***
Торжество заезжих агитаторов в тот злосчастный день было скоротечным, ибо Флорис остался единственным поддавшимся на пропаганду юношей. Директриса, заметно помрачневшая после демарша Флориса, поспешно выставила делегацию за двери школы и негодующе спросила у Флориса: – Ты понимаешь, что наделал? – Разумеется, госпожа директриса. Я только что поддержал партию, которая поддерживает традиционные ценности, как и требует наш уважаемый пастор и моя матушка, – до хруста выпрямив спину и сложив за нею руки, торжественно произнес Флорис. За его спиной учитель биологии закатил глаза, мол, этот Брабантер. Директриса сдержала злорадную ухмылку, мол, что будет делать этот тупица, когда ему придет первое письмо с требованием уплатить взносы. Через три дня этого события ждала вся школа. Флорис, получив конверт с эмблемой партии, с торжествующим видом принес его в школу, держа так, чтобы все видели, какие важные письма ему приходят. Все ждали, затаив дыхание, как громко и грязно он начнет ругаться, когда до его деревянной головы дойдет, что с него требуют денег. Флорис же на виду у всей школы с важным видом вскрыл конверт ножичком из слоновой кости, позаимствованным у матушки, и бережно достал оттуда два листа бумаги, один с несколькими строками крупных букв, второй – с двумя столбцами убористым шрифтом. Разумеется, он начал с первого листа. Прочитал, сосредоточенно нахмурился и поскреб подбородок. Затем он аккуратно сложил два листа и сунул их обратно в конверт и пошел к классному руководителю с требованием объяснить, почему в письме указано требование заплатить взносы, хотя те уважаемые господа говорили, что молодому поколению предоставляются самые различные льготы. Классный руководитель, давно знавший, сколь невыносим бывает юный Брабандер, тут же направил его к директрисе. Она же, злясь на классного руководителя, со зла предложила Флорису обратиться за разъяснением к главе партии либеральных консерваторов. – А где я могу его найти? – спросил Флорис, стоявший с благочестиво сцепленными на груди руками и почтительно склоненной головой. – Тебе повезло! – воскликнула директриса и сунула ему газету, в которой крупными буквами на передовице сообщалось: «Либеральные консерваторы становятся моложе, утверждает лидер». Флорис внимательно изучил статью, отметил в блокнотике адрес, где лидер либконсов собирался выступать через два дня, и поднял взгляд на директрису. Она обреченно вздохнула, готовясь к бесконечной монотонной речи. И он ее не подвел: – Почтенная мадам, я намерен отправиться за требованием ответа у этого уважаемого человека. Как вы сами стали свидетельницей, уважаемые господа, которые выступали перед нами, заявляли нам о том, что для молодого поколения открыты все пути, а также партия готова помочь в самых разных направлениях, которые молодые люди могут выбрать для развития своего потенциала, но, как вы сами понимаете, почтенная мадам, это письмо в таком случае противоречит тем заявлениям, которые совершили те уважаемые люди из партии, которая выступает за традиционные ценности, и я не понимаю… – Ты намерен отправиться за требованием ответа, – перебила его директриса. – Я намерен отправиться за требованием ответа, – подтвердил Флорис. – Разумеется, мое путешествие в город повлечет за собой мое отсутствие на занятиях, что вступает в некоторое противоречие с административными требованиями к прохождению учебного процесса, и поэтому я прошу вашего разрешения отсутствовать… – Разумеется! – воскликнула директриса. – Я желаю тебе успеха в твоем нелегком деле. Она откинулась назад и перевела дух. Флорис не уходил. – Ну чего тебе? – мрачно спросила она. – Мне справочку бы, – недовольно сказал он. Директриса скрипнула зубами, повернулась к печатной машинке и быстро напечатала требуемое, тем более опыт у нее по изготовлению разнообразных справок для Брабандера был ого-го какой. Флорис тщательно сложил ее и положил в папочку, где уже лежали около шестидесяти подобных справок, попрощался, пожелал ей здоровья и ушел. Она подкралась к окну и из-за шторы выглянула во двор. Учительница французского просунула голову в дверь. – Куда он намылился? – шепотом поинтересовалась она. Директриса замахала рукой: не спугните удачу, коллега! Учительница французского на цыпочках подошла к ней, и они вдвоем следили за Флорисом, отстегивавшим велосипед от пожарной колонки, усаживавшимся на него, поправлявшим зеркало заднего вида и выезжавшим на дорогу. Через три минуты к ним ворвался учитель физкультуры. – Куда он? – счастливо воскликнул он. Директриса подмигнула ему и достала из нижнего ящика стола фляжку с бренди. – Хотя бы неделю! – прижав ее к груди, прошептала она. Учительница французского прижала к груди стаканчики. – Хотя бы навсегда, – взмолилась она. – Всевышний, прошу!***
Глава регионального отделения партии либеральных консерваторов Виллем Десмендер нервно косился за окно: под ним толпились добрых две дюжины журналистов, и все они хотели крови. Пресс-секретарь не оставил в этом сомнений, третий день утомляя его докладами о непрерывных звонках с требованиями об интервью, подтверждении или опровержении, просто о том, чтобы он сболтнул по дружбе, что именно его шеф собирается предпринимать. Дело было летом, сейм как раз ушел на летние каникулы, видные политики из других партий пребывали в отпусках, и поэтому конфронтация главы регионального отделения партии либеральных консерваторов и ее столичного руководителя стала (совершенно неожиданно для партии) главной июньской новостью. Причина конфликта была, как водится, банальна: борьба за власть. Через два с половиной года должны были состояться общегосударственные выборы; эксперты с уверенностью говорили, что на этих выборах либконсам грозит поражение, потому что финансовая полиция торжественно и на виду у ведущих телевизионных каналов передала в прокуратуру дело о финансовых махинациях руководства партии, насчитывавшее сто восемьдесят два тома и семнадцать спецтомов, плюс к этому несколько ведущих либерально-консервативных политиков попали на первые полосы: одного запечатлели с любовницей во время уик-энда в домике, находящемся на балансе партии, второго – блюющим за клубом в веселом квартале, третий умудрился ввязаться в драку с байкерами, и так далее. И, кроме этого, последние восемь лет политические эксперты говорили о крайне непривлекательной платформе партии, особенно для молодых людей. Была бы воля Десмендера, конфликт этот следовало бы разрешить в кулуарах, так, чтобы если слухи о нем дошли до конкурирующих партий, так только неопределенные, чтобы их легко можно было подвергнуть сомнению или вообще отмести как не имеющие основания, а главное, чтобы о них не приведи Господь не разнюхали журналисты. Увы, избежать гласности не удалось, за продажных и развратных однопартийцев уже досталось верхушке партии – пятеро членов управляющего совета из одиннадцати подали в отставку, еще двое были временно отстранены «до выяснения обстоятельств». И теперь охочая до скандалов журналистская братия принялась за провинцию. Чисто формально такой неожиданный интерес можно было объяснить очень просто: именно в этой провинции должны были состояться выборы в муниципалитет, и они могли оказаться неплохим индикатором дееспособности партии. Десмендер возлагал на них огромные надежды. Если ему удастся проявить свои способности в лучшем виде, мобилизовать партийцев и вдохновить избирателей, то у него будут отличные шансы потом, когда речь зайдет о выборах в сейм. Учитывая тот прискорбный для Десмендера факт, что скандалы в центре и других провинциях плохо сказались на репутации возглавляемого им отделения, от присутствия такого количества столичных журналистов хорошего ожидать не приходилось. Он еще раз потребовал от пресс-секретаря информации о намерениях знакомых в кругу журналистов, наорал на помощников, которые не способны были сообщить ничего дельного о настроениях присутствовавших на собрании рядовых членов партии, а от секретарши отмахнулся так яростно, что выбил из ее рук кисточку для пудры, которую она подносила к лицу. – Предложите мне что-нибудь! Что-нибудь, что отвлечет внимание этих барракуд! – потребовал Десмендер. Секретарша мрачно посмотрела на него, пообещала себе в сто сорок восьмой раз, что непременно уволится, и пусть он трахает свою законную мымру, и присела, чтобы подобрать кисточку. – Шеф, я еще раз настаиваю, что мы должны более активно делать либконсовую идеологию привлекательной для молодежи! – подпрыгивал первый помощник. – Мы должны привлекать солидных избирателей, потому что ядро либконсов – это консерватизм! – пыжился второй помощник. – Мы должны модернизировать имидж партии не за счет отпугивания костяка наших избирателей! – горячился третий. – Идеи! Идеи, черт вас побери! – орал Десмендер. Ассистент пресс-секретаря снова ворвался в комнату. – Шеф, они требуют вас! Это невозможно, они сейчас раздерут Руди на мелкие кусочки! Шеф! – истерично выкрикнул он. Десмендер поднял лицо к потолку, шумно выдохнул, развернулся к двери, хлопнул секретаршу по заднице, отодвинул ассистента и пошел к выходу. «Уроды, – гневно думал он, – толпа бездарей, тупицы и бездари, все делай за них, никому ничего не доверить». Перед тем, как выйти на крыльцо, он выдохнул два раза и оскалился в приветственной улыбке. У Руди, увидевшего его, подкосились ноги, он отодвинулся от микрофона и начал суетливо вытирать пот с лица дрожащей рукой. Журналисты же, увидев наконец руководящее лицо, с удвоенной энергией начали выкрикивать вопросы. Десмендер поднял руки и попытался призвать к порядку, но безуспешно. Вопросы летели со всех сторон, и казалось, что журналистов особо не интересовали ответы, им просто хотелось скандала. Именно в этот момент к мэрии прибыл Флорис Брабандер. Он сошел с велосипеда, вкатил его на тротуар и пошел к зданию мэрии, внимательно глядя на толпу перед ее крыльцом. – Простите, почтеннейший господин, это выступает глава нашего отделения партии либеральных консерваторов? – спросил он у журналиста. Тот обрадовался возможности отвлечься от дурацкой пресс-конференции и охотно подтвердил: да, глава, да, пресс-конференция, нет, это не значит, что вопросы могут задавать только аккредитованные журналисты. Флорис огляделся, увидел дерево, подкатил велосипед к нему и тщательно пристегнул. Еще две минуты он в нерешительности оглядывался, размышляя, не следует ли снять зеркало заднего вида, ибо матушка крайне неодобрительно отзывалась о крупных городах, заявляя, что они полны воров и жуликов, как бы не лишиться зеркала. Доверие к матушке и здравый смысл – особая, Брабандеровская разновидность его – убедили в необходимости предохранительных мер, и Флорис снял зеркало. С ним в руках он начал пробиваться к крыльцу, на котором махал руками Десмендер, безуспешно призывая журналистов к порядку. – Тебе чего, пацан? – раздраженно спросил журналист, которого Флорис непроизвольно зацепил зеркалом. – Простите, многоуважаемый