Goodbye

Слеза. Одна, две, три… Слёзы падали на ровную бумагу. Ей не уместить всей той печали, которая росла в Дарлинг все эти годы. Сколько ещё она будет сдавливать внутри себя это странное чувство, укоренившееся в ней за всё это время? Дарлинг чувствовала, как её любимая шариковая ручка скользила по белой бумаге. Её одиночество было слишком тяжким грузом, который вынести она не могла. Она надеялась и верила, что теперь, спустя несколько лет после окончания школы, она сможет всё рассказать. Но все слова, которые приходили ей в голову, улетучивались или казались слишком неправильными. Дарлинг снова и снова перечёркивала их, снова и снова мяла листы и выбрасывала их в корзину. Сложность заключалась в том, что она не знала, с чего начать. Как это сделать? Ей уже не шестнадцать, и она не творческий человек, чтобы страдать «фобией чистого листа». Но, когда дело дошло до признания, которое она слишком давно хранила у себя в душе, она словно стала немой, а голова была похожа на пустой внутри мяч для крокета. Может, попросить Лиззи ударить её по голове, чтобы хоть одна мысль пришла в голову? Может, хоть тогда она поймёт, с чего начать. Можно было бы поступить совсем просто и начать с самого начала. С того момента, как Дарлинг зашла в полупустой класс и уверенно представилась всем, а учитель сказал, что ей нужно сесть со старостой. Многие через это проходили. Она просто помогала новичкам освоиться. Но сколько из них могли признаться Эппл Уайт в любви? Дарлинг не знала ответа на этот вопрос, но что-то ей подсказывало, что многие из них боялись своих чувств или были слишком нерешительными. И она была не лучше. К тому моменту, как её перевели в ту же школу, где учился и её брат, она уже понимала, кто она и кто ей нравится. Поэтому признание было лишь вопросом времени. Но тогда никто не знал о том, что это время будет длиться до того момента, когда уже ничего нельзя будет изменить. Никто не знал, что с первых же дней ей придётся страдать одной, потому что иначе ей пришлось бы делить Эппл со своим собственным братом. Наверное, это называлось проклятьем. Иногда Дарлинг доводилось слышать об очень странных обрядах, которые люди проводили с такими, как она. Может, кто-то из них узнал, какие у неё предпочтения и проклял её на всю её оставшуюся жизнь. И тогда, каждый раз, когда девушка с алыми губами, нежным румянцем, золотыми волосами и необычайным умом в голове приходила к ним домой и они с Дерингом «занимались уроками», Дарлинг кусала губу. До крови, до боли, которую причиняют солёные слёзы, попавшие на рану. Она всегда прикрывала брата и говорила, что подружка пришла к ней. И от этого на душе становилось ещё печальнее. Дарлинг оставалась слишком одинокой, чтобы думать о ком-то другом, новом. Но, может, это не самый подходящий этап жизни, который захочется вспоминать? Чарминг тряхнула головой, когда у неё появилась эта мысль, словно поддакивая самой себе. Если она напишет об этом, то Эппл точно будет жалеть её, и, скорее всего, проронит несколько слёз. Дарлинг не хотела, чтобы её жалели. Она просто хотела выплеснуть всё то, что у неё было в душе. Не только освободиться, но и сделать так, чтобы об этом знала Уайт. Наверное, через несколько лет они обе будут смеяться над этой историей словно над анекдотом, но сейчас, когда совершать настоящие поступки было уже поздно, любые рассказы казались бессмыслицей. Даже тот случай, когда Эппл впервые решила пойти на вечеринку в колледже и доказать, что она не заучка, что тоже умеет веселиться. Ей повезло, что Дарлинг оказалась рядом. В отличие от Уайт, она ни о чём не жалела: ни о том, что пришла на эту вечеринку, ни о том, что поступила на экономический, только бы быть рядом с Эппл. Она держала в своих руках золотые волосы, когда сквозь всхлипывания, своими алыми губами бывшая одноклассница чуть ли не касалась стульчака. Тогда она просто была рада тому, что Эппл жива и относительно здорова. Конечно, потом она сразу же кинулась звонить Дерингу. Она думала, что он подумает, что она пришла на вечеринку, чтобы ему изменить с первым встречным. Слыша это, Дарлинг злилась. Потому что на неё даже никто и не подумал. Но даже тогда можно было что-то сделать. А теперь, когда на столе красуется нежно-розовый конверт с молочного цвета лентой и официальными, но греющими душу словами, что-то решать уже поздно. Предпринимать хоть что-то было поздно. Пытаться вернуть ускользнувшие возможности было невозможно, как и пытаться делать вид, что всё в порядке. Теперь всю жизнь, смотря на этот конверт, Дарлинг будет вспоминать то, как ничего не смогла сделать. Когда-то её считали самой рисковой и храброй девушкой колледжа, но самый свой главный подвиг она не смогла совершить. Но, несмотря ни на что, Чарминг не хотела, чтобы Эппл уходила из её жизни. Она была одинокой, но, если в её жизни не станет Эппл, она станет ещё более ненужной. И, всё-таки, она не хотела, чтобы Уайт смотрела на те слёзы, которые она не в силах сдержать. Теперь как никогда она чувствовала себя слишком противоречивым человеком, который не может сделать ничего. Только плыть по течению и верить в то, что когда-нибудь всё станет лучше. Она снова смяла очередной лист, превращая его в не нужный комок бумаги. Ещё раз просмотрев в голове все те воспоминания, пленницей которых она стала, Дарлинг, поняла, что ей стоит сделать. То, что её любовь превратилась в горе не значит, что нужно портить чужую радость. Даже, если придётся немного соврать. «Дорогая Эппл! Спасибо за то, что ты мне прислала. Я рада, что теперь ты пришла к тому «Долго и Счастливо», которого так хотела. Ты всегда была разумной и, я верю, ты никогда не пожалеешь о своём решении. Увы, я не смогу приехать. Джиллин снова позвала меня в круиз по неизведанным широтам Амазонки. Я уже согласилась. Ты знаешь, это дорогого стоит. Но, если мы найдём какой-нибудь неизвестный вид дерева, будь уверена: я назову его Эппл. Ещё раз спасибо за приглашение на вашу с Дерингом свадьбу. Прости, что не смогу увидеть вас и поздравить собственной персоной. Пусть ваш фотограф сделает фото каждого момента, чтобы, когда мы встретимся, я увидела всё. Прощай, твоя Дарлинг»…