Вдохновение.

- Эрик... - Полотно забытья, утягивающего меня на дно очередной бутылки самого дешёвого ирландского виски манящими переливами сладкого блюза с трескучей старой виниловой пластинки на ещё более древнем чемоданчике-патефон­е, одним лёгким движением оборвал бархатистый, нежный женский голос, прошептавший моё имя едва ощутимым дуновением ночного ветра из приоткрытого окна за моей спиной. Мгновенно окрылённый безумной надеждой, я обернулся. Но никого не нашёл. Однако почему-то безмятежно улыбнулся пустоте маленькой чердачной каморки, которую я вот уже год называл своим новым домом, заменившим мне жёлтые, облезлые стены психиатрической клиники. Я бросил взгляд на захламлённый стол перед собой, освещённый слабым светом керосиновой лампы, которая, на деле, предназначалась для улицы, но иначе я не смог бы вообще ничего делать в потёмках абсолютно чёрных Дублинских ночей. Лист бумаги, небрежно воткнутый в каретку печатной машинки, так и не был тронут ни единым чернильным пятном в виде не то чтобы слова, а хотя бы буквы. Тридцать лет я писал взахлёб объёмные, красивые романы, раскупавшиеся немыслимо большими тиражами, а теперь, после всего-то двух лет в больнице, я не могу написать ни строчки. И моё имя... Счастье хотя бы в том, что я сам его помню, раз моё воображение создало тот дивный оклик. Для своих читателей же я мёртв. Нынче "психически больной" привязывается к человеку слишком тяжёлым ярлыком, словно чугунной гирей. Я теперь никому не нужен. И потому вынужден жить даже не за свой счёт под присмотром крайне суровой дамы всего на пару лет старше меня, (около пятидесяти шести, возможно), которая опекает выписанных из исправительного заведения пациентов. Гудящая от алкоголя и недосыпа голова, усеянная густой копной непослушных, уже почти полностью окрашенных в седину волос, упала высоким, морщинистым лбом на клавиатуру. Я почувствовал как продавил механику так, словно каждая буква в отдельности пронзила мне череп подобно острым иглам. Пустота. Это ощущение мне более чем знакомо, но в данный момент оно как-то по особенному навязчиво пережимало мне виски и грудную клетку, не позволяя свободно дышать, а сердце то и дело пропускало по два/три удара. Кончики длинных, узловатых пальцев, сейчас сцепившиеся в замок на затылке, похолодели, будто бы вот-вот меня хватит инфаркт. Я замер, ожидая то ли конца своего бесцельного, теперь потерявшего всякий смысл существования, то ли надежды на какое-либо просветление. И тут голос вернулся. - Э-эри-к... - Беззаботно посмеиваясь пропела она, освежающей прохладой своего любовного дыхания обдавая мне шею под воротом рубашки. Я выпрямился, податливо расправив широкие плечи, но на этот раз оборачиваться не стал в страхе спугнуть столь впечатлительную особу, которая вдруг решила почтить меня своим вниманием, появившись из неоткуда, но словно бы по зову моей отчаявшейся, одинокой души. Стальные обручи неизбежности отпустили лёгкие. Я тяжело, но глубоко вздохнул, кажется, впервые за последние несколько дней, уловив носом до сих пор незамеченный мной аромат весны за окном. По позвоночнику сверху вниз пробежала бодрящая дрожь, словно бы игривые пальчики моей случайной незнакомки проскользнули по спине, силясь вновь вызвать на моих сухих, тонких губах улыбку. У неё получилось. Я поднял полный надежды взгляд бледно-голубых, (то ли уже от возраста, то ли от моей душевной болезни), глаз к потолку и прикрыл веки. А ласковые прикосновения женщины перебрались мне на грудь, волшебным образом пробираясь под одежду и касаясь грубой кожи нежным шёлком умиротворения. - Посмотри, как чудесен сегодня мрак, - заговорила она, теперь заботливо одной рукой перебирая мне волосы и почёсывая голову, будто бы знала мою скрытую сущность привыкшего к хозяйской любви кота, из-за которой я обладал особой слабостью перед пальчиками женщин, путающимися в моей серой, мягкой "шерсти" во время сладострастных утех, которыми я, пожалуй, до того, как оказаться в клинике, весьма злоупотреблял. Но своей призрачной гостье я не имел тем более никакого желания отказать. И потому только ещё охотнее подался затылком назад, к своему приятнейшему удивлению ощутив две в меру мягкие и столь же упругие, округлые подушки обнажённых женских грудей. С губ незнакомки шуршанием свежей травы сорвался одухотворённый, тихий стон. Она накрыла мне прохладной ладошкой лоб, второй рукой, всё так же неунимаясь, лаская плечи и бегая пальчиками по ключицам, тем самым ободряя мой дух так, словно бы это был прибрежный ветер с ирландского моря, непременно родной мне благодаря детству, проведённому в рыбацком поселении. - Позволь себе утонуть в темноте. - Продолжил изумительно трепетный голос и я открыл глаза, жадно глотнув ртом воздух так, будто бы только что вынырнул из-под воды. - Пропитайся... - следом я перехватил мысль незнакомки, вцепившись за неё, подобно тому самому отчаянному трудяге, в одиночку справляющемуся с корабельными снастями на скользкой палубе своей маленькой яхты во время внезапно поднявшегося шторма. Завтра утром я непременно вернусь туда. Любой ценой, даже если это будет против правил, вырву себе свободу и понесусь к забытым берегам у графства Корк, прихватив с собой только кипу бумаги, пару вещей и печатную машинку. А пока мои пальцы заплясали по её клавишам, описывая прологом впечатления от триумфального возвращения столь желанной любовницы всех писателей - вдохновения.