господин журналист, – с достоинством ответил ему Флорис. – Замечу, что я возражаю против применения данного слова, потому что наш замечательный язык богат и выразителен, и применение подобных определений совершенно ненужно. Но наверное, это особенность вашей профессии, и поэтому я не буду останавливаться на ней слишком долго. Его тирада привлекла внимание других журналистов, они даже отвлеклись от перебранки с Десмендером и его пресс-секретарем. Флорис же продолжал: – … хотелось бы задать вопросы досточтимому главе партии, потому что мне кажется, что это единственно разумная возможность узнать правильный ответ не из уст посредников, а от самого главы. Журналисты переглянулись. Кажется, им в руки пришла возможность заполучить еще одну сенсацию. – Вилли, тут тебе вопрос от подрастающего поколения! – выкрикнул один из них, остальные радостно захихикали. Перед Флорисом расступилась толпа. Он дошел почти до крыльца и поблагодарил за микрофон, который сунул ему услужливый журналист, заразившийся предвкушением коллег. – Уважаемый господин глава регионального отделения Десмендер, меня зовут Флорис Брабандер, и я вступил в ряды юных либеральных консерваторов, потому что мне показалась убедительной и достойной программа вашей, а теперь нашей партии, – начал Флорис, стараясь говорить выразительно, как учили директриса и преподаватель классических языков и риторики, а также рекомендовал пастор. Журналисты притихли и заухмылялись, рассчитывая повеселиться и за счет этого деревенского дурачка с велосипедным зеркалом в одной руке и микрофоном в другой. – Уважаемый представитель юных либеральных консерваторов, представившийся нам главой регионального отделения, уверил нас, что партия откроет перед молодыми кадрами все пути и поддержит их. К сожалению, я с разочарованием установил, что не партия рассчитывала поддерживать меня, а я должен поддерживать партию, ибо мне пришло письмо с требованием заплатить членские взносы. Это невозможно по ряду причин. Первая из них: я еще несовершеннолетний и не располагаю самостоятельностью в распоряжении денежными средствами, которые выделяет мне моя заботливая матушка. Вторая: я несовершеннолетний и не имею возможности совершать банковские переводы, путем которых должно осуществляться взимание взносов. И третья причина: я вступил в ряды вашей партии, потому что хотел, чтобы она поддерживала меня, потому что я нуждаюсь в ее поддержке, а получается, что партия, не успев доказать свою полезность в моей жизни, пытается лишить меня средств, которые я бы иначе вложил в мое развитие и образование. Часть журналистов была введена в онемение – они застыли с открытыми ртами и стеклянными глазами; часть заметно заскучала, но были и те, кто следил за Флорисом с восхищением. Это надо же – быть таким непоправимо уверенным в себе. Когда он вроде как закончил, эти журналисты повернулись к Десмендеру, не пытаясь задавать ему вопросов – не приведи Господь испортят драматичность момента. И, кроме того, на больших экранах и на передовых полосах попытка посмеяться над подростком выглядела бы не очень хорошо. – Да, действительно, – с глубокомысленным видом сообщил Десмендер, не рассчитывая получить от своих помощников, а тем более от деморализованного пресс-секретаря подсказку о вариантах действия. – Возможно, ваш случай, дорогой однопартиец, мог рассматриваться наряду со взрослыми, хотя к нему должны быть применимы иные критерии. Думаю, мой уважаемый коллега из юных либконсов не будет против, если я волевым решением избавлю вас от необходимости платить членские взносы, скажем, до вашего совершеннолетия. Вообще, господа, прошу отметить, что наша партия привлекает молодые кадры своей гибкой политикой… что еще? Флорис, откашлявшись, спросил: – А насчет поддержки как? Десмендер с трудом сдержался, чтобы не послать его к матушке под бочок, но в последнее мгновение вспомнил о журналистах и сказал, стараясь звучать бодро: – Отделение нашей партии готово представить вам, молодой человек… как вас зовут? Флорис, отлично, Флорис, грант на получение политического образования. Если, разумеется, ваша матушка и школьное руководство не будут возражать. – А где парень будет его получать? – выкрикнул один из журналистов. – Разумеется, в нашей академии. – И что, есть программы для таких… – журналист осекся и покосился на внимательно следившего за ним Флориса, готового в любой момент поправить его, если что, – таких юных политиков? – Разумеется! – жизнерадостность в голосе Десмендера зашкалила, и он сорвался в фальцет. Флорис решительно пошел к трибуне, за которой он стоял. Пресс-секретарь отодвинулся подальше. Десмендер одарил его ненавидящим взглядом, но широко заулыбался. Оскал был вполне фотогеничным, пусть внутри Десмендера бушевало отчаяние. – Можно визиточку вашу? – спросил Флорис. – Чтобы знать, к кому обращаться за помощью, если что. Журналисты подались вперед, защелкали затворами камер, встали на цыпочки, чтобы подальше высунуть микрофоны. Десмендер, проклиная все на свете, вручил Флорису требуемое. Тот вежливо поблагодарил его, попрощался и отправился обратно. «С другой стороны, где наша не пропадала, избавимся от чокнутого», – радостно подумал Десмендер, обращаясь к журналистам с вдохновенной речью: наша партия поддерживает всех, является привлекательной для молодежи, наши энтузиасты молодцы, и все такое. Пресс-секретарь твердо решил сбежать в Южную Америку подальше от греха.***
Директриса чуть не подпрыгнула в кресле, когда Флорис из-за двери попросил разрешения войти. Учитель физкультуры резко убрал ноги с соседнего кресла и испуганно посмотрел на дверь. Флорис просочился в дверь. – Многоуважаемая мадам, – начал он, прижимая к руке несколько буклетов, – почтенный глава либеральных консерваторов вдохновил меня на то, чтобы я попытал счастья на поприще политического образования. Он, разумеется, не предложил это прямо, но был милостив и любезен ко мне настолько, что я решил последовать по стопам этого замечательного человека и подготовить себя для этой нелегкой стези… – Где ты хочешь учиться? – перебила его директриса. Флорис разложил перед ней буклеты политической школы при региональном отделении партии. – К сожалению, я не был достаточно активен и не смог обзавестись сколько-нибудь пристойными рекомендациями, то есть совсем никакими, но если бы… – Я напишу. И… – директриса повернулась к учителю физкультуры, он с радостью подхватил: – И мы попросим нашего мэра, ты же участвовал в распространении листовок нашего образовательного фонда? – Беда в том, – Флорис тяжело вздохнул и сел на кресло, на котором две минуты назад лежали ноги учителя физкультуры, – что обучение в данной школе предполагает некоторые финансовые вложения… – Я составлю ходатайство о необходимости выделения тебе гранта, устроит? – быстро предложила директриса. Учитель физкультуры затаил дыхание и молитвенно прижал руки к груди. – Милостивейшая мадам! – Флорис встал и почтительно склонился. – Ваша доброта безмерна! Моя матушка наверняка согласится с моим решением, когда узнает о вашей поддержке. После десяти минут благодарностей и разглагольствований о возможностях, даруемых образованием, директрисе удалось выставить его за дверь. Учитель физкультуры шепотом спросил: – Он действительно уберется навсегда? – О, какие ходатайства я ему составлю, – приплясывая, запела директриса. – О, какие я ему составлю ходатайства! И она закружила его в вальсе.***
Флорис пристегнул велосипед к будке охранника рядом с мэрией и постучал в окошко. – Милостивый господин, – скорбно глядя на лицо охранника, высунувшееся в окошко, начал он, – я позволю себе сказать, что с глубоким уважением отношусь к вашей работе. Видите ли, милостивый господин, я единственный сын моей матушки, и наш папа, к сожалению, не участвует в нашей жизни в той мере, в которой бы хотелось нам. Велосипед, на котором я приехал на аудиенцию к досточтимому главе партии либеральных консерваторов, к которой я примкнул, является единственным моим богатством, и я прошу вас присматривать за ним. Я уже снял ценные вещи с него, вот, видите, – Флорис поднял зеркало на вытянутой руке, – и разумно было бы, наверное, снять колеса, дабы не спровоцировать людей с гибкой криминальной моралью на совершение противоправных действий, но мне будет крайне неудобно присутствовать на аудиенции с господином главой партии Десмендером вместе с колесами, поэтому… – Иди отсюда! – не сдержался и рявкнул охранник. Один из столичных журналистов, околачивавшийся рядом с мэрией в надежде на сенсацию, подкрался ближе. Его заинтересовала сама сцена: мальчишка, успешно подражающий взрослому, охранник, не прогнавший его взашей на второй секунде, велосипед, на который зачем-то прикручивают, а затем снимают с него зеркало заднего вида. Флорис нахмурился. – Можно ли мне расценивать это как положительное согласие? – с надеждой уточнил он. – Я тебе что сказал? – заорал охранник, полностью потеряв терпение. Журналист подобрался еще ближе. – С вашей стороны, многоуважаемый господин… э… – Флорис поднялся на цыпочки и прижался носом к стеклу, чтобы разглядеть имя на нагрудном жетоне охранника. Тот резко прижал ладонь к груди. Журналист пальцем подозвал фотографа – чтобы и он развлекся, да и снимков ради. – э… я позволю себе заметить, что вы как слуга народа не можете оставаться безымянным… э… сержант Лемменс, спасибо, вам нужно учиться сдержанности и уважению. Фотограф стал в паре метров от Флориса, наведя камеру, и охранник втянул голову в плечи, перепугавшись огласки. – Да присмотрю я, иди уже отс… – он заскрипел зубами, кляня себя за оплошность, но поправился: – на свою аудиенцию. Флорис многословно поблагодарил его и развернулся. – Это ты, что ли, у Десмендера грант выклянчил? – бодро спросил журналист. – Простите, многоуважаемый господин, не имею чести знать вашего имени, я не совсем в точности данного определения, – с достоинством ответил Флорис. – Я получил принципиальное согласие господина главы партии Десмендера на рассмотрение документов на получение гранта на образование, но пока еще не отнес ему документы. Вот, собираюсь сделать это. Флорис показал журналисту папку. Фотограф за спиной Флориса покрутил пальцем у виска. Журналист закатил глаза и согласно ухмыльнулся, а Флорису сказал: – А разреши-ка нам с тобой пойти к Вилли. Авось мы такие аргументы предложим, на которые у него не найдется, что возразить. Флорис начал благодарить их не менее обильно, чем пару минут назад охранника. Фотограф заметно помрачнел, после того как дважды повторенное: «Пустяки», – Флориса не заткнуло. Попытки переключить его на что-то другое провалились. Журналист начал клясть себя на чем свет стоит до тех пор, пока не увидел лицо Десмендера, обнаружившего перед своей дверью этого маленького кровопийцу: на нем отразилось выразительное «За что мне это наказание?!». Затем Десмендер поднял глаза на журналиста с фотографом, радостно смотревших на него, и обреченно взял папку, которую протягивал ему Флорис. – Ты обещал ему грант, Вилли, – напомнил журналист. – Президиум партии рассмотрит заявку и вынесет решение, – огрызнулся Десмендер. – О том, выделит ли личный фонд твоей тетушки грант этому сиротке? И как давно твоя либеральная тетушка прислушивается к мнению президиума либконсов? – осуждающе покачав головой, уточнил журналист. Фотограф поцокал языком, повторяя жест журналиста. На ненавидящий взгляд Десмендера они оба засияли улыбками. Так Флорис Брабандер оказался обладателем гранта на обучение в частной школе.***
