не теряя надежды

Городская суета наконец замирает. Для этого не требуются значительные денежные затраты или сенсационное объявление правительственного аппарата. Для этого нужен лишь один толчок. – Вечернее солнце невозможно яркое, лучистое и ломкое, его свет проникает в самые узкие углы, касается век и вынуждает приоткрыть глаза. Розово-персиковый диск на горизонте уходит медленно, неторопливо, а бескрайнее чистое тускнеющее небо трескается на мелкие кусочки в тех местах, где взрываются сигнальные огни и дым исходит от разрушенных тлеющих домов. На улице люди зовут на помощь, изредка обмениваясь короткими фразами. Иногда кто-то радостно, почти разрываясь от слёз, кричит о находке — это действительно большая радость: найти выжившего. Но есть и другие, одинокие и теряющие с каждым получасом надежду, именно они, погребённые под обвалами железобетона и гипсокартона, скорее всего, никогда не дозовутся своего спасителя. Если это конец, о чём размышляют в эти секунды многие, тогда пусть всё закончится до наступления ночи. Терпеть боль, повсеместно разрывающую на части тело, не хватает сил. Слышать хруст сходящих с петель сломанных дверей или гул падающего откуда-то камня страшно. Звуки вживляют страх, который едва получается унять тишиной и солнечным светом. В его лучах искрится так много пыли. Из этих пыльных золотистых облаков можно собрать фигурки животных: жирафа, гиппопотама, змеи. Если это последняя земная красота, которую Тэхён увидит своими глазами, он не огорчится. Но ему страшно от мысли, что он не увидит Хосока и Чонгука в последний раз. – Эту комнату они собирали из газет и безделушек. Вырезки на стенах разбавлял огромный чёрно-белый постер с дымящимися фабричными трубами. Он висел над кроватью, так и отдавал постапокалиптическим унылым настроением. Но тем не менее он завораживал. Возможно, причина крылась далеко не в изображении, а в людях, ищущих ответы на свои вопросы. Книги, кучи расставленных по углам книг, в обложках и без, с надорванными по краям корешками и новенькие, хранящие тот исключительный аромат новых страниц, они и другие мелочи больше никогда не займут свои прежние места. Четыре стены никогда не примут ту форму, которую имели. Вещи погибнут, погребённые под руинами из груды хлама, пыли, плача и всеобщего горя. Момент всегда наступает неожиданно, а люди продолжают верить, искренне, как дети, что они в безопасности. – У Тэхёна намокает правая штанина — он едва чувствует это. Большая часть правой конечности предавлена балкой и обломками бетонной стены, левая осталась в относительной видимости. Он может пошевелить пальцами на левой стопе, а правая глухо молчит, не отзывается. Подсохшая кровь стягивает кожу и её изобилие во рту вызывает тошноту. Но это лишь первое время после удара. С каждой минутой привыкаешь к беспомощному положению, к сухости во рту и даже к болезненным стонам людей. Тэхён понимает, что самостоятельно ему не выбраться. Он лежит ближе к середине их спальни и в его лицо бьёт солнце, ласкающее его лоб и щёки. Воду из разбитого аквариума он чувствует только тогда, когда она добирается до его перебитых, но живых пальцев правой ладони. Ощущая эту влажность на пальцах, Тэхён улыбается и вспоминает о Хосоке, который ушёл, чтобы купить несколько бутылок пива и закусок. Как и у многих в этом городе, в этом маленьком человеческом мире, у них были планы на вечер. Теперь он лежит, придавленный куском мёртвого камня и холодной стали, и из его груди вырываются одни лишь хрипы. Чтобы не сойти с ума от переживаний и боли, Тэхён уговаривает себя по памяти читать стихотворения. Любые, отрывками, фразами, выученные им в детстве или в юношестве. Пока он декламирует, хрипя и периодически задыхаясь собственной слюной и кровью, снаружи находят плачущую девочку. Соседскую дочь, пятилетнюю крошку с такими ясными карими глазами, в которых могли бы плескаться дельфины, крошку с большим сердцем, в котором наверняка цветут сады с экзотическими растениями. Тэхён улыбается вновь. У ребёнка катастрофа не отбирает шанса на будущее. Тэхён пробует сдвинуться и кривится от проткнувшего в позвоночнике укола боли. Вместе с переломанной пополам полкой с той части стены, что выстояла, падает и фотография в рамке. Разбивается. Исчезает в глубинах развалин. Тэхён усмехается трогательности этого момента, а потом прокручивает у себя в голове одну причиняющую боль вещь: на фото — они. Целые и невредимые. Обнимающий его за шею Хосок улыбается острее и больнее него и смущённого Чонгука. Губы кривятся в нечёткую линию, подбородок начинает дрожать. Хосока не хватает сильнее, чем когда-либо. Тэхёну остаётся плакать и умирать в одиночестве. – Дыхание окончательно сбивается с ритма, и тело осторожно погружается в сон: веки набираются водой и становятся слишком тяжёлыми, чтобы держать их открытыми; всполохи тёмных пятен перед глазами учащаются и мешают что-то разглядеть; пальцы отказываются двигаться, ледяные и словно уже чужие. Тэхён всячески старается бороться со сном, но, вероятно, у него внутреннее кровотечение. Тут он бессилен. Лишь отдалённо и плохо, будто помещённый в герметический отсек, Тэхён улавливает какой-то новый шум, отличающийся от ставших привычными за короткий промежуток времени криков о помощи и сигнальных сирен спасателей. Он собирает всю волю в кулак и приоткрывает глаза. Высохший голос подводит и обрывается на первом звуке. Но перед ним всё же не мираж. — Тэхён, это я. Я тут. Я вернулся за тобой. Хосок берёт в свои тёплые ладони грязное бледное, невозможно красивое лицо Тэхёна и, стоя на коленях, в порванной и запачканной одежде, прислоняется своим лбом к тэхёновому. Его губы соприкасаются с губами Тэхёна. Обжигающий горячий воздух греет слабое дыхание. Он шепчет то, что не мог позволить себе произнести вслух всю дорогу до их дома: — Я боялся, что не успею. Чувствуя, как трескается кожа на губах, Тэхён всё равно улыбается и поднимает левую ладонь на пару секунд, успевая коснутся хосоковой голени. Тэхёну больше нечего боятся. – Хосоку тоже досталось: многочисленные порезы на руках и ногах, что успели покрыться корочкой, один глаз заплыл фиолетово-синей гематомой, из правого уха, кажется, вытекала кровь – она запеклась и стала тёмно-бордовой. Хосок мало думает о своих ранах, когда осознает, в каком положении находится Тэхён. Его попытки сдвинуть каменную глыбу ничем успешным не заканчиваются. Тем не менее Хосок не намерен сдаваться: он помогает Тэхёну прийти в себя, поит водой, которую успевает собрать по разбитым ёмкостям, подкладывает под голову плед из комода, которого больше нет, и убеждает Тэхёна в том, что ему необходима срочная медицинская помощь, но для этого Хосок должен оставить его на время. — Подожди, — хрипит в ответ Тэхён и поворачивает голову к сидящему у его левой руки Хосоку. — Ты всёго пару минут, как пришёл, и уже хочешь уйти. — Нет! — восклицает Хосок с откровенным протестом. — Ты сам понимаешь, что тебе необходима помощь. Я… У Хосока обрывается голос. Он почти не слышно произносит: — Мне не хватает сил, чтобы спасти тебя самому. По тому, как Хосок отчаянно пытается спрятать свой взгляд от Тэхёна, как прижимает к груди колени и как ожесточённо растирает пальцы, Тэхён, наблюдающий, понимает, что Хосоку стыдно, и ко всему прочему вина уже добралась до сердца, принялась его поглощать. — Возьми меня за руку, пожалуйста, — просит Тэхён. Хосок осторожно выполняет просьбу, аккуратно сплетая две пары пальцев вместе. Тэхён первым сжимает крепко хосокову ладонь и с облегчением выдыхает, ощущая первые за несколько часов спокойствие и тишину внутри. — Вот так, — улыбается Тэхён с закрытыми глазами, а под ними светлеет темнота. — Так спокойнее. Хосок наклоняется ближе к Тэхёну и по неосторожности режется, тем самым наносит себе ещё один возможно более опасный, чем предыдущие порез в районе бедра. Он щипит и прикусывает щеку. — Скорее перевяжи чем-нибудь. Впопыхах Хосок находит кусок ткани. Несколько часов назад это была клетчатая рубашка Тэхёна. Он отрывает от неё рукав и перематывает им бедро. Руки пачкаются в красной и горячей крови, она наслаивается на старые слои его собственной и тэхёновой крови. Не сразу, но этот отвратительный аромат ударяет в нос и раздражает. Кровью и смертью пахнет повсюду в городе. – — Тэхён? Не отзывается. — Тэхён-а? — волнение ноет в мягком и нежном голосе Хосока, превращая его в громкую боль. — Ты слышишь меня? Легонько проводит пальцами по щеке и, как только Тэхён смотрит на него в ответ, тучи на хосоковом лице расходятся. — Я, кажется, отключился. Тэхён всматривается в обломки в дальнем углу комнаты. Своей конструкцией они напоминают индейский вигвам, а значит дом, безопасность и тепло. — Мне снился Чонгук. Он улыбался нам и звал на тот берег реки, где мы когда-то отдыхали. Хосок глотает горечь в себя и стискивает кулак, что есть силы. Короткие ногти уродуют красными отметинами кожу. Хосок злится, потому что ничто не в состоянии подавить воспоминания о трудных временах и требующих пересадки лёгких Чонгука. Хосок переводит взгляд на Тэхёна. Он может увидеть, как беззвучно плачет Тэхён. Всего за секунду всё вдруг сломалось и обрушилось вниз в тэхёновой душе. Мысли о брате вернули ему страх. — Я не могу, Хосок, не могу думать, что он остался один в больнице, что его могло завалить, и мы понятия не имеем, жив ли он. Спас ли его кто-то. Хосок ложится на бок и говорит с той уверенностью, на какую способен: — Его спасли. Хосок гладит холодными пальцами пухлые тэхёновы губы, затем щёки и скулы. Чувствуя тяжесть в груди, он напоминает себе, что ему пора мчаться за спасателями. — Он в порядке. И мы найдём его, как только выберемся. Тэхён молчит и долго смотрит на Хосока. За ним широкое и неестественно красное, словно воспалённое, солнце вспыхивает особенно ярко перед своим уходом за линию горизонта. В этих уходящих лучах Тэхён кажется Хосоку самой жизнью. — Я скоро вернусь, — шепчет он на ухо и перед уходом нежно целует Тэхёна в губы. Тэхён верит ему, ждёт и борется со всеми трудностями одновременно, и всё-таки отключается. – В следующий раз Тэхён просыпается в палате. Первое, что он видит, это загипсованная до середины бедра правая нога. Он исследует глазами дальше и обнаруживает ко всему прочему ещё и перетянутые эластичными бинтами руки, и заклеенные глубокие раны на пальцах. От постельного, от больничной одежды и от самого Тэхёна пахнет стерильным порошком, таблетками и завтрашним днём. Ему хочется подвигать рукой или стопой, но вместо этого он тихо закашливается, из-за чего просыпается задремавший на стуле Хосок. Его пораненный глаз заклеили марлевой повязкой, и теперь он выглядит, точно как циклоп, о чём ему и говорит Тэхён, желая как можно сильнее растянуть уголки потресканных губ шире. Им больше ничего не угрожает, и Тэхён осознает это в полной мере, как только слышит: — Нас вывезли в близлежащий город. Здесь гораздо меньше разрушений и о нас смогут позаботиться. С жильём, продуктами помогают волонтеры и все неравнодушные. Хосок замечает в блестящих глазах то, что на самом деле хочет услышать от него Тэхён. Улыбается мягко, светло и говорит: — Больных из всех больниц успели эвакуировать в первую очередь. Сейчас он находится в палате на другом этаже. Он в порядке, Тэхён-а. — Теперь мы все. Добавляет Тэхён к словам Хосока и с жадностью вдыхает воздух, который было так страшно потерять.