даже спустя три дня после операции Хайсе всё ещё чувствует смрад затхлой крови: своей и чужой, на лице, руках, одна из которых выглядит как отрубленная у мертвеца, и даже на волосах. Он чувствует её омерзительный, но уже привычный вкус во рту. При взгляде на светлый мрамор с чёрно-белой фотографией Хайсе начинает тошнить, и он садится на корточки и прислоняется лбом к холодному камню. Бледное лицо, чёрные волосы, черная одежда — Яминеки выглядел так каждый день; кажется, что он только и жил ради этого дня. Он слышит заботливый, сладкий до омерзения голос за своей спиной: — Плачь-плачь, Сасаки-кун, не обращай на меня внимания. Хайсе распрямляется, поправляет воротник плаща; он и не собирался плакать — это кажется уже бесполезным (в общем, как и всё остальное). — Теперь тебе необходимо обращаться ко мне на «вы», Нимура-кун, — говорит с некоторой долей радости или удовольствия. Хоть что-то может поднять ему настроение. Обернувшись, он смотрит на стоящего перед ним человека: он точно боялся его? Именно его? Хайсе кажется, что память его подводит. Хотя теперь он помнит слишком много. Приложив руку к груди, Фурута склоняется, принося глубочайшие извинения: — Хорошо-хорошо. Простите меня за грубость, Сасаки-сан. «Сан» из его уст звучит так извращённо, что лучше не стало. Это не похоже на извинения. Это — всего лишь очередная сцена из репертуара Фуруты Нимуры. — Я вижу, вам уже отдали вещи. Хайсе демонстративно поправляет красную перчатку, чтобы не отвечать и не поднимать данную тему. — Этот комплект переходит от Бога к Богу? — Фурута смеётся над собственной шуткой, а Хайсе мрачно улыбается в ответ и делает шаг ближе, а тот неуютно оглядывается по сторонам. — Я теперь ваш напарник! Надеюсь, мы сработаемся. Сделав ещё шаг, Хайсе цокает языком и оглядывает его со всех сторон, а Фурута оступается, когда могильная плита попадается под ноги. — А ты, Нимура-кун, знал, что тоже переходишь по наследству от Бога к Богу? Что ты тоже входишь в комплект? — Хайсе чувствует моральное удовлетворение, когда улыбка с его лица сползает моментально, и продолжает: — Знаешь, Яминеки-сан завещал тебя мне. Фурута быстро восстанавливает на лице привычную гримасу всеобщей радости. Он расплывается в широкой улыбке — ему определённо нравится. Но через секунду он возмущённо машет руками, изображая ужас от услышанного. — Возмутительно! Как он мог! — наигранно причитает он, а в его глазах плещется тёмное пламя. Схватив Хайсе за галстук, он тянет к себе, второй рукой обнимая за шею. — Шучу, — сладко выдыхает в губы Хайсе и отодвигает его в сторону. — Ты мешаешь пройти. — А чувство юмора у вас, похоже, такое же плохое, как и у Яминеки-сана, — недовольно высказывается Фурута и плетётся следом. — И над вами придётся долго работать. Хайсе останавливается и ухмыляется. Фурута, поняв свою ошибку, пытается исправиться: — То есть с вами. Работать с вами. Обернувшись, Хайсе протягивает руку и дотрагивается до его растрепанных ветром волос, заботливо приглаживая их обратно. — Да. Так будет лучше. Он мягко прикасается к губам, и Фурута послушно — как и должно быть — открывает рот. Хайсе обнимает его за талию, прижимая к телу. На секунду ему кажется, что земля под ногами опускается, и он слышит, как нечеловеческие когти скребут деревянную крышку гроба.