Учеба в частной школе Мелиссы-Магдалены Сасбринк стала сложным испытанием для юного Флориса, и куда более тяжелым для всех остальных. Все поголовно ученики школы возненавидели юных либконсов; учителя, являвшиеся членами либерально-консервативной партии, из нее вышли в качестве протеста, потому что Флорис Брабандер считал своим гражданским и партийным долгом агитировать за нее везде. Заместитель и секретарь мадам Сасбринк каждое утро начинали с того, что делали ставки: кто прибежит к мадам директрисе жаловаться на «этого Брабандера». Преподавательница истории рыдала от отчаяния, потому что Флорис усердно заучивал наизусть даты и события, совершенно не вникая в то, что стоит за ними; преподаватель математики и физики держался за сердце, рассказывая о полной неспособности Флориса к его предметам; преподаватель биологии пил успокоительное в лошадиных дозах, потому что все рефераты Флорис писал исключительно по одобренным его пастором источникам – а он был махровым креационистом. И только преподаватель спорта был худо-бедно доволен его успехами, но содрогался от одной мысли о необходимости снова видеть его: помнится, когда один несчастный студент подвернул ногу, Флорис две недели ходил хвостиком за учителем, вооруженный блокнотом и карандашами трех цветов, чтобы выяснить, что именно бедняжка сделал неправильно с технической точки зрения, как избежать его ошибок и что будет предпринято со стороны руководства. Когда пришла пора выпускных экзаменов, мадам Сасбринк собрала весь педагогический состав школы и обвела тяжелым взглядом присутствовавших. – У нас два вопроса на повестке дня. Первый. Подготовка к выпускным экзаменам. Хорошо? В ответ ей раздался разреженный гул голосов. Кто-то посмелей сказал: «Хорошо», – и мадам Сасбринк удовлетворенно кивнула. – Не сомневаюсь, – сказала она. Тяжело вздохнув, она грузно поднялась и величественно подняла голову. – Второй вопрос, – негромко произнесла она. Кто-то судорожно закашлялся. – Брабандер. Присутствовавшие взорвались. Вскочили, затрясли руками, кто-то схватился за голову, кто-то начал негромко всхлипывать на плече у соседа. Мадам Сасбринк скорбно взирала на этот бедлам. Наконец она решительно позвенела в колокольчик, и сотрудники школы постепенно успокоились. Учительница биологии промокнула платком глаза, учитель спорта шумно высморкался. Мадам Сасбринк поправила бант на груди и откашлялась. – Мы все почти дожили до того счастливого момента, когда сможем наконец выпнуть из школы… э-э-э, отправить его в самостоятельную жизнь. Каковы шансы, что у нас на пути не возникнет никаких преград? Ответом ей было напряженное молчание. Первым встал преподаватель классической филологии. – Любезнейшая мадам Сасбринк, – трагично произнес он и прижал руку к груди. – Взрослая жизнь ждет не дождется его. Но я умоляю вас убедить этого идиота… а моих коллег прошу обратить внимание, что использую это слово в его оригинальном, так сказать, древне-греческом значении – отдельный человек. Так вот, дорогая мадам директор, прошу вас убедить этого индивидуума не рассчитывать на то, что он сдаст классические языки. А если он не сдаст их, то останется на второй год. Нам это надо? – А по биологии нам всегда присылают опросники с очень сложными вопросами, эти идиоты из муниципального совета, и я употребляю это слово в его современном значении, делают все возможное, чтобы сделать экзамен максимально сложным. – Историю этот тупица просто не сдаст, потому что в последнем задании потребуют анализ исторического события, а он не способен на анализы! И так все учителя признавали: шансы Флориса на успешное завершение учебы крайне невелики. – Да поставить ему «удовлетворительно», и будет! – отмахнулась преподавательница филологии. – И он будет донимать меня еще два года просьбой пересдать?! – вознегодовала Сасбринк. И сразу же в ужасе заорали остальные: нет, только не это, да избавит нас господь от такого счастья! Четыре часа длилось обсуждение положения. Преподавательница литературы, осознавшая свою легкомысленность, рыдала на плече у учителя спорта, нисколько не возражавшего против такой интимности, и между всхлипываниями жаловалась, что не вынесет еще одного урока, который должна дать этому дуболому. Бант на груди мадам Сасбринк обвис, очки учителя классических языков запотели, но решения не находилось. Секретарь принесла кофе и расставляла чашки, наполняла их и подносила учителям. Мадам Сасбринк прикидывала, как бы посуровее отомстить драгоценному племянничку. Она была готова на все, даже на то, чтобы отписать свое имущество муниципалитету, а поверенным поставить давнего врага Десмендера. Неожиданно голос подала отмолчавшая все время преподавательница искусств: – Так может… испытания? Они ведь не противоречат уставу школы, мадам Сасбринк? Та повернулась к секретарше, которая замерла, полусогнувшись над столиком. – Я не очень хорошо знакома с ним, вы все знаете мою рассеянность и неловкость в обращении с формами и предписаниями, – учительница искусств заполыхала, не рискуя поднимать глаза на директрису. Секретарша выпрямилась и взяла кофейник обеими руками. – В особых случаях допустимо заменить муниципальные варианты внутришкольными, в случае, если не возникает сомнений в добросовестности освоения учащимся программы, мадам, – вытаращив глаза, подтвердила она и заулыбалась. – Я позвоню кое-кому в совете, дорогая мадам, мы уточним насчет циркуляров, попрошу, чтобы они с министерством согласовали, ну и… – И она шепотом добавила: – Брабандер. Они поймут. Мадам Сасбринк встала и поправила бант на груди. Еще бы им не знать, хищно улыбнулась она. За три года обучения в школе милейший, дотошнейший Флорис уже отослал тридцать девять предложений по улучшению функционирования муниципальных школ, и на каждое добился развернутого ответа. Намекнуть, кому надо, что если он придет за пересдачей, она будет отправлять его сразу к ним, и они тотчас согласятся на все. Постановили: в связи с особыми достижениями ученика рекомендовать к прохождению вместо выпускных экзаменов испытания по спортивным дисциплинам, искусству и риторике. – И особо рекомендовать учащегося Флориса Брабандера к прохождению испытательной практики длиной в двенадцать месяцев в муниципальном управлении либерально-консервативной партии под непосредственным кураторством Виллема Десмендера, – торжествующе завершила мадам Сасбринк под оглушительные аплодисменты коллег. Флорис благодарил руководство школы и муниципального совета по образованию за возможность пройти такой замечательный курс обучения и сдать экзамены так долго, что глава совета едва не заснул. Мадам Сасбринк со скупой улыбкой наступила главе на ногу и перенесла на нее вес. – Дорогой Теймен, не роняйте ваше достоинство перед нашим лучшим учеником, – зловеще прошептала она ему на ухо. Тот с трудом сдержался, чтобы не взвыть от боли, и оскалился в неестественно широкой улыбке. Удовлетворенная мадам Сасбринк обратила внимание на Флориса: – Милый мальчик, мы рады, что смогли провести вас по этому сложному пути обучения и предоставить вам эту возможность войти в профессиональную жизнь хорошо подготовленным. А теперь – дерзайте, решительно ставьте точку в этом этапе вашей жизни! Госпожа Деккер, принимайте испытуемого. Учительница искусств обреченно повесила голову и вздохнула. Затем, собравшись с духом, подошла к Флорису. – Идемте, молодой человек, – бросила она ему и посеменила в свой кабинет. Там положила лист бумаги на стол и жестом указала Флорису на стул рядом со столом. Тот послушно сел и положил руки на колени, преданно глядя на нее. Госпожа Деккер сцепила руки и задумчиво уставилась в окно. После утомительной паузы она выдавила: – Нарисуйте… Ей нужно было придумать задание, с которым справился бы даже Флорис Брабандер. На «отлично», между прочим, иначе права секретарша мадам Сасбринк, предупреждавшая всех: не приведи господь «хорошо» – тупица из тупиц вернется для пересдачи, оно вам надо? – Нарисуйте… – заунывно повторила госпожа Деккер и оживилась: – что-нибудь. Да, что-нибудь. Продемонстрируйте ваше воображение, мой друг. Флорис согласно кивнул и взялся за карандаш. Он пыхтел пять минут, затем отложил карандаш и, смущенно улыбнувшись, пододвинул лист госпоже Деккер. Она сглотнула, побледнела, но нашла в себе силы счастливо воскликнуть: – Блестяще! Какая изумительная концептуальность, какое уверенное владение линией, какой дерзкий отказ от светотени! Великолепно! Она схватила лист, на котором Флорис нацарапал дом, окно с цветком и сноп, слегка напоминавший женскую фигуру. При этом он тщательно, каллиграфическим почерком подписал рисунок: «Матушка ждет почтительного сына с известием об успешной сдаче испытаний». Флорис с некоторым смущением ждал замечаний госпожи Деккер, но, услышав ее слова, не удивился, более того: принял их как должное, уж он-то не сомневался в своих способностях. Из чувства вредности госпожа Деккер сунула рисунок директрисе и главе совета по образованию под нос. Те поморщились, переглянулись; директриса сказала: – Ну что ж, стоит посмотреть, как работу оценят эксперты. Дорогая Сильвана, заключение готово? – Разумеется, дорогая госпожа директриса! Я посвятила ему целых четыре дня моей жизни и рассчитываю на компенсацию в двухкратном размере. – Полуторакратном, – посуровела директриса. – Полуторакратном и авторская выставка в ратуше. – Господин Деклерк? – директриса повернулась к главе по образованию. – Или оценивать в соответствии с действительным положением вещей и отправлять на повторное обучение? – О выставке я позабочусь, – решительно пообещал тот, слегка позеленев от бурных эмоций. Со спортивными дисциплинами у Флориса не было проблем никогда и никаких, и учитель спорта с величайшей радостью вручил ему заключение, как только тот появился в его кабинете. Флорис немного огорчился, что его лишили возможности продемонстрировать свои достижения. Но учитель, поднатасканный секретаршей, заметил, что все уже многократно смогли стать свидетелями оных, а посему не стоит тратить время на них. Флорис, подумав, согласился с аргументом и степенно пошел в кабинет филологии. Учитель спорта рысью понесся в кабинет директрисы с готовым и подписанным заключении об успешном прохождении испытаний. Учительница современной филологии, коварная дама, настояла на присутствии главы совета, а также директрисы и учителя классических языков на испытании. Последнего – по причине давней вражды между ними: она надеялась, даже была уверена, что это испытание окажется таковым и для его нервов, и предвкушала удовлетворение, которое хоть как-то компенсирует травму от испытания, которое ей предстояло провести. Флорис не подкачал. У него был отличный слух, глубокий, хорошо поставленный, мелодичный голос – и у голоса оглушительная мощь. И словно этого было мало, Флорис решил подготовить и зачитать речь в честь именин святых Криспулуса и Реститутуса. – Дорогие присутствующие здесь в этот знаменательный день братия и сестры по вере, – громогласно начал он. Глава совета вздрогнул. Директриса прикрыла глаза. Учительница филологии сцепила руки со всей силой, на которую была способна. Учитель классической филологии бросился открывать окна, надеясь, что это поможет не до конца оглохнуть. Флорис зачитал жития этих святых – четыре их версии, пересказал биографию Нерона – справился за какие-то жалкие пятьдесят шесть минут – и перешел к значению святых в жизни современной церкви. Он набрал воздуха, и учительница филологии вскочила, словно ужаленная: – Блестяще! Великолепно! Изумительно! Замечательное владение изобразительными средствами языка! Точнейшее соблюдение речевых норм! Господа, мадам Сасбринк, я думаю, более чем заслуженно признать, что наш выдающийся ученик Флорис с отличием прошел испытание. Директриса была давно закалена способностями Флориса и поэтому смогла встать и похлопать ему и даже пожать руку. Учитель классических языков тихо плакал за спиной главы совета, который сидел с багровым лицом и беспомощно шевелил руками. Флорис склонился в поклоне, с достоинством принимая грамоту об успешном прохождении испытания, и директриса повернулась к главе совета с твердым намерением пнуть, чтобы он пожал наконец руку. Увидев его, правда, она передумала, нагнулась, положила руку на плечо и ласково, как младенцу, зашептала: «Нужно встать, милый Теймен, подойти к нашему замечательному Флорису, недолго осталось, он уже завтра отправится к моему племяннику, твари подзаборной, целых двенадцать месяцев у него, пусть радуется, стервец, нужно поздравить нашего уникального Флориса». Глава совета смог сделать это, и директриса сразу же выпихнула Флориса за дверь, скороговоркой сказав: – Жизнь ждет вас, а как Виллем ждет… Дерзайте! И она с грохотом захлопнула дверь прямо перед его лицом. Секретарша выскочила, как чертик из табакерки, потащила Флориса к выходу, на ходу вручая аттестат, грамоту с отличием, личные вещи и рекомендательное письмо. Чмокнув его в щеку на прощание, пожелав удачи, она испарилась. Флорис неодобрительно покачал головой – такая спешка была ему не по нраву. И торжественного вручения хотелось, чтобы он стоял на сцене, а ему хлопали, вручали на виду у многих людей, все такое. С другой стороны, решил он, об этом наверняка можно будет похлопотать, когда он успешно пройдет практику под руководством Виллема Десмендера.***
Едва ли можно было представить глубину и искренность радости, с которой Виллем Десмендер узнал, что именно уготовила ему тетушка Мелисса-Магдалена. Злые языки поговаривали, что несгибаемый Виллем два дня ходил с красными глазами и распухшим носом; добрые языки помалкивали, ибо не находили, что возразить. Как бы то ни было, Десмендер мужественно встретил удар судьбы. Он даже лично вышел встречать Флориса: а все потому, что его заместитель пригрозил перебежать к социалистам, если эта почетная обязанность достанется ему. Десмендера хватило на семь минут. Его решительность испарилась, когда Флорис ловко достал из своего портфеля папку толщиной в добрых семь сантиметров и еще одну, потоньше, не более двух сантиметров толщиной и, широко улыбаясь, пояснил: – Я взял на себя смелость несколько подготовиться к прохождению практики под вашим замечательным руководством. Вот здесь, – и он протянул Десмендеру тонкую папку, – мои пожелания и предложения по прохождению практики. Это вот – предложения по некоторой модернизации нашей с вами партии. Я включил сюда многие теории, с которыми я познакомился в школе почтенной и безмерно мною уважаемой мадам Сасбринк, где находился с вашего благословения и благодаря финансовой поддержке фонда вашей тетушки. Прошу ознакомиться с моими предложениями. Он вручил обе папки Десмендеру и замер в ожидании похвалы с его стороны. Тот же был готов зарыдать – его дурные предчувствия насчет этих двенадцати месяцев уже оправдывались. – Я непременно ознакомлюсь с вашими соображениями, дорогой практикант, а пока… – На первой странице я осмелился предложить план прохождения практики. Как вы думаете, его можно оставить в этом виде? Или нужно что-то скорректировать? – перебил его Флорис. – Я исходил из моих пожеланий, разумеется, к сожалению, я слишком абстрактно представляю деятельность нашей партии, и если бы взяли на себя труд… – Непременно и обязательно, – огрызнулся Десмендер. Он заорал: – Томас! Томас!!! Немедленно проведи нашего обожаемого практиканта по комнатам и познакомь там со всеми. А мне пора. Мэр ждет, простите, дорогой Флорис. Десмендер хлопнул его по плечу и бегом направился к выходу. – Наш мэр ведь в столице уже с третьего дня, – жалобно крикнул ему вслед Флорис. Десмендер еще быстрей побежал к выходу. Томас мрачно посмотрел ему вслед. – Вишь как резво в столицу побежал, – буркнул он. – Хм, – глубокомысленно сказал Флорис и повернулся к Томасу. – Прошу вас, проведите меня по комнатам. Тот обреченно вздохнул. Через одиннадцать месяцев и четыре дня в кабинет Виллема Десмендера ворвался пресс-секретарь регионального отделения партии. – Ты..! Он… они… нам всё, – выдохнул он и схватил стакан с водой, стоявший перед Десмендером. Тяжело опустившись в кресло, он спрятал лицо в руках и тихо застонал. – Виллем, ну почему они такие идиоты? Почему они такие безмозглые, непроходимые, самоуверенные, безрассудные идиоты? – Мы не говорим о Брабандере? – оживился Десмендер. – Еще и о нем говорить у меня просто сил не хватит, – огрызнулся пресс-секретарь и бросил перед Десмендером конверт с фотографиями. Тот быстро открыл его и достал снимки: на них был запечатлен депутат округа Бранилле, вдумчиво и даже с неким удовлетворением блюющий за клубом в дурном квартале столицы, затем возвращающийся в клуб и принимающий объемный пакет от мужчины, одетого в черную кожаную куртку с эмблемой байкерского клуба с очень нехорошей репутацией, а взамен протягивающий пачку денег, и чуть погодя – участвующий в драке. – Вот почему его вчера не было на собрании, – задумчиво сказал Десмендер. – Я умолил Соррена не публиковать снимки до завтра. – Они сделаны… – Позавчера. – Это хорошо. Мы можем оформить его выход из партии позавчерашним числом. Я пошлю Камиллу и Эрнана, чтобы они уговорили его снять все полномочия. Боже мой, этого скандала нам не хватает! – Будут объявлены выборы. – Будут, – хмуро согласился Десмендер. – Кого мы отправим туда? – истерично воскликнул пресс-секретарь. – Некого! У нас нет доступных кадров, да если бы были, в ту дыру кого-то отправлять – ты как их уговоришь? В дверь постучал, а затем просочился Флорис. – Уважаемый глава отделения Виллем, я позволил себе изложить мои наблюдения о деятельности некоторых членов нашего отделения… – начал было он, держа в руках папку. Пресс-секретарь приподнялся на стуле, глядя на него круглыми глазами, а затем повернулся к Десмендеру с полным надежды лицом. На лице Десмендера заиграла краска. – Эврика! – счастливо воскликнул он. Через семь месяцев агрессивной выборной кампании Флорис Брабандер, юный, привлекательный, степенный, полный сил и энтузиазма кандитат либконсов, стал главой Бранилльского округа – самого северного округа страны, расположенного на полуострове, до которого без приключений можно было добраться только с апреля по октябрь. Когда Флорис, безмерно гордый собой, медленно и величественно произносил присягу, Десмендер не скрывал слез счастья. Вечером того же дня в региональном отделении партии состоялась самая грандиозная за последние тридцать лет вечеринка.***
Целых восемь лет Флорис Брабандер был главой Бранилльского округа. Законодательное собрание Бранилле заваливало депешами, письмами и телеграммами региональное отделение партии с требованием сделать что-либо с этим… Далее в зависимости от степени официальности письменного документа следовало более или менее экспрессивное определение Брабандера, а на него составители посланий не скупились. Когда члены собрания требовали того же по телефону, они были куда красноречивей, от лексики, ими употребляемой, раскалялись телефонные трубки, а как полыхали уши у несчастных слушателей, передать сложно. Что касалось личных встреч, то чем дольше Флорис был главой округа, тем изобретательней становились представители партийного отделения в том, как половчее избежать еще одного свидания со взбесившимися депутатами. Флорис Брабандер не был подарком, когда был юн и не обременен властью; чем старше он становился, чем больше власти ему доставалось, тем сложней с ним было общаться. Эстелла Вебреке, руководитель кадровой службы Бранилльского исполнительного совета, пригласила однажды в прекрасный осенний день на чашечку кофе в свой кабинет двух депутатов и главу юридической службы. Она поставила кофейник в центр стола, налила по чуть-чуть коньяка в чашки, спрятала бутылку и села. – Ему еще два года депутатствовать, дорогие мои, – без предисловия начала она. Наставив указательный палец на одного из депутатов, она мрачно продолжила: – Ты предложил женить его на какой-нибудь дуре, чтобы он трахал ее, а не наши мозги. Мы подобрали девку из благочестивой семьи. Что имеем в результате? Она заведует пятью фондами и состоит в шестнадцати благотворительных обществах и не вылезает из отдела социальной помощи, а этот пиз… кхм, добрый, так его, самаритянин, проедает мозги всем нам о необходимости вести благочестивый образ жизни. Они хотя бы трахаются? Или псалмы читают? Леопольд Верстратен, глава юридической службы, всего повидавший за свои семьдесят с небольшим лет человек, встал, взял спрятанную госпожой Вебреке в книжном шкафу бутылку коньяка и наполнил чашки до краев. Стоя, он поднял чашку в молчаливом траурном тосте. Остальные встали вслед за ним и молча выпили коньяк. Затем сели, не произнеся ни слова. – Сбросить его нет никаких шансов, – хмуро сказал первый депутат. – У него скрипуче-чистая репутация. Наши заключения, что он идиот, каких поискать, хороши для тех, кто его знает, а для избирателей? – он взвизгнул на последних словах. Вебреке покосилась на Верстратена, тот изучал потолок, умудряясь не ухмыляться. Вебреке снова перевела взгляд на депутата – ему-то с репутацией не повезло, все знали, какое спиртное и в каких количествах он пьет и как любит после бутылки шнапса гонять по улицам на мотороллере. Он продолжал, не обращая внимания на ее взгляд: – Они-то им довольны. Этот… Брабандер, раздери его носорог на три тысячи мелких кусочков, знает всех стариков и младенцев по имени, говорит красивым голосом, обличает грехи общества направо и налево, а избирателям что больше нужно? – Еще два года, – тихо прошептал другой депутат. – А потом он на перевыборы пойдет, и все снова будет по-прежнему, – огрызнулся первый. Верстратен вздохнул и потянулся за бутылкой. – Как от него избавиться? – сурово спросила Вебреке. – Господа, вы обладаете крайне разветвленными связями у себя там в партии. Что они могут предложить? – Да они счастливы, что он сидит тут и не высовывается! – вскочил первый депутат. – Они в курсе, что есть такое Брабандер, и счастливы, что между Бранилле и материком до сих пор не проложено ни моста, ни туннеля, и он сидит тут практически безвылазно и приезжает туда только по великим праздникам! Вебреке посмотрела на Верстратена. – У меня очень сильное желание подложить им свинью побольше, – тихо призналась она. – И повонючее, – согласился он, наливая себе коньяк. Предложил ей, она мотнула головой и потянулась за кофе. – Так как избавиться от Брабандера, господа? – Утопить, – предложил второй депутат. Первый, изрядно подобревший после коньяка без кофе, хихикнул: – Сбросить с обрыва. – Взорвать! – Расстрелять! – Молчать! – рявкнул Верстратен. – Я этого не слышал, Эстелла тоже. Иначе придется еще двое перевыборов проводить. Вы можете предложить что-нибудь конструктивное? – Можно сбросить с обрыва под сопровождение церковного хора. Пастор будет не против. Вполне конструктивно, – задумчиво произнес второй депутат. – Присутствующих одеть в белые с красным праздничные робы и пригласить столичных журналистов. Исключительно конструктивно, по-моему, и вполне в духе празднества. В дверь сунула голову секретарша первого депутата. – Звонок из столицы! – прошипела она. – Быстрей, быстрей, они не могут ждать! Тот пожал плечами и убежал вслед за ней. Верстратен задумчиво поглаживал кончиком указательного пальца ручку чашки. Вебреке и второй депутат пытались придумать нечто относительно законное, но надежное, чтобы избавиться от Брабандера, но тщетно. Через восемь минут вернулся первый депутат с мрачно-торжественным лицом. Он молча налил себе полную чашку коньяка и залпом выпил. Поставил чашку и скрестил руки на груди. – Милостивые дамы и господа, – сказал он, – Десмендера поймали за взяткой. – Как поймали? – пораженно спросил второй депутат. – Десмендера? Когда он успел хватку потерять?! Вебреке глянула на Верстратена. Он покосился на нее и пожал плечами, мол, а я говорил, что это случится рано или поздно. – Отвратительная ситуация, – процедил первый депутат. – Это нанесет непоправимый урон репутации партии. Я, к сожалению, не знаю подробностей, мои приятели в регионе только сообщили мне, что полиция уже произвела ряд арестов, а сейм будет в срочном порядке рассматривать вопрос о снятии депутатской неприкосновенности, за чем может последовать арест Десмендера. Уже готовится репортаж о коррумпированности высших представителей власти, я свяжусь с Руди, чтобы узнать, какие еще газеты получили доступ к следственным материалам. Боюсь, они все слетятся на скандал, эти стервятники. Нам предстоит отправиться в Бернеке, чтобы участвовать во внеочередном съезде партии. – Это будет значить выборы главы регионального отделения. Боже мой, но кого можно будет предложить вместо Десмендера? – в отчаянии воскликнул второй депутат. – У него были недостатки, не без этого, помилуйте, никто из нас не безупречен, но он был отличным лидером, а его знакомства в столице? А его связи в провинции? А его отношения с другими партиями? Я не представляю, кто будет безрассуден настолько, чтобы ввязаться в предвыборную кампанию, да еще после этого скандала! Это же практически политическое самоубийство! Вебреке жадно вслушивалась в слова депутатов. – Безрассуден, говорите? Политическое самоубийство? – тихо повторяла она, расплываясь в улыбке. – У меня только один вопрос. Кто идет к Брабандеру? Первый и второй депутаты замерли с открытыми ртами. Верстратен медленно вышел из медитативного настроения, долго смотрел на Эстеллу Вебреке, энергично потиравшую руки и, словно сомневаясь в услышанном, спросил: – Ты хочешь предложить Брабандеру баллотироваться на пост главы либерально-консервативной партии? – Нет! – воскликнула она. – Я собираюсь сообщить ему, что партия жаждет видеть его своей главой, а если он откажется, то она погибнет, самораспустится или что-нибудь такое. Первый и второй депутаты переглянулись. – А что, это сработает, – задумчиво произнес первый. – Молитвенно сложить руки, потупить глаза, а затем поднять их, изобразить религиозный экстаз и непременно пара цитат из Библии. – Да-да-да, что-нибудь про меч, про тяжкие времена! – Про ответственность перед поколениями… – Про высочайшие духовные качества, которые необходимы будут в такой сложный момент… – И что они есть только у него… Верстратен смотрел на одного, на другого, на Эстеллу и задумчиво поглаживал подбородок. – А если его не выберут? – спросил он. – Да плевать! – вскочил первый депутат. – Вложить этому идиоту в уши, что для выдвижения своей кандидатуры на должность главы регионального отделения партии он должен сложить свои полномочия здесь, и пусть отправляется на все четыре стороны! – Это некоторым образом не совсем корректно, – заметил Верстратен. – Дорогой Леопольд, – процедила Вебреке, – ты получаешь свое жалование в том числе и за то, чтобы корректировать толкования в соответствии с желаниями. Или мне заглянуть в гости к паре депутатов и повздыхать, что такая замечательная возможность по избавлению от Брабандера споткнулась о твою принципиальность? Верстретен посмотрел в чашку – в ней еще оставался коньяк. Он осушил ее. – Боюсь, – неторопливо произнес он, – что в таком случае меня линчуют прямо перед ратушей. – Нет, уважаемый, что вы, – надулся второй депутат. – Мы не настолько варвары. – Мы совершим это за пределами города и в нерабочее время, – охотно подтвердил первый. Через три дня Флорис Брабандер, сопровождаемый госпожой Генриеттой, возлюбленной супругой и верной соратницей, отбыл в Бернеке, дабы начать предвыборную кампанию на пост главы регионального отделения либерально-консервативной партии. Девиз предложила Эстелла Вебреке: «Вместе в трудные времена», – и члены законодательного собрания Бранилле с радостью скандировали его по каждому поводу, обнимаясь и тряся друг другу руки. Эмблему – сжатую в кулаке страницу из книги, в которой специалисты с легкостью опознали бы уголовный кодекс – господин Вестретен в качестве скрытого протеста. Когда Виллем Десмендер узнал, кто именно вступает в предвыборную борьбу за его пост, он долго смеялся, а затем еще дольше рыдал в своей камере. «И ведь выиграет же, идиот!» – говорил он тюремному охраннику, идя на очередной допрос. Свое первое интервью в качестве главы регионального отделения партии Флорис Брабандер давал не какой-нибудь там третьесортной газетенке, а центральному телевизионному каналу. Пресс-секретарь был горд своим достижением (а это предприятие стоило ему немалых усилий, обязательств и клятвенных обещаний в вечной благодарности) ровно до того момента, как его спросили: так а Брабандер на этом интервью только будет сидеть с важным видом или еще и говорить? И после этого в отделении либконсов началась паника. К сожалению, авто с Флорисом уже приближалось к редакции, перехватить его было невозможно без того, чтобы привлечь внимание множества журналистских команд, и весь состав собрался у экрана телевизора. Пресс-секретарь хотел было сбежать в свой кабинет и отсидеть до середины интервью Брабандера, а затем под шумок сбежать к себе домой, а там сказаться смертельно больным или что-нибудь в этом роде, но оказался плотно окруженным однопартийцами. Он судорожно вздохнул, смиряясь со своей горькой участью, и начал отчаянно молиться всем богам вселенной, чтобы пронесло. Наверное, таковым было не только его настроение, но и остальные либконсы в исступлении взывали к Богу, и – Он прислушался. Ведущий программы задавал вопросы, одобренные президиумом партии, Флорис давал ему ответы, одобренные тем же президиумом, и все вроде шло по плану; пресс-секретарь вздохнул с облегчением – кажется, пережили, еще немного, и можно будет наградить себя призовой рюмочкой шнапса и пригласить помощников в ресторан. Но ведущая программы уже спрашивала Флориса о планах на будущее. – Разумеется, – с важным видом заговорил Флорис. И это получилось этак величественно, достойно, воодушевляюще – хорош был Флорис Брабандер, повезло ему со внешностью, с голосом и талантом выглядеть умно, даже когда он говорил глупости. – Разумеется, у меня есть планы на будущее, как личные, так и касающиеся моей партии. Как вы знаете, я состою в ее членах с юного возраста, многократно продемонстрировал верность идеалам партии и глубокое почтение к выдающимся ее сынам и дщерям. Я считаю, что программа партии нуждается в некоторых корректировках, и это понятно, ибо общество развивается и влечет за собой развитие основных ее институтов. И я намерен посвятить этому значительную часть моего времени в качестве главы регионального отделения партии либеральных консерваторов. В комнате воцарилась гробовая тишина. – Он намерен посвятить значительную часть своего времени развитию партии, – тихо повторил один из вице-секретарей партии. – Оли, он собирается тут что-то там менять по своему разумению. Оли – другой вице-секретарь партии – сдавленным голосом произнес: – Брабандер дорвался до руководства. Кто-то застонал, кто-то всхлипнул. Пресс-секретарь поправил галстук, а затем, одержимый самыми разными мыслями, промокнул им испарину на лбу. Флорис Брабандер продолжал делиться своими соображениями; бедная ведущая пыталась перебить его, но проще было остановить несущийся на полном ходу паровоз. Брабандер запросто игнорировал вопросы ведущей, возвращался к размышлениям о слабых местах партии и последовательно и обстоятельно перечислял пункты своей предвыборной программы. С огромным трудом ведущей удалось добиться от него молчания, чтобы сказать: дорогие зрители, программа закончена, благодарю за внимание, в студии был тот и тот. Флорис выглядел разочарованным, у ведущей заметно тряслись руки и по вискам катились крупные капли пота. Через четыре часа в саду за домом пресс-секретаря состоялась импровизированная барбекю-вечеринка. Настроения у приглашенных были самые мрачные. Первый вице-секретарь, выпивший две бутылки пива и методично опустошавший бутылку водки, говорил второму вице-секретарю: – … а этих тварей из Бранилле оставить без всех льгот! И даже тех, что у них уже есть, лишить! Каковы предатели! Каковы иезуиты! Второй вице-секретарь оставил его рыдать у липы, а сам сбежал к более трезвым гостям. – Или мы избавляемся от Брабандера, или он доведет нас до массового самоубийства, – тихо говорил депутат от второго Морсольского округа. – Как и куда от него избавиться? Этот идиот не берет взяток, не изменяет своей супружнице, не пьет и не курит, не употребляет наркотики, не превышает скорость – он слишком туп для всего этого. Что именно можно придумать, чтобы убрать его куда подальше? – истерично воскликнул депутат от Тиреннского округа. Ответом ему были полторы дюжины мрачных взглядов. Пресс-секретарь на правах хозяина вечеринки постучал ножом по пустой бутылке, привлекая внимание. – Господа, – дребезжаще произнес он, – мы смогли спасти репутацию нашей партии, глава ее – уважаемый в обществе человек, и хотя бы за это мы должны быть благодарны… – он сжал челюсти, зажмурил глаза, пытаясь сдержать рыдания. Собравшись с духом, он продолжил: – Мы охвачены самыми разными настроениями, возможно, отдохнув, мы сможем предложить что-то конструктивное, а пока тост. За партию! Тост подхватили, вокруг пресс-секретаря раздавались разные восклицания: за будущее, за успех, за победу, за удачу. И особенно громкий: «Брабандер нас не возьмет!». Последнее восклицание было поддержано всеобщим ревом восторга. В час по полуночи к пресс-секретарю явились два наряда полиции: соседи по улице ничего не имели против вечеринок как таковых, против громкой музыки и фейерверков. И даже на гонки на мусорных баках прямо по улице они готовы были посмотреть сквозь пальцы. Но сначала к дому под номером двадцать семь явились двое полуголых мужчин с требованием показать девочек и желанием получить депутатскую скидку за час секса, а затем сильно удивлялись, когда глава семейства схватился за биту, а затем еще один залез в окно второго этажа в хозяйскую спальню дома номер двадцать три и пожелал присоединиться к супружескому сексу в качестве почетного гостя. Глава полицейского ведомства был давним приятелем пресс-секретаря и уже сорок лет голосовал за либконсов (в обмен на некоторые блага служебного, а также личного плана, разумеется). Только это спасло двенадцать выдающихся членов либерально-консервативной партии от ареста, слишком крупных денежных штрафов и внимания прессы. И только личное знакомство главы полицейского ведомства с Флорисом Брабандером спасло участников вечеринки от того, чтобы информация о ней дошла до главы партии. Шеф полиции пояснил пресс-секретарю: – Я не могу быть настолько жестоким. Знать, что после всех этих ваших бордельных плясок вы будете вынуждены иметь дело с Брабандером, – это же высшая степень жестокости! Так что живите дальше и не грешите, раздолбаи. А ты должен мне двенадцать полицейских автомобилей и новый криминологический центр. Пресс-секретарь яростно закивал головой. Через полгода он сбежал в Аргентину, прихватив с собой фонд пожертвований партии. Среди тех, кто был знаком с ситуацией более-менее детально, его не осуждал никто.***
Лидия Тиммерендер, внучка почетного члена партии либеральных консерваторов, племянница депутата от либконсов по Линсейскому округу, кузина председателя ячейки юных либконсов в том же Линсе, сама уже шестой год работавшая в региональном совете партии помощницей эксперта по финансовым вопросам, была очень хорошо осведомлена о Флорисе Брабандере. Она даже была влюблена в него – четыре часа сорок восемь с небольшим минут. Это была очень драматичная история: Флорис Брабандер, свежеизбранный глава партии, шествовал по коридорам к своему кабинету, по пути останавливался, знакомился с сотрудниками, благодарил за достойную работу на благо партии и тряс руку. Лидия восхищенно смотрела на него, высокого, плотно сбитого, элегантно одетого мужчину тридцати с небольшим лет, привлекательного, улыбающегося сдержанно и понимающе, говорящего глубоким хорошо поставленным голосом. И эта его прическа – густые каштановые немного вьющиеся волосы, тщательно уложенные, но с задорной прядью, выбившейся на лоб: одновременно солидная и по-мальчишески задорная. Флорис Брабандер был невероятно фотогеничен, и пресс-служба беззастенчиво пользовалась им. Потому что, как говаривали злые языки, когда Брабандер готовится к съемке, он не придумывает новых проектов, способных ввергнуть в ужас видавших виды политиков. Что именно говорил Брабандер в свои первые часы в новом качестве, Лидия не особенно запоминала, куда важней ей была мягкая улыбка, заинтересованный блеск теплых карих глаз, и его рукопожатие – сильный, надежный жест крупной мужской руки. К своему глубочайшему сожалению, Лидия Тиммерендер была умна и не собиралась ничего менять по этому поводу. Поэтому когда Брабандер произносил свою первую речь в качестве главы регионального отделения партии, Лидия не слышала более мелодичного баритона, а только и исключительно одиозность его речей. Брабандер требовал одновременно консервации электората партии и одновременно радикального ее омоложения, предлагал отменить партийные взносы и настаивал на строительстве нового штаба партии, хотел пересмотреть подход к рассмотрению кандидатур кандидатов в депутаты, уставные документы и выборную программу, и прочая, прочая. На втором часу речи Лидия пришла в ужас, на четвертом она была парализована настолько, что даже благословенное «я закончил, благодарю за внимание», произнесенное Брабандером с явной неохотой, не обрадовало ее. Потом уже, за семейным ужином, она спросила у отца, тщательно подбирая слова, что именно из речей Брабандера будет осуществлено, а за что браться не стоит в принципе. В ответ тот взорвался страстной речью, в которой долго и бранно поминал этого непроходимого тупицу. Затем Лидии было предоставлено немало возможностей, чтобы убедиться в точности отцовской оценки. Брабандер фонтанировал идеями, президиум партии делал все возможное, чтобы заткнуть фонтан, но не всегда успешно, эксперты работали ночи напролет, чтобы подготовить заключения по самым разным проектам, а Лидии и другим секретаршам приходилось сидеть ночами, чтобы подготовить отчеты по сотне и более страниц – иные заключения, содержавшие меньше листов, не производили на Брабандера никакого впечатления. В отделении царили крайне пессимистичные настроения, и прогнозы на будущее делались самые мрачные. Стоит отметить, что Лидия Тиммерендер не была бы внучкой своего деда, не являлась бы членом семьи с обширным политическим опытом, если бы не рассчитывала сделать карьеру. Она старательно обзаводилась знакомыми в самых разных местах, приятельствовала с многочисленными журналистами и вела активную общественную жизнь. Это приносило плоды: о многих скандалах Лидия узнавала раньше многоопытных политиков отделения. Так случилось и в чудесный апрельский вечер. Лидии позвонил светский журналист столичного канала и поинтересовался, как много она знает о Тобиасе Леммендере. – Кроме того, что этот осел умудрился купить себе место в комитете республиканского сейма по вопросам обороны? – полюбопытствовала Лидия. – Ну… он женат на известной лесбиянке, как минимум один из детей, носящих фамилию, рожден не от него, возможно, и оба. Он гордится своим умением пить, папа говорит, что совершенно напрасно, но остатки благоразумия не позволяют ему демонстрировать это в общественных местах. Обычно он наслаждается им на веселых курортах по ту сторону Средиземного моря. Что еще? Собеседник Лидии громко смеялся. – Ты хорошо осведомлена, душечка! Я очень хочу узнать, что еще доходило до тебя в твоей провинции – за бокалом вина, например. Как насчет субботы? Я готов приехать к вам в Бернеке ради этого. Хотя нет – я готов уже сейчас выехать, чтобы поделиться с тобой одной прелюбопытной кассетой. М-м, Лидия, очень любопытной. С Леммендером в главной роли. Не хочешь поинтересоваться у твоего начальства, сколько оно готово заплатить за ее просмотр? И предложи задуматься во время просмотра о стоимости ее покупки. Лидия убедила заместителя главы, четырех вице-секретарей, трех экспертов и казначея отнестись к предложению своего знакомого со всей серьезностью. В конце концов, этот человек по старой дружбе с ней желает поделиться информацией о депутате от Бернеке в сейме прежде, чем она станет достоянием гласности либо не станет совсем, в зависимости от щедрости партии. Уделить немного времени человеку, ценящему дружбу – что может быть похвальней? Знакомый Лидии встретился с ней в кафе неподалеку от Дома либеральных консерваторов. Он отвесил ей множество комплиментов, вздохнул, что она по-прежнему жестока и не желает осчастливить его своей благосклонностью, и вручил конверт с кассетой. – Это копия, – предупредил он. – Оригинал у меня, и я готов рассмотреть самые различные варианты. Лидия выяснила у него, какова, с его точки зрения, цена просмотра этой кассеты, и пообещала отстаивать его интересы до последнего. – Ты можешь доверять мне, – торжественно заявила она, схватила конверт и побежала. Казначей задернул тяжелые шторы, заместитель главы лично запер двери в секретарскую комнату, а затем и ведущие в кабинет, первый вице-секретарь включил видеомагнитофон и телевизор и отошел. – Господа… э-э, и уважаемая госпожа Тиммерендер, – быстро поправился второй вице-секретарь, – что бы мы не увидели, я считаю правильным оставить в этой комнате. Если, разумеется, это не будет противоречить интересам партии. Прошу вас. Он широким жестом указал Лидии на видеомагнитофон – а она настояла на том, что кассета не должна покидать ее рук (еще чего, чтобы эти старые хрены покусились на ее добычу или обрели возможность забыть, кому обязаны!) – и уселся в кресло. Остальные тоже приняли позы поудобней и снисходительно улыбнулись друг другу. Качество видеоизображения оставляло желать лучшего. Эксперт по правовым вопросам почесал нос и заметил: – Очевидно, съемка велась нелегально. Ее невозможно будет использовать в официальных случаях. И качество оставляет желать лучшего. Он был отчасти прав: изображение было черно-белым, нечетким, время от времени подергивалось, но разглядеть детали было возможно. Когда у кровати стал мужчина, одетый в стетсон, портупею, ковбойские сапоги – и ничего более, третий вице-секретарь откашлялся и произнес, не обращаясь ни к кому конкретно, но явно адресуя это Лидии: – Эта, с позволения сказать, запись, вполне ценна, но явно не предназначена для массового просмотра. Думаю, некоторых вполне можно оградить от данного сеанса. – Вы уже хотите покинуть нас? – удивилась Лидия. Третий вице-секретарь покосился на нее, надулся и не произнес больше ни слова. Ковбой на экране имел еще одну незначительную деталь, которую с некоторой натяжкой можно было отнести к одежде, – кольцо на члене. Благодаря ли кольцу, медицинским препаратам или чистой физиологии, член был эрегирован, и ковбой азартно водил им из стороны в сторону. – Н-но, Аргальский самоцвет, н-но! – восклицал он, взмахивая лошадиным хвостом и двигая бедрами. – Иди сюда, мое сокровище, покажи папочке, как ты умеешь скакать! «Аргальский самоцвет», в миру депутат республиканского сейма от Бралльского округа Тобиас Леммендер, член трех комитетов, человек, обладавший неплохими видами на пост премьер-министра, подскакал к нему, радостно заржал и клацнул зубами по мундштуку. Он имел на себе немного больше элементов костюма, но и были они куда менее привычными: на ладонях и коленях – копыта, на голове лошадиные уши, прикрепленые к сбруе, на спине поводья. Он развернулся спиной к ковбою и прогнулся в спине, выпячивая зад. – Хороший мальчик, отличный жеребец! – радостно сказал ковбой, хлопнув его по заднице. Казначей икнул и осушил бокал. Лидия осторожно вынула бокал из его руки и вложила в нее стакан с водой. Второй вице-секретарь вздохнул. – Тоби всегда был неравнодушен к лошадям, – печально сказал он. – И я отчего-то всегда думал, что он предпочитает скакать на них, а не в их шкуре. Лидия сочувственно потрепала его по плечу, подумав, что с желанием обучиться верховой езде у нее покончено. Ковбой, приговаривая, зажал хвост под мышкой, выдавил на руку гель и старательно размазал его по заднице «Аргальского самоцвета», стоявшего на четвереньках, перебиравшего передними копытами и встряхивавшего гривой. Затем он сказал: «Сейчас я сделаю моему мальчику самый чудесный, самый настоящий, самый замечательный хвост», – и медленно, старательно, облизывая губы, начал совершать обещанное. «Аргальский самоцвет» тихо, пронзительно заржал и вскинул зад. – Отличный хвост! Все самое лучшее для моего жеребчика! – воскликнул ковбой, снова хлопнув его по ягодице. «Аргальский самоцвет» ловко закрутил задницей, хвост при этом взметался очень красиво, Лидия готова была назвать это техничным. «Аргальский самоцвет» развернулся мордой к ковбою, азартно вскидывая передние копыта, и прижался губами к его члену. Ковбой вытащил из-за пояса хлыст и легонько ударил его. – Не сметь! Сначала покажи мне, как ты умеешь скакать, а потом получишь награду! – Прошу прощения, господа… и… – Казначей откашлялся и покосился в сторону Лидии, затем убито продолжил: – Дама. Праздный вопрос, с учетом обстоятельств. Но как держится этот, без сомнения роскошный, хвост? Не силою же мысли? – Очевидно, мы имеем дело с хитроумным приспособлением, использующим не только поверхность тела, но и, если позволите, отверстия, – сдавленно произнес эксперт по финансовым вопросам. – Нет-нет, я всего лишь предполагаю, если позволите, мы можем отмотать кассету немного назад, обратите внимание на начало хвоста, очень занимательная форма, знаете ли. Лидия хмыкнула, подошла к видеомагнитофону и отмотала назад. Начало хвоста имело конусовидную форму, и она тихо поклялась себе никогда не носить шиньонов, даже если у них и не будет такого основания. Она перемотала вперед, «Аргальский самоцвет» скакал по комнате, демонстрируя свои умения, время от времени становился на коленях, размахивая в воздухе передними копытами. От слишком резких колебаний его брюшко покачивалось, но даже оно не скрывало, что член был возбужден, на него точно так же было надето кольцо, и от него к соскам вели цепочки. Эксперт по финансовым вопросам прикрыл глаза ладонью и другой рукой вцепился в подлокотник кресла. – Прошу вас, господа, не стоит спрашивать, как держатся эти цепочки, – прошептал он. Лидия стоически изучала запись. Правда, и ее решимость иссякла, когда ковбой вынул мундштук изо рта «Аргальского самоцвета», и тот радостно обхватил губами ковбойский член. – Ловко он, – мрачно заметил четвертый вице-секретарь. Лидия отказывалась открывать глаза. Увы, звуки, издаваемые Леммендером – стоны, причмокивания, урчание – и комментарии ковбоя она слышала, и в ее воображении создавались вполне красочные картины. Она мужественно открыла глаза, когда ковбой вынул хвост из задницы Леммендера, чтобы заменить его своим членом – ей было интересно, вскинет ли он свой зад и будет ли перебирать копытами. Леммендер не подвел: вертел задницей, за которую ухватился ковбой, тряс руками с пристегнутыми к ним копытами, но, к счастью, делал это без звука: казначей не утерпел и отключил его. – Звуковая дорожка не несет никакого смысла, а что «Аргальский самоцвет» не сболтнул своему жеребцу никаких секретов, мы могли убедиться, – пояснил он. – По крайней мере, в рамках этого… – первый секретарь помахал рукой, подбирая слова, – этой вакханалии. Заместитель главы поставил на ускоренный просмотр, присутствующие с задумчивыми лицами смотрели, как Леммендер совершал прощальный круг по комнате, ковбой обтирал вялый член, как Леммендер вышел из боковой двери уже без сбруи и даже без кольца и цепочек, то есть совершенно голый, вытираясь полотенцем, подошел к ковбою и поцеловал его. Затем они долго созерцали черный экран. – Лидия, дорогая, что владельцы оригинала собираются делать с ним? – поинтересовался финансовый эксперт. – Это будет зависеть от вас, – с готовностью ответила она, радуясь возможности занять мозг более привычными вещами. – В казне нет денег для закупки порнографических сюжетов! – решительно заявил казначей. – В казне вообще нет денег после того, как супруга нашего дорогого главы основала фонд по способствованию размножению манулов и воспользовалась резервными средствами партии. С благословения нашего дорогого главы, разумеется. – Нашего дорогого главы, говорите? – процедил второй вице-секретарь. – Не он ли виноват, что в сейме заседают такие, с позволения сказать, богатые на выдумку кадры? И что же наш изобретательный глава будет делать теперь, когда аккурат посередине легислатуры место в сейме освободится? – Займет его своим задом? – невинно предложила Лидия. На нее уставились восемь пар глаз. – В контексте просмотренного комментарии о заде звучат несколько двусмысленно, – пробормотал эксперт по праву. Несколько людей неловко откашлялись. Лидия отказывалась смущаться. Она настаивала на том, чтобы согласиться с ценой, которую ее друг запросил за просмотр кассеты, но этим ограничиться; тем более, она была уверена, что он заработает куда больше, поделившись кассетой с парой центральных телевизионных каналов – правда, эти соображения она не озвучивала почтенным государственным мужам, сидевшим перед ней. – … и убедить его в том, что он и только он может спасти положение! Только ему под силу восстановить репутацию партии вообще и нашего отделения в частности! – страстно требовала она. – Пускай убирается в столицу и заваливает тамошний сейм своими бесконечными пописульками! Господа политики переглянулись. – В столицу, говоришь, – задумчиво сказал четвертый вице-секретарь. Эксперт по экономике неторопливо встал, потянулся, подошел к Лидии, обнял ее и крепко поцеловал в щеку. – В столицу. Брабандера! В столицу! – заорал он. Лидия попятилась от него. Эксперт по праву поднялся с задумчивой физиономией и покинул помещение. Эксперт по культурным вопросам изящным движением погладил лысину и вышел вслед за ним. Вернувшись через две минуты, он начал невозмутимо расставлять стаканы. – Дорогое дитя, – обратился он к Лидии. – Вы как все или воду? Она снисходительно усмехнулась и поправила юбку на коленях. – Давно уже как все, дядя Квинтен. Но папе лучше не говорить. Он осуждающе помахал Лидии пальчиком и уселся рядом. Вскоре вернулся эксперт по праву с двумя бутылками коньяка. – Все, что было, – извиняясь, сказал он. – Но я настаиваю на сдержанности. Нам еще нужно обсудить детали. В четыре часа утра Лидия лично доставила своему приятелю в гостиницу требуемую сумму и еще немного сверх того с настоятельной просьбой отправить копии, сделанные с оригинала, разумеется, четырем каналам поплоше – как раз для них скандальчик. Но и следовало проследить, чтобы копии были получены в наиболее удобное время: сюжет должны заметить все, тогда уж Леммендеру наверняка придется подать в отставку. Этим Лидия собиралась заниматься самостоятельно. А в это время старшие коллеги должны были активно обрабатывать Брабандера, чтобы тот проникся мессианскими порывами – а представлять себя спасителем ему бесспорно нравилось, – либо чтобы он был мучим угрызениями совести, потому что приятельствовал с Леммендером и благочестивая Генриетта Брабандер принимала активное участие в организации нескольких его встреч с избирателями. В последнее не верил никто. Брабандер – и чувство вины? Брабандер – и рефлексия? Брабандер – и неуверенность в себе?! Через две недели Леммендер ушел в отставку. Флорис Брабандер давал многочисленные интервью, в которых обличал развращенные нравы и гражданскую безответственность, произносил длинные страстные речи, в которых бичевал нечестивых служителей народа, и избиратели ликовали, едва он входил в зал. Через полтора месяца он принес присягу в качестве депутата верховного сейма. Лидия Тиммерендер шла по тихим коридорам здания. Предыдущим вечером состоялась вечеринка, посвященная избавлению от Бича Всех Нечестивых и Примкнувших к Ним Хладных Духом, Мегаправедника Флориса, и все поголовно работники партийных бюро Бралльского округа приняли в ней самое активное участие, что не лучшим образом отразилось на их здоровье нынешним утром. Она подошла к приемной перед кабинетом главы отделения – в ней стояли два вице-секретаря и юрисконсульт. – Этот кабинет должен быть занят в течение недели с момента освобождения поста, – угрюмо сказал он. – Иначе будут проблемы с избирательной комиссией вплоть до иска в Верховный суд. Не поверишь, Лидия, я уже два часа уговариваю Германа и Идо послужить на благо партии. Не хотят. – Этот кабинет проклят. – Величественно заявил Герман. – Не мешало бы объявить карантин лет этак на пяток, а то войдет туда кто-нибудь неподготовленный и подхватит вирус Брабандера. Будет потом произносить многочасовые речи, проводить недельные заседания на тему правильного выбора краски для стен технических помещений, и прочая дрянь, – подтвердил Идо. Лидия внимательно посмотрела на них и обратилась к юрисконсульту: – Почему нет. Я прохожу ценз? Юрисконсульт нахмурился. – Ну да, но это ответственная и тяжелая должность… – Да здравствует Лидия Тиммерендер, новая глава Бралльского отделения либконсов! – воскликнул Идо. Герман молча полез к ней обниматься.***
Одну вещь невозможно было не признать за Флорисом Брабандером – его вопиющую самоуверенность. Когда проходили выборы главы фракции либконсов в сейме, он первый объявил о желании баллотироваться – и выиграл ведь! Когда по болезни досрочно покинул свой пост председатель сейма, Флорис Брабандер первый заявил о том, что готов подхватить знамя из ослабевших рук, причем сделал это в удачный момент и был услышан первым. Остальным просто невозможно было тягаться с ним. И наступил кульминационный момент в жизни многих политиков – выборы президента. Разумеется, Флорис Брабандер не сомневался, что он и только он достоин представлять партию либеральных консерваторов на выборах. Часть членов сеймской партии крутила пальцами у виска: кандидаты что у социалистов, что у народно-патриотической партии известны, уважаемы и изначально вступают в предвыборную гонку с отличными шансами на победу. Они умны и опытны, в конце концов. Да в той же партии либконсов есть не менее пяти куда более достойных кандидатов, и Брабандер, жаждавший тягаться с ними, вызывал сочувственный смех у экспертов, не более. Но он настаивал, требовал, убеждал – не упрашивал, на это он не способен был в принципе, дуболомья его башка, – и предвыборный штаб партии махнул рукой. Хочет Брабандер позориться – ну и шут с ним. Таким образом, члены президиума партии устроили небольшую внутрипартийную гонку, в которой решили принять участие пять человек – и Флорис Брабандер, разумеется. «Чтобы уж наверняка избрать достойного», – торжественно заявил председатель на партийном съезде. Флорис Брабандер величественно кивнул. Уж он-то знал, кто здесь самый достойный. Кое-кто из партийцев, заметив его жест, ухмыльнулся: а ведь можно рассчитывать, что это будет самое грандиозное фиаско, после которого Брабандер просто превратится в ничто, и его спокойно можно будет выбросить в отставку, к счастью всех присутствующих. До президентских выборов доставалось два года и один месяц. Через семь недель с дистанции сошел первый кандидат. Причина: у него диагностировали рак. Со слезами на глазах он объявил соратникам, что вынужден отказаться от участия в кампании. Чтобы продемонстрировать всему миру свою мужественность и силу духа, верность идеалам партии и высшим человеческим идеям, он отправился в медицинский центр в сопровождении съемочной группы. По дурацкому стечению обстоятельств, в этом же центре многоуважаемая Генриетта Брабандер производила передачу детскому отделению носков и шапочек, связанных ею и приятельницами из какого-то там фонда. Увидев супружеского приятеля, она поспешила навстречу, обняла, пустила слезу в полном соответствии с лучшими образцами этикета и пожелала мужества в тяжелой борьбе с болезнью. – Уж я-то знаю, как это тяжело. Мы с моим дорогим супругом Флорисом посвящаем столько времени бедным деткам, больным раком. Ах, эти невинные создания, ах, эта коварная болезнь… – ворковала она. Генриетта Брабандер всегда была хороша собой, а благодаря партийным фондам становилась только краше. Картинка с ней была замечательно хороша – сочувствующий взгляд, трепещущие ресницы, влажные глаза, полная сострадания улыбка, изящные руки в белых перчатках, утешающе поглаживающие плечи тяжело больного товарища мужа. Рейтинг Брабандера здорово скакнул вверх. Через два месяца от второго кандидата ушла жена. Светские журналисты активно обсуждали: ушла к другому мужчине, или потому, что у него другая женщина? Казалось, что верны обе версии. На этом фоне Флорис Брабандер, нигде не появлявшийся без жены, преданно смотревшей ему в рот, выглядел очень привлекательно. Его рейтинг повысился на четыре пункта. Через неделю выяснилось, что жена второго кандидата ушла к третьему, потому что ее муж изменял ей с женой четвертого кандидата. Рейтинг Брабандера поднялся еще на семь с половиной пунктов. Четвертый кандидат упрямо отстаивал свое право вести борьбу до конца. Его жена призналась в интервью женскому журналу, что совершила ошибку, потому что часто чувствовала себя одинокой и брошенной. Но она прощена, полна желания поддерживать супруга и верит в его успех. Пятый кандидат заметил в передаче «В полночь с Йозефом Сметтером», что милой даме наверняка очень хочется стать первой леди – до такой степени, что она готова терпеть опостылевшего супруга, и он хорош: не способен удовлетворить жену, и как с такими данными он собирается удовлетворять страну? Это вызвало шквал негодования в СМИ, хотя многие признавались близким друзьям, что замечание-то точное. Пятый кандидат дал впоследствии немало интервью, в которых оправдывался и извинялся, но свою кандидатуру ему все-таки пришлось снять. Флорис Брабандер подошел к дню внутрипартийного голосования с рейтингом в восемьдесят семь процентов, был единственным кандидатом и собрал семьсот сорок три голоса из восьмисот девяноста. На шестнадцати из оставшихся бюллетеней было написано: «будь проклят Брабандер», «Позор Брабандеру» и тому подобное. Они были признаны недействительными, и их чуть не выбросили. Два члена избирательной комиссии подрались за право сохранить их для потомков и смогли поделить поровну. Уже в одиннадцать часов утра Флорис Брабандер давал пресс-конференцию, в которой сообщал, как именно собирается проводить президентскую избирательную кампанию. К сугубому удовольствию его противников, пресс-конференция продлилась семь часов и продолжалась бы еще, но обворожительная Генриетта подошла к нему и, положив руку на плечо, прошептала (микрофоны уловили это): «Дорогой, ты обещал мне сходить в театр, а мы уже опаздываем к началу». Брабандер пристыженно ответил: «Да, милая», – послушно встал и пошел за ней. Этот эпизод стал любимым на многих телевизионных каналах. Популярность Брабандера у женщин возросла в полтора раза. Злые языки настойчиво твердили: эта предвыборная кампания станет фиаско для Брабандера, и мы, наконец, избавимся от него. Вот дайте срок: начнутся дебаты кандидатов, и этот тупоголовый горлопан не сможет ничего противопоставить другим, кроме своего крика. Пусть это будет плохо для партии – это хорошо для нас. Тогда можно будет обвинить его в неудаче и вышвырнуть вон. Поначалу их заявления походили на правду, и люди сдержанно радовались светлому будущему без Брабандера. Первые телевизионные дебаты подтвердили прогнозы злословов. На фоне умудренных жизнью, сдержанных людей Брабандер смотрелся нелепо. Он говорил банальности, не дал ни одного внятного ответа на заданные вопросы, не предложил ни одного толкового пути по выходу из сложной экономической ситуации. Его рейтинг опустился на шесть пунктов. Но его команда притащила несколько съемочных групп на очередную благотворительную акцию, в которой участвовали Брабандеры, нашла людей, способных худо-бедно искренне сказать несколько теплых слов о Флорисе, и потускневший было образ кандидата, понимающего нужды народа снова засиял всеми красками. И вновь началась череда нелепиц. Кто-то из анонимных меценатов народно-патриотической партии обиделся за что-то на ее руководство и пожаловался в финансовую службу. Проверка выяснила некоторые несоответствия в декларации о доходах кандидата этой партии – не слишком значительные, чтобы снять его с гонки, но достаточные, чтобы им и партией вообще заинтересовалась налоговая служба. Этого внимания нарпаты не перенесли, партию лишили лицензии, кандидату предложили регистрироваться заново как независимому, от чего он категорически отказался. Свою кандидатуру выдвинул его конкурент, и он быстро обзавелся командой, спонсорами и даже воспользовался многими разработками предвыборной борьбы, но самые оптимистичные прогнозы не обещали ему более пятнадцати процентов. Впрочем, главное участие и налоговые льготы, шутили либконсы. До выборов оставалось семь месяцев, когда машина кандидата от социалистов попала в аварию. Он сам оказался в больнице на добрых восемь недель, и ладно бы это – в автомобиле вместе с ним, шестидесятилетним мужчиной, ехали две девицы девятнадцати и двадцати двух лет от роду, одетых в бикини, мини-юбочки и сапоги из виниловой кожи ярко-красного цвета. Одна из них была внучкой его давнего соратника, вторая – племянницей секретарши, пристроенной в его выборном штабе по просьбе тетушки. Скандал удалось замять, девицы благоразумно молчали, сам кандидат продолжал участие с больничной кровати, из инвалидного кресла, затем – стоя на костылях. К сожалению, журналисты обладают хорошей памятью, а информационных поводов иногда не хватает на полноценный выпуск новостей или газеты, поэтому история с аварией периодически реанимировалась. И тогда его и без того невысокий рейтинг опускался еще ниже. Но не таков был Флорис Брабандер. Он громогласно обличал нечестивцев, грешников и коррупционеров, исправно ходил на церковные службы и ловко перерезал ленточки на открытии очередной благотворительной акции. К сорока годам он научился не только говорить красивым голосом, но и молчать, и чем старше, тем более привлекательным становился. Легкая седина на висках даже стала его фирменным знаком – женщины были в восторге. Его жена перемещалась из больницы в приют, оттуда – в театр на премьеру, сдержанно и очень фотогенично улыбалась, целомудренно – и очень игриво прятала лицо под вуалью, носила строгие костюмы, сшитые замечательно и не скрывавшие точеных ног, и была в меру снисходительна к журналистам. И самое обидное: кроме партийных съездов и заседаний сейма, в его жизни не случалось ничего. Даже подаваемые им и его женой декларации о доходах не вызывали никаких нареканий. Штрафов за неправильную парковку и то не было на его счету. Так что за день до выборов рейтинг Флориса Брабандера составлял шестьдесят четыре процента. Либконсы уныло говорили друг другу: «Не слишком ли дорогой способ избавиться от Брабандера мы выбрали?». Увы, даже в день выборов не случилось ничего неожиданного – ни метеоритов, ни террористических актов, ни кирпича с крыши. Флорис Брабандер и его верная супруга Генриетта прошествовали к избирательному участку, пожали руки сторонникам, на выходе немного пообщались с журналистами и вернулись в штаб партии. В шесть часов вечера закрылись избирательные участки. В полночь были объявлены предварительные итоги. Со значительным отрывом лидировал многоуважаемый и досточтимый Флорис Брабандер. В его штабе, по крайней мере, в комнате, где находился он сам, царили самые праздничные настроения, в соседней – народ радовался куда сдержанней. По всей стране у всех либконсов на лице был написан один-единственный вопрос: «Как?!». Виллем Десмендер, давно уже вышедший на свободу, работавший в книжной лавке и вполне довольный своей жизнью, весело смеялся, глядя трансляцию подсчета голосов. Он голосовал за социалистов, просто из принципа. – Интересно, а такую подлянку либконсы переживут? – ехидно спрашивал он у телевизора. Лидия Тиммерендер тоже смотрела трансляцию подсчета голосов, попутно прикидывая, в какую страну ей стоит сбежать. Ее коллеги уже выпили все спиртное, какое только нашли, но были недостаточно пьяны, чтобы забыть позор, в который ввергли партию. Некий Оскар Херманьо, почтенный гражданин Аргентины, в прошлой жизни бывший пресс-секретарем регионального отделения либконсов, радостно потирал руки: наверняка немало людей в отчаянии захотят покинуть страну, и в этом им поможет его туристическое агентство с солидными связями в министерстве иностранных дел. Флорис Брабандер готовился к своей первой пресс-конференции в качестве президента. Он тщательно почистил зубы, побрился и изучил нос на предмет прыщей; Генриетта завязала ему галстук и помогла надеть пиджак, и они рука об руку покинули дом. Флорис ощущал в себе достаточно сил, чтобы сделать пресс-конференцию самым запоминающимся событием года. Возможно, как раз справится к ужину, если поспешит, тем более Генриетта обещала сюрприз. Он задержался перед дверью. А ведь подумать: скромный мальчик из небольшого города, кто бы мог подумать, что он сделает такую карьеру. Да, несомненно, труд и усердие способны творить чудеса. И бесконечно гордый собой свежеизбранный президент Флорис Брабандер вышел к журналистам.