I Want to Break Free

Терпкий привкус на языке. Ощущение, словно он обложен чем-то мерзким, чем-то гадким. Грег открывает новую пачку, вытаскивая оттуда свежую, хрустящую сигарету и берет ее в рот, сжимая сухими потрескавшимися губами, щелкает зажигалкой. Первая затяжка, и дым прямой струей тянется по горлу, наполняя легкие, но вкуса сигарет он уже не ощущает. Даже горло перестало беспощадно драть. Он не курил уже два долгих месяца, а сегодня… сорвался. Перед ним, куда ни глянь, тянется город. Безжизненный ночной свет освещает дорогу, создавая иллюзию ненастоящего, чего-то не реального. Возможно, потому что в крови слишком много никотина и кофе, а мозг, кажется, только на них и живет. Затуманен, приглушен, и есть только мысли, что нереален сегодняшний день. Он на окраине города, забрался на крышу многоэтажки, на которой две недели назад обнаружила труп команда Филипса. Банальный передоз. На крыше нет никаких следов пребывания криминалистов, только на двери ведущей наверх наклеена полицейская печать, уже давно разодранная надвое кем-то из местных. Люди здесь не любят запретов. Этот район существует словно отдельно от остального Лондона, обособленный на краю. И совершенно не здесь ему хочется сейчас находиться. Но он сидит, облокотившись спиной на выступающую трубу вентиляционной шахты. Потому что сюда он может попасть без проблем даже сейчас, когда лишен всех своих, ставших такими уже привычными, привилегий. Сегодня его отстранили. Или это было вчера? Этот день уже длится больше часов, чем он готов выдержать. Но и отпускать его больно. Грег выпускает в небо струю дыма, думая о том, что, кажется, он слишком привык во всем доверять Холмсам. Когда шесть лет назад, или даже больше, большой старший брат сказал ему допустить Шерлока до расследований, сославшись на то, что уже все улажено, Лестрейд не позволил себе усомниться. А сейчас оказалось, что суперинтендант не был в курсе. Его лишили его работы… Он тогда еще не успел уложить это все в голове, когда его телефон зазвонил, и Джон, срывающимся голосом сказал, что Шерлока больше нет. Прыгнул с крыши. Ему показалось тогда, что из него вышибли дух, настолько он был шокирован тем, что сделал Шерлок. Мальчишка, которого он вытаскивал из стольких передряг. И тот человек, которого он подвел своими чертовыми внутренними попытками разобраться, что в конце концов происходит, и не смог свести все воедино, потому что он, черт возьми, был предвзят. Чертовски предвзят… Слепой идиот. Грег совершенно не помнил, как добрался до морга. Джон сломленной куклой сидел на жестких металлических стульях. Бледный, безжизненный, страшный. Лестрейд даже не решился к нему подойти, просто резко прошел вперед, толкнул металлические створки дверей и вошел в царство смерти. Возле холодного секционного стола стояла заплаканная Молли. Он мазнул по ней взглядом, почти не замечая: все его внимание сосредоточилось на знакомом лице. На том, в ком совсем недавно била ключом жизнь, а сейчас не осталось ничего. Это было тело. Безжизненная оболочка, из которой кто-то высосал жизнь. Запоздало внутри зашевелилась мысль о том, что это именно он, Грег, виноват в том, что Шерлок сейчас лежит на столе… Он отогнал это наваждение, ведь стоит только позволить себе расслабиться, и черная пустота, поселившаяся внутри уже давно, поглотит тебя без остатка и утащит глубоко на дно. Лестрейд отвел вгляд, переводя его чуть левее лица. На металлическом столе лежала пила Джигли и распаторы. Он ощутил, как к горлу подступила волна тошноты. Молли, милая Молли, сейчас была обязана выполнить свою работу. Это невыносимо. Он непроизвольно кинул на нее взгляд, глядя на дорожки слез, на тяжело вздымающуюся грудь. Пусть она будет всего лишь ассистировать, это все равно не должна делать она. — Молли, может не надо? — голос его прозвучал надломлено и сухо. — Я должна, Грег. Ради него. Это моя работа. Лицо девушки исказила гримаса боли, и Грег быстро отвел взгляд, углядев в этом что-то интимное. То, чего он видеть был не должен. Он отвел взгляд вправо, упираясь в лежащее на соседнем столе еще одно тело, и выхватил взглядом пакет для одежды и ногу. Изящную бледную стопу с аккуратно подстриженными ногтями. Он сотни раз видел трупы, миллионы раз. Он черт возьми был копом уже более двадцати лет. Но никогда, наверное, при взгляде на чью-то ногу у него не делалось так пусто внутри. — Его скоро заберут. Не нам надо будет с ним работать, слава богу, — сказала Молли, заметив его взгляд. Сердце сжалось от плохого предчувствия, и что-то в внутри замерло. Нет. Только не это. Он подошел, протягивая руку, чтобы приподнять простыню и оголить ногу. Он уже заранее знал, что там увидит: ровный, полукруглый шрам, след от укуса бездомной собаки. Грег впился взглядом в беловатую отметину, жадно, как будто не мог насмотреться на нее. Нет. Неправильно. Это неправильно. Так не может быть. Он одним отчаянным движением сдернул простыню, сбрасывая пакет с одеждой на пол. — Детектив-инспектор, — Молли явно не ожидала от него такой настойчивости. А он смотрел на мертвое тело перед собой. Если тогда, когда он узнал, что Шерлок покончил с собой, он ощутил, как внутри просто что-то закончилось: существенное, болезненное, но с этим еще можно жить, то сейчас, увидев лежащее перед собой тело, он ощутил, что его сознание словно разделилось на две части. Одна часть завыла, забилась в конвульсиях, как раненый, смертельно раненый зверь. Другая же часть, та, которая всегда проявляла себя, когда он еще был обычным констеблем, впервые прибывавшим на трупе, рассудительная, спокойна во всех обстоятельствах. И именно она взяла верх. Эта часть помогала ему сохранить лицо всегда. Даже сейчас… Все внутри плавилось, словно под кислотой, которую вогнали ему в воспаленные вены. Его внутренности, казалось, выворачивали наизнанку, а сердце билось где-то в горле. Но он смотрел, смотрел в такое знакомое, а теперь безжизненное лицо. И видел то, что действительно все закончилось. Это действительно был конец. Это был конец его странного сумасшедшего мира, который он себе вообразил. А возможно, который существовал на самом деле. Каким бы идиотом не считал его Шерлок, ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что это всего лишь обычное самоубийство. Так просто и жутко неправильно. Молли вытащила у него из руки простыню, не прекращая что-то говорить, но ее голос сливался в какой-то незначительный фоновый шум. Наконец, простыня снова накрыла тело, и мешок с одеждой занял место сверху. Грег увидел сквозь прозрачною упаковку торчащий из-под свернутого пиджака галстук Вествуд, темный, с овальным рисунком. И внутри что-то сжалось. Захотелось забрать. Это его. Это его подарок. И ведь это что-то значило, если в этот день Джим надел этот убогий, по его собственным словам, галстук, который Грег в порыве сентиментальности купил тому на Рождество. — Грег, не надо переживать. Ты же знаешь, он бы все равно выкрутился. Я понимаю, ты хотел, чтобы он предстал перед судом и ответил за все. Особенно за… — она замолчала, а Грег понял, что все-таки фарс, в который превратилась его чертова жизнь, кажется, обрел в глазах людей совершенно иной вид. Это было неудивительно. Ведь Джим требовал осторожности. Он снова перевел взгляд на Шерлока, пытаясь понять, как жить с этим дальше. Со всем этим. Он понял, что не может тут находиться. Все это было слишком. И во все этом, по сути, был виноват именно он. Сегодня он потерял себя. Лестрейд повернулся, заставляя себя подойти и взять Шерлока за руку. Он провел большим пальцем по его коже, как бы прощаясь с тем, что имел все эти годы. Ровный, выступающий шрам на запястье, который и свел их вместе: наркомана, мечтающего убить себя, и копа с садомазохистскими наклонностями. Он провел пальцем по месту, где был шрам и не нашел ничего. Абсолютно. Только гладкая кожа. Он опустил взгляд, глядя на лежащую руку. Нетронутая кожа, без каких-либо следов шрамов, бесчисленных инъекций. А ведь он помнил, помнил до сих пор изрезанную руку и кровь, которая стекала тонкими струйками, огибая две родинки на предплечье. Которых сейчас не было. Грег почувствовал облегчение, а потом неимоверную злость. Почему все именно так? Почему этот кошмар является именно его жизнью? Он резко отдернул руку. — Чертов бессовестный ублюдок, — прорычал Лестрейд и, не обращая внимания на слова Молли, резко развернулся и вылетел из морга. На Джима Мориарти он даже не посмотрел. Он быстро выскочил из помещения и направился в сторону лестницы. Он уже знал, что все произошло именно на крыше. Но возле входа охрана его не пустила. Ведь у него не было допуска… Поэтому он просто ушел, разминувшись с целой группой в костюмах: вероятнее всего, именно они должны были забрать Джеймса Мориарти. А точнее, просто Джима. Его Джима… Это изначально было похоже на наваждение. Он тогда в очередной раз заехал в Бартс, чтобы забрать отчеты, когда встретил его. Мальчишку, который общался с Молли, а потом, когда девушка вышла, начал заигрывать с ним. От такой неприкрытой лести сводило зубы и хотелось съездить по этой лощеной физиономии, а, возможно, дать то, чего этот мальчишка от него просил. В последующие дни он встречался с Джимом часто. Тот словно нечаянно сталкивался с ним в Бартсе, на улице, в Старбаксе, в Ярде, все время действуя в одном и том же ключе. Провоцируя и пробуждая в Греге какие-то животные инстинкты. Этот смазливый парниша раздражал, бесил, а что-то внутри упорно кричало, что тот на самом деле насмехается над ним. Ведь не мог же тот так лезть на него. На сорокалетнего, побитого жизнью полицейского. Какие бы взгляды не кидал на него Джим, Грег знал в тот момент, что он из себя представляет. И от этого понимания, становилось все сложнее. И все больше крепло желание наказать. Показать, что с ним нельзя так шутить. А потом случился взрыв… Он тогда снова оказывается в Бартсе, а когда видит Джима, единственное желание наконец заткнуть рот этому наглому, пошлому пареньку выбивает из головы все мысли. Он с силой хватает того, заталкивая в первую попавшуюся дверь, оказывающуюся на проверку серверной, и резко прижимает того лицом к шкафам, на которых стоят сервера и блоки питания. Он вколачивается в податливое тело, глядя на ровно подстриженый затылок и целые скрутки коаксиальных кабелей и патчкордов, по которым течет ток, передавая бесчисленные тонны информации. И Грег, думая об этом, отчего-то кончает слишком быстро, бурно и без сил приваливается к чужой спине. После совершенного мыслей нет. Грег никогда не считал себя склонным к насилию. Но тут, его словно спустили с поводка, с жесткого ошейника, который был на нем, наверное, с самого рождения. А здесь он фактически изнасиловал парня… И просто плохой день превращается в кошмар. Он уже думает о том, как лишиться всего, чего имеет, когда четкий, со смешком голос произносит: — Выходи уже. Если не собираешься продолжать, конечно. Грег отстраняется, двигаясь как в прострации. Мужчина, которого он только что поимел практически в сухую, расслабленно потянулся и надел на себя спущенные брюки и трусы, поправил облегающую майку, а затем повернулся к Грегу, одарив его надменной улыбкой, резко приблизился к нему и лизнул шею. — Видишь, бобби, как иногда лучше выйти за рамки? Еще увидимся… А Грег просто сполз на пол, обессиливший, непонимающий, что с ним происходит. Почти весь день, пока они с Шерлоком пытались разобраться с тем, что случилось, он не выпускает Джима из головы. И на следующий день, он с утра, перед работой, обнаруживает себя снова в Бартсе, возле серверной… Жесткий секс в последующие дни помогает сбросить внутреннее напряжение. И Грегу это, признаться, нравится. Наконец, он чувствует свою власть. Он чувствует ее целых пять дней, а потом, в очередной день, он приходит в Бартс и обнаруживает, что Джим там больше не работает. Ему сложно сказать, что он чувствует в тот момент, потому как мысли о Джиме сейчас не главное. А потом с ним связывается Шерлок, который и говорит ему, что его Джим и Джим Мориарти — это одно лицо. Это пугает. Это шокирует. Он чувствует себя грязным и использованным, хотя вроде бы имели не его. Он заходит в бар, пропуская пару стаканчиков, а потом возвращается домой, где на диване находит Джима. Тот смотрит на него вызывающе и насмешливо, развалившись, провокационно раздвинув ноги. И Грег не выдерживает. Злоба и чувство чего-то нереального находят его. Это Мориарти виноват в том, что погибли все эти люди. Он рвет на мужчине костюм, отдаленно слыша жалобы, что это вествуд, но ему на это плевать. Сейчас ему плевать, что возможно эта вещь стоит как половина его зарплаты. Он вдавливает Джима в диван, срываясь в бешеном зверином сумасшедшем темпе. Он пытается показать этим все то, что он ощущает от этой игры. Большой игры. И это сводит сума. — Я всегда искал в жизни драйв. Ты зауряден Грег, но твоя природа, когда ты выходишь из себя — это нечто. Он не понимал, что с ними происходило. Была ли это жизнь, или вообще похоже ли это было на жизнь? Джим появлялся, исчезал и снова появлялся. И Грегу казалось, что он погряз в этом болоте. И выход из него был только один. Он желал освободиться и не хотел. В один момент он мог наслаждаться своим любовником, а в другой единственным его желанием было его убить, и он сидел и продумывал способ, особо изощренный. А потом Джим приходил вновь, и все снова неслось в какой-то бешеной сумасшедшей лавине, которая сметала все на своем пути. — Ты такой сладкий, папочка Грег. Оу… Что, тебе не нравится, когда тебя зовут папочкой? — Никогда… не называй… меня… так! Ты понял? В их жизни были какие-то негласные, непроизнесенные табу. Грег никогда не интересовался работой криминального гения, а Джим не интересовался работой Ярда. Хотя Грег подозревал, что тот и так знает все, что ему необходимо. В их общении не было принятой романтики, Мориарти никогда не остается с ним на ночь, только секс и ничего больше. А накануне рождественских праздников, Грег понял, наконец, что, кажется, он пропал. Эти отношения стали каким-то наркотиком. И это пугало. — Меня безмерно радует твой энтузиазм… Он помнил, как подарил Джиму этот галстук. Единственный подарок, который он позволил ему купить. И как тот, придирчиво осмотрев его, сказал, что это безвкусица, а Грег разозлился. Он использовал этот галстук, чтобы заткнуть чертового гения, и это было просто сумасшествием. В тот день, Джим первый раз остался на ночь. — Теперь, определенно, эта безвкусица приобрела свой особый шарм. Люблю вещи с историей. Постепенно Грег начал подозревать, что не только он зависим от этих отношений. Чаще всего, когда у гения случались какие-то проблемы, он старался задеть Лестрейда посильней. Он любил выводить его из себя. А Грег всегда велся на провокации. В один из дней февраля, Джим отвез его в свой дом и позволил остаться на ночь. А потом, спустя неделю, пропал, а в голове звучала фраза: — Я еще не закончил. Без игр жить — скучно. Грег не видел его до конца марта, когда, вернувшись утомленный и злой из Гримпена, после сорванного отпуска, застал того у себя дома. Он снова мстил, жестко мстил, что Джим позволил себе пропасть так надолго. — О, кто-то соскучился… А потом начался сущий ад… Он помнил, какой шок испытал, войдя в здание Тауэра, где в окружения вооруженных людей из спецотряда сидел Джим. Джим Мориарти. Тот спокойно позволил себя арестовать, но проходя мимо Грега и стоявшей рядом с ним Салли, споткнулся, приближаясь к уху почти вплотную, и обжог дыханием кожу: — Не волнуйся, милый. Это всего лишь игра… Грег смутно помнил, как отдавал указания, как связывался с Шерлоком, который, похоже, был уже в курсе. Он сел в машину и опустил голову на сложенные на руле руки. — Сэр, у вас с ним что-то было? — услышал он голос Донован. Он просто поднял на нее взгляд, а потом откашлялся, стараясь взять себя в руки и ничего не ответил. А она не стала настаивать. Грег опасался, что Донован скажет, что он предвзят, что ему не стоит заниматься этим делом. Но она молчала. А потом был суд. Во время которого он ждал и жалел, что они не могут посадить этого криминального гения на вечность или расстрелять. Но он знал и надеялся, что Джим выйдет сухим из воды. Ведь это были жестокие игры. А он не знал, что было страшнее… Видеть бесконечный кровавый след или же лежащего в постели, такого покорного Джима. И это было страшно. Просто до умопомрачения. Он хотел освободиться. Суд завершился, предсказуемо, освобождением. И Грегу даже было плевать, подкупал ли Джим кого, или угрожал, или еще как-то заставил присяжных подступить так, как ему было нужно. — Как же ты меня достал, конченый идиот, больной ублюдок, — рычал Джим, когда Грег вечером сграбастал его и просто прижал к себе. — Ты меня достал. Но в первый раз, Грег не злится на эти слова. — Я на тебе помешан. — Псих, — шепчет Джим. — И я тоже, потому что ты, чертов детектив-инспектор, бесишь меня до сумасшествия. И я не хочу свободы. И ее желаю. Но в глазах того горел какой-то иной, совершенно другой огонь. И в первый раз за их долгое общение, Грег делал все медленно и неспешно, изучая каждый сантиметр тела любовника. Последующие два месяца прошли как-то спокойно и тихо. Они все чаще бывали вместе в доме Джима, а в один из дней тот забрал его из Ярда на машине такси, которую просто решил себе купить. И это чертовски приятно, до сумасшествия забавно, и он уже не знал, что представляла из себя его жизнь. А потом, все, что он себе представил, рассыпается в прах. Похищение детей, а потом… конец… И вот сейчас, он сидит на крыше многоэтажки на окраине, курит и пьет залитый в термос крепкий кофе. Он попытался купить себе виски, но голос, прозвучавший в голове, такой знакомый, в очередной раз заставил действовать как надо ему. «Ненавижу запах алкоголя. Только попробуй». Он выкинул купленную бутылку в мусорку, мазнув взглядом по двум старшим школьникам, которые точно достанут ее и приобщатся ко взрослой жизни. Но ему было плевать. Он даже хотел дать им сигареты, но то, что у него было всего полторы пачки остановило его. Ночью пользоваться автоматами он не хотел. А их ему потребуется много. Где-то там, на другом конце города, команда работает на Крыше Бартса выясняя что произошло. Где-то там Джон скорбит по Шерлоку, который по какой-то причине решил подстроить свое самоубийство и сбежать. Где-то там, без него пытается работать его команда. Где-то там тело Джима, скорее всего лежит изуродованное на столе, с разломанной грудной клеткой и вскрытой черепной коробкой. Он с каким-то внутренним наслаждением вспоминает все виденные им трепанации, чувствуя, как внутри формируется тугой узел, хочется блевать и жестоко рассмеяться. И он не знает, зачем он делает это с собой. Причиняет все больше боли. Возможно, он до конца не верит, что этот Джим. А возможно, он его ненавидит. Телефон издает звук о получении нового сообщения, и Грег, делая еще одну затяжку, тянется за мобильником. На главном экране сообщение от Салли «Мне жаль», и Лестрейд борется с отчаянным желанием выкинуть телефон с этой неуместной жалостью куда подальше, когда его глаз цепляется за еще одно непрочитанное СМС. Он открывает его. «Время пришло, бобби. Я слушаюсь совета Фредди. Чао» Грег читает, его, а потом это последнее слово словно отпускает. Становится триггером. Он прикрывает лицо ладонью и смеется. Слез нет, в этом фарсе давно нет типичных реакций. Сумасшедший псих и садомазохист. Ходячий магнит для гениев. Тлеющая бумага и табак добираются до фильтра и обжигают пальцы. Лестрейд роняет сигарету и шипит, ругается сквозь зубы. Он делает глоток кофе из термоса, потому что нельзя спать. Заснуть — это значит стартовать новый отсчет. Забыть, в какой-то степени и переработать все воспоминания о случившемся. Воспринять их болезненно, но в новом ключе. А он не хочет пока. Не готов. Грег достает из пачки еще одну сигарету, щелкает зажигалкой и делает затяжку. Терпкий вкус кофе мешается с горечью дыма и обволакивает его. Где-то там, живет и идет привычная жизнь. Где-то она заканчивается, где-то она начинается. Где-то там, в сейфе поверенного лежит бумага, