Жизнь научила Отабека скрывать чувства.
Лить детские слезы, закусывая потрескавшуюся дрожащую губу, от обиды и от боли в разбитых коленках и ступнях с кровавыми мозолями − непозволительная роскошь на льду. Строгие тренеры не жалеют молодых юниоров, а дети вообще не знают, что значит жалость, так что слезы на публике − совсем не то, с чего должны начинать будущие герои страны. Все виды спорта жестоки, и фигурное катание не является исключением.
Сложно, когда ты простой парень без великого врожденного таланта, но с грандиозной мечтой и с чистым золотым сердцем. Сложно, потому что о твои добрые помыслы частенько вытирают ноги.
Общество − оно везде общество. Трудно остаться доброжелательным и искренним в компании лжецов и лицемеров. Особенно, когда речь идет о группе людей, борющихся за золото на соревнованиях и тайно мечтающих если не перегрызть тебе глотку, то хотя бы переломать ноги.
Спорт − не самая честная вещь в мире. Спортсмены − не самые искренние люди.
Так что Отабеку приходится научиться скрывать свои эмоции и чувства за спокойным равнодушным выражением лица и ровным тембром голоса. За надежной стеной, веющей каменным холодом, внешнего безразличия комфортно и безопасно, знаешь же, что чужой человек ее не пробьет неосторожным словом, не осадит с помощью провокаций. Отабек сам по себе далеко не бесчувственный, но недоверчивый, свои эмоции он покажет только тому, кому доверяет безгранично и обосновано. Отабек ценит надежность в людях. Это редкое качество.
А чувства Отабек любит проявлять в мелочах. Ему кажется, это куда правильнее, чем разбрасываться попусту словами направо и налево без особого толка. Проще говоря, чтобы понимать Отабека правильно, мало только заслужить его доверие, нужно читать его движения, ловить мимолетные улыбки, всматриваться во взгляд и, конечно, вслушиваться в музыку, которая играет у него сейчас. Музыка – ключевой элемент, точно толковый словарь, с ее помощью разгадать его душу не составит никакого труда. Главное трактовать верно.
У Юры, конечно, способности к языкам особой нет (надо выучить английский для беспрепятственных международных контактов? Раз надо – выучил. Надо выучить хоть еще один для общего развития? Не, потом.), зато желания и упорства с лихвой хватает на десятки точных наук, но вот любопытство заводит именно в степи психологии. Почему степи, а не дебри? Потому что психология казахская. Там еще горы бывают.
Юра слушает, слушает, слушает. В музыке Юра шарит. Глядя на непроницаемое лицо Отабека, Юра понимает: с трактовкой будет сложнее.
Что ж, сложности Юрка ой как любит.
***
Отабек выглядит невероятно круто в своих тяжелых армейских берцах, в ахренительной потертой любимой кожанке с несколькими нашивками и в черных перчатках без пальцев. От него веет уверенностью и спокойствием, несмотря на то, как крепко держат руль его руки и насколько собранной чувствуется фигура под руками Юры, цепляющегося за торс друга. Тут ни к каким старым клячам из Сургута, любящим почесать языки с мертвяками, ходить не надо, чтобы понять, что вождение байка – это то время, когда казах чувствует себя по-настоящему свободным и вдоволь наслаждается этим.
Отабек Алтын рожден, Юра уверен, для трех вещей: для завоевания льда, покорения трассы и управления музыкой. (Есть еще четвертый пункт лично для Юры, о котором он никогда никому не скажет: Отабек, мать его, Алтын рожден, чтобы доводить его до исступления, парень может поклясться чем угодно, этот казах слишком великолепен для мирного существования Плисецкого). Потому Юре совсем легко доверить свою жизнь Отабеку, сидя за его широкой и некультурно сильной спиной, опьяненно улыбаясь встречному ветру, бьющему в защитное стекло дурацкого шлема, который так не любит сам подросток (это глупо, зачем ему этот бесполезный кусок пластика на голове, весь кайф ломает! Ну, Бек, это же ты за рулем, а не какой-то косорукий придурок, не будет никакой аварии!). На самом деле, Юра бы легко доверил свою жизнь Отабеку при любых обстоятельствах.
Самая любимая часть летней вечерней поездки на байке для Юры – это момент, когда они наконец выезжают за город на пустынную трассу, и Отабек позволяет Юре снять шлем, сует ему в руки свой покоцанный айфон, привычно делит на двоих одну пару наушников, чтобы затем сорваться в погоню за заходящим солнцем под лучшую музыку, ревущую о скорости и воле. Юре так хорошо, что хочется кричать, и иногда он даже делает это, выпуская наружу кипящие, бурлящие, шипящие эмоции. Иногда ему сложно понять, как он умудрялся все это время сдерживать их в себе. Иногда он даже представить себе не может, как раньше жил без Отабека и его железного коня, без слепого счастья, охватывающего все тело в момент ощущения полного полета.
− Нравится? – кричит Отабек, слегка повернув голову назад, так, что Юра ухитряется заметить его расслабленную улыбку. Ветер безжалостно хлещет по лицу, и юркины отросшие волосы наверняка безбожно взлохмачены, но Юре абсолютно плевать, он лыбится, как последний идиот, и крепче жмется к Отабеку.
− Еще спрашиваешь! Я сейчас бы хоть на край света сбежал! – Ветер безжалостно крадет слова парня и уносит с собой, но Отабек все равно слышит, и его улыбка становится чуть шире.
− Переключи на следующую, − просит он, и Юра нашаривает рукой в кармане чужой телефон, чтобы пролистнуть незнакомого классического зарубежного рок-певца на, как оказывается, старые добрые Znaki. Юра прибавляет громкость до максимума и плотно прижимается левым ухом к Отабеку, чтобы заглушить внешний шум и лучше слышать музыку. Если Бека просит переключить, значит, дальше ждет что-то интересное.
«
Побежали отсюда,
Понимаешь, такое дело,
Нас с тобою ведь интересует:
Меня - твое, тебя - мое тело.
Мои глаза, как цветной телевизор,
Тебе покажут все, что будет с нами завтра.
Мы угадали два билета с сюрпризом,
И никогда не вернемся обратно».[1]
Небо над головой с каждой секундой становится все чернее, солнце – незначительнее, а звезды – заметнее. Отабек вполголоса подпевает Знакам, доигрывающим куплет, и потихоньку сбавляет скорость. А Юра все жмется к его дурацкой сильной спине, облаченной в кожаную куртку, которая пропиталась запахом машинного масла и бензина, и думает.
Убежать. С Юрой/не с Юрой?
Черт. Надо было учить языки.
***
Юра не любит прощаться. Вообще ненавидит. Стоишь, мнешься, в глаза не можешь посмотреть, и сумка больно оттягивает плечо, пилишь взглядом пол и стены да все без толку, и вообще, да господи боже, не в последний раз видимся, харе. А все еще обязательно с объятиями, слезами-соплями своими полезут и не успокоятся же, пока всю олимпийку не вымажут. Брр. Короче. Тупо все это.
Поэтому Юра сейчас такой нервный, заходя в здание аэропорта, зная, что за его спиной тяжелой походкой идет Отабек, в чьем плену еще находится юркин чемодан цвета молодого жизнерадостного леопарда. Покидать Алматы на удивление не хочется от слова «совсем». Оставлять Отабека одного – «никогда-б-в-жизни».
Юра с настырностью рабочего бура тащится к очереди у стойки регистрации рейса «Алма-Ата − Санкт-Петербург», пока Отабек спокойно и по собственной инициативе заматывает чемодан Юры в пленку. Он едва успевает подогнать багаж другу, когда до того доходит черед. Юра ворчит и пыхтит, косясь на облепленное сокровище, предвкушая смачный мат, отпугивающий кота, и количество потраченных нервов на это дерьмо; он просто ненавидит разбирать чемоданы после поездок.
Отабек улыбается и кладет ладонь на его плечо:
− Тише, тигр. Пойдем, я напою тебя кофе, время еще есть.
С хорошим кофе, о котором Отабек явно знает не понаслышке (все же, в большинстве своем, фигуристы, как и многие люди, которым приходилось ночевать в зоне ожидания хотя бы раза три, знают аэропорты своих городов если не наизусть, то хотя бы точно определяют местонахождение стратегически важных объектов, таких, например, как кафе с хорошим кофе), все становится чуточку лучше. Еще лучше Юре становится, когда Отабек безмолвно достает наушники и свой телефон.
Они сидят на продавленном диванчике в углу небольшого огороженного зала, наблюдая за беспрерывным потоком снующих туда-сюда пассажиров и считая минуты до критичного момента, когда обоим придется встать и разойтись в разные стороны. Их колени соприкасаются под раздражающе низким столиком, и Юра думает, будет ли это странным, если он положит голову на острое и удобное плечо Отабека. У них одна музыка на двоих, и уши заткнуты наушниками так, чтобы игнорировать окружающих, но обязательно слышать друг друга.
Юра ненавидит время.
Они встают, и в юриной голове мелькает нервная мысль: вот оно. Ща будем пялить в потолок и ковырять ботинком блестящую плитку в идиотский геометрический узор на полу, ну, давай, я начинаю. И опускает глаза.
«
До скорой встречи, до скорой встречи,
Моя любовь к тебе навечно.
До скорой встречи, до скорой встречи».[2]
Юра вскидывает голову, почти в изумлении, и спотыкается о широкую улыбку на лице Отабека и его искрящиеся глаза. Чертовы темно-карие омуты, заполненные то ли нежностью, то ли ребячеством, смотрят так, словно что-то обещают. И Юра,
господи иисусе, Юра им верит.
«
Моя love-story,
Короче ночи, смотрю на время.
И беспонтово
Мотает счетчик такси на север».
И Юре бы уже иди на рейс в свой жутко холодный северный Питер, но не отпускает.
− Прощальное селфи? – криво ухмыляется он, как-то отчаянно и нервно, махая перед глазами собственным телефоном. Отабек смеется и хватает его айфон быстрее, чем Юра успевает опомниться, затягивает в чувственные и крепкие объятия, бессовестно выбивая из юриных легких весь воздух. А чертовы Звери все продолжают издевательски мурчать на ухо.
«
И я не знаю, и я теряю
Вчерашний вечер.
Моя смешная, моя родная,
До скорой встречи».
Характерный щелчок камеры заставляет Юру выпутаться из крепких нежных рук и потянуться за телефоном, возмущенно крича что-то о беспардонных казахах и здешних неприемлемых нормах поведения (проще говоря:«Бека, да ты в край охренел!»). Бека смеется, и обнимает его еще раз. На этот раз отрывисто и смущенно.
− До скорого, тигр.
Отабек забирает наушник из уха друга, и Юра ловит себя на мысли, что будет скучать по его неудобным аирподсам.
− Еще как до скорого! Не думай, что отделаешься от меня надолго.
«
До скорой встречи, до скорой встречи…».
Юра сидит в жестком кресле самолета и пытается успеть запостить удачную понравившуюся фотку с их объятиями. Он думает, что иногда прощаться даже полезно, и добавляет к фото цитату из песни. Юра включает свои аудиозаписи и отворачивается к иллюминатору, стараясь не спалиться перед вездесущей стюардессой.
И все-таки.
Случайно или не случайно?
Блять. Черт бы побрал этих скрытных казахов с их прямолинейными песнями.
***
Отабек – диджей, весьма известный в узких кругах, и этим фактом больше гордится донельзя довольный крутым другом Юра, нежели сам Отабек. Юра, как узнает о необычном хобби казаха, сразу начинает клянчить поход в ночной клуб, клятвенно обещая не отходить от пульта дальше, чем на два метра («Бе-ек, да ладно тебе, я же только тебя послушать, не буду я к бару лезть, ну хочешь, привяжи к себе, я тише воды буду, ну! Ну, Бе-ек!).Естественно, казахстанские полки свои позиции не сдают («На следующий год, Юр, вот стукнет восемнашка тебе – отведу, даже в бар пущу. Сейчас ты тем, что перегнал меня на семь сантиметров в росте, никого не обманешь, смирись»). Так что Юре остается только дуться и сетовать, мол, вон, все мои сверстники уже каждую кальянную в городе облюбовали, а тут в клуб сходить, музыку послушать нельзя. Отабек только пожимает плечами и улыбается, дескать, я и так тебе ежедневно музыку ставлю, в чем разница-то? (Разница-то как раз таки большая, но Плисецкий, думая о Беке в обтягивающей футболке, стоящем у пульта в дурманящей атмосфере клуба, в жизни в этом добровольно не признается).
На вкус Юры у друга, увлекающегося диджеингом, плюсов было уйма и еще маленькая тележка. Самым главным, конечно же, является разборчивость в музыке, даже несмотря на склонность к меломании Отабека.
Но (везде в этой жизни есть то самое «
но», портящее всю малину) есть один жирный до нервного тика минус. Стоя за микшером, ты в особо жаркую ночь становишься рабом толпы, так что, если не хочешь быть затоптанным острыми новыми шпильками и рваными грязными кедами, нужно ставить то, что нынче хавают пипл. Заедание тупых песен, популярных на сегодняшний день, – как издержка профессии. Проще говоря, проскальзывают в плейлистах Отабека бесячие новомодные саундтреки, от которых Юре хочется в окно выйти с пятого этажа.
«
Здесь нас не найдут проблемы, только ты и я в этом мире. Время застынет на этом моменте,
всё что имею я отдам тебе.
Пальцы сжимаются крепко-крепко, это всё что нужно мне.
Готов убежать за тобой на край света, чтобы
Ещё раз по-новому всё повторить».[3]
− Не-е-ет! – кричит Юра на всю квартиру так, что сотрясаются стекла на старом серванте.
Юра мчится по коридору собственной квартиры в Питере, скользя носками по новенькому линолеуму в сторону кухни. Кошка, решившая, что выбрала самый подходящий момент для посходить с ума, со всей дури впечатывается в ноги хозяина. Шум, грохот, мат, истошный кошачий плач. Отабек с многозначительным изумлением выглядывает в коридор и в немом вопросе опускает глаза на Юру, от души матерящего удирающую в гостиную кошатину.
«
Между нами тает лёд, пусть теперь нас никто не найдёт.
Мы промокнем под дождём и сегодня мы только вдвоём».
− Не-ет, бля, Бека, выключи, − обессилено тянет Юра, поднимаясь на ноги и тоскливо потирая ушибленный бок. Хмурится и ставит тумбочку в исходное положение. Отабек ухмыляется и удаляется, возвращаясь к готовке:
− Не-а.
Юра возмущен до глубины сердца.
− Отдай колонку, изменник!
Отабек смеется и хватает портативную акустику, пряча ее за своей спиной от слишком уж длинных юриных рук. Что толку, что вырос, если даже отобрать собственную колонку у этого придурка не может? Тьфу на ваши российские мужские стандарты. Он с рыком стискивает руки парня, но Отабек выскальзывает из захвата и разворачивает Юру спиной к окну, загоняя в угол, упираясь рукой ему в грудь, и заветная колонка оказывается слишком далеко.
−
Я надену свой костюм, тебе так нравится велюр, ты нашла злого Юру среди самых лучших Юр, − довольно улыбаясь, подпевает Отабек, и Юру будто током прошибает от зрелища его открытой и до неприличия широкой улыбки, его глаз, смотрящих с бесхитростным прищуром, горящих глупым ребячеством, затягивающих в темные океаны нежности.
«
И я тону в тебе как в омуте... Кричат: "Мужчина, вы же тоните!"»[4] невпопад всплывают среди смущающего сумбура в мыслях Юры строчки совершенно левой песни, пусть и такой же бесячей, хотя менее популярной. «
Но знай, в тебе тонуть я не боюсь – в твоих глазах до капли растворюсь...» и Юра чувствует, что голова грозит взорваться, а тело в конец подвести.
−
Между нами тает лёд, пусть теперь нас никто не найдёт… − продолжает мурлыкать под нос Отабек, отвлекшись на готовку (чего? Что они там готовили? Блять), будто это не у Юры сейчас мир перевернулся хуем кверху. Юра шумно выдыхает.
Ладно.
И идет к телефону Отабека, чтобы поставить то, что он хочет. Месть, ага.
«
Кричат: "Мужчина, вы же тоните!"»
Юра выходит из кухни раньше, чем замечает озадаченное выражение лица Беки, осторожно переводящего взгляд с колонки на удаляющуюся спину повзрослевшего Юрия Плисецкого.
***
Юра привык следить за обновлениями аудиозаписей Отабека во Вконтакте. Он постоянно по ним шастает, как у себя дома, чесслово, в особенности, когда собственные плейлисты надоедают до тошноты и звона в ушах. В аудио у Отабека всегда царит меломания, годнота и идиллия, так что Юра не жалуется, а в тихую тырит добрую половину обновлений. Отабек вовсе не возражает, болезненным чувством собственничества казах не страдает, тем лучше для них обоих. (Возможно, Юра сам ревнует аудиозаписи Беки, когда замечает в чужих обновлениях трек, который он точно ранее видел у своего друга).
Юра никогда не пропускает трансляцию музыки на странице Отабека (он, вообще-то, часто капает ему на мозг, заводя разговор о том, что Отабек вполне себе мог бы подрабатывать на радиостанции в межсезонье, но тот отмахивается, говоря, что весь его словесный лимит за день тратится на одного Юрку). Бека всегда ставит хорошие песни, а Юре кажется, что сам казах становится чуточку ближе к дому.
А в статусе у Отабека Нервы.
«
Мы вместе с ней случайно вовсе,
Но она ждет меня сегодня в восемь,
Метро, кондукторы и трамваи,
И все вокруг меня заколебали,
Но я приду к ней пить самый лучший чай».[5]
А Юре до глупого сильно хочется задохнуться и раствориться вместе с комнатной пылью, чтобы
это/все/блять/не/было/таким/смущающим.
Все кажется таким до банальности простым и легким.
«на чай заглянешь?»
«я пирожки по дедушкиному рецепту
сварганил»
«вродь съедобно, не отравишься,
ахаахах»
«
Ахах»
«
Ладно, к восьми буду»
«
Не слопай там все))»
«та что бы ты понимал вообще
окда»
«:Р»
«
♡»
«
Просто я ее люблю,
Я ее люблю,
Конец истории совсем не грустный,
Ведь чай остался такой же вкусный,
И я ее люблю».
Юра утыкается лицом в удачно подвернувшегося кота.
Глупо/глупо/глупо и так чудесно.
Этот казах с его откровенностью послан ему, чтобы нафиг свести в могилу.
***
Вообще, Юра любит заниматься бытовыми делами вместе с Отабеком,в особенности, когда тот ухитряется приехать погостить подольше, чем на две недели. Какими манипуляциями (шантаж? взятка? связи?) цель становится достигнутой, Юра и представить себе не может, а иностранный партизан не колется, но информационный кризис юркиной бешеной неудержимой радости не помеха, так что парням остается лишь наслаждаться обществом друг друга столько, сколько позволено. Юре нравится то, как смотрится Отабек в его квартире. Как рассеянно улыбается рассветным солнечным лучам, как варит с утра пораньше кофе, чтобы задобрить злобное агрессивное нечто, завернутое в кокон из одеяла, выползающее из комнаты Юры, и как, задорно улыбнувшись, включает отвратительно жизнерадостный трек, чтобы разбудить чемпиона окончательно. Юра любит все его дурацкие привычки, любит громкую несмолкающую музыку круглыми сутками (да даже соседи перестали стучаться – поняли, что с этим дуэтом легче перетерпеть или, на крайняк, съехать от греха подальше).
Прибираться, горланя классику русского рока, – вот это жизнь, скажу я вам.
− Бек, вруби музон, скучно же, − Юра несется из одной комнаты в другую, таща в руках тазик с водой для мойки окон (весна же, время генеральных уборок). Отабек согласно мычит и отбирает тару из рук уже упорхнувшего в сторону залежей пыли и микроскопических пожирателей мертвой кожи Юры, весело размахивающего тряпкой.
− Siri, − громко говорит Отабек, не отвлекаясь от полировки стекла. Айфон мелодично откликается, сообщая миру «спасибо, что живой». − Включи последний плейлист.
Телефон снова мурчит и великодушная тетенька-робот звучно оглашает на всю квартиру:
− Слушаем плейлист «Юра»…
Юра поднимает голову.
«
Я по уши в тебя влюблен,
Я по уши в тебя влюблен,
Я по уши в тебя влюблен…».[6]
Ха. Спасибо, Siri. Подъеб засчитан. Один-ноль в пользу искусственного интеллекта.
Юра смотрит на недрогнувшего сурового крутого казахстанского национального героя и с умилением отмечает, что он покраснел ничуть не меньше его самого.
Ох, ЮраЮраЮра, когда ж ты поймешь, насколько крепко попал.
− Siri, следующая песня, − голос Беки звучит твердо, но Юра точно слышит, как проскальзывают смущенные нотки.
«
Как это плавать ночью в море?
Как это вместе строить дом?
Как на двоих счастье и горе?
Как много лет встречаться за одним столом?»[7]
Lumen всегда бьет в самое сердце, не оставляя шанса вздохнуть. Юра поспешно облизывает вечно сухие покусанные губы, неровно проводит по растрепанным волосам пятерней, и как умалишенный влюбленно пялится на микроскопических пожирателей мертвой кожи, единогласно провозгласивших Юру больным идиотом.
Господи, а ноги-то дрожат. И это он еще спиной к нему стоит. Что за ерунда?
«
Всё это можно представлять,но зачем?
Есть выход простой.
Я хотел бы попробовать сам,
Но только если с тобой».
− У тебя правда есть плейлист ассоциаций со мной?
− Ага.
Юра улыбается.
***
Юра берет все в свои руки.
− Поставь мне ее, − просит он тихо и упрямо, так, словно ему снова пятнадцать, и он еще не научился разбираться в собственных чувствах. Отабек поднимает голову, отрываясь от чтения не слишком захватывающей книги, и выжидательно наблюдает за Юрой, сидящим на другом конце дивана. А Юрка разглядывает увлекательнейший узор на ковре, забитого кошачьей шерстью, внимательно так, со знанием дела, нахмурив брови, будто это он ковер как раз допытывает. Тьфу. Детский сад. Одно что совершеннолетний чемпион Мира. Посмотри, Родина, как позорятся твои дети…
− Что поставить? – привлекает к себе внимание Отабек, и Юра не может сдержать возмущения во взгляде. Шутишь, что ли? Что еще в нашей жизни можно поставить? Точно не точки над «i».
− Песню, − закатывает он глаза. – Песню, которая у тебя со мной ассоциируется.
Юра смотрит долго и сосредоточенно, и Отабек снова думает, что этот мальчишка ни черта не взрослеет – глаза-то те же. Он неровно смеется, машинально почесывая шею:
−
Какую из?
У Юры руки чешутся дать ему подзатылок.
− Да не знаю я, − срывается он, тяжело втягивая воздух ртом, и опускает глаза, добавляя уже тише: − Не знаю.
Ты должен мне сказать. Какая самая главная. Та самая. Ты же понимаешь, о чем я говорю, не тупи.
Отабек медленно кивает и тянется за своим покоцанным старым товарищем и новенькой юркиной колонкой. Юра, пряча глаза, тихо говорит:
− Ты поставишь свою – я поставлю свою.
Отабек снова кивает. Юра выдыхает, судорожно и бесшумно, чтобы Бека не обратил внимания. Ну, подумаешь, песня? Два года уж эти песни крутят туда-сюда, как чертовы школьницы, смущенные до отвращения, кругами ходят вокруг да около, все никак подступиться не могут. Еще одна песня. Очередная, одна из многих, в которых хранятся ассоциации. Почему ты волнуешься, Юр? Что такого-то?
Да потому что, блять, ни хрена она не очередная.
Из колонки льется голос. Никакого проигрыша, ни мгновения, чтобы хоть морально подготовиться.
Блять.
«
Я видел тебя ещё пару лет назад,
Но тогда тебе ничего не сказал - только написал.
Комната в исписанных листах, падает листва.
Постоянно думал о глазах - о твоих глазах».[8]
Юра цепляется взглядом за взгляд Отабека, и больше не в силах отвести глаз.
«
Нам это по нраву, и мы с тобою горим.
Тебя мало, мало, мало, мало, мало, ты словно магнит!
Это пламя между нами зажигается с искры!
И я не знаю, как его потушить. Давай, просто скажи!».
Отабек его любит. Отабек его так, блять, бесконечно и сильно любит. Он говорил это каждый день, в каждом своем сообщении, в каждом кофе, сваренном безбожно рано утром, в каждой строчке песен, льющихся из наушников. Читать его так просто, когда знаешь все ключи. Никакой толковый словарь не нужен.
− Включишь свою? – хрипло шепчет Отабек, глубоко и размеренно дыша полной грудью, удерживая зрительный контакт. А у Юры горло в тисках и сердце грозится расхерачить ребра изнутри.
Юра берет его телефон и почти невидящим взглядом находит свою.
«
Каждый может догадаться, что в тебя я влюблена…».[9]
Отабек первым с утробным рыком подается вперед. Юра кидается следом.
«Навсегда
Навсегда
Навсегда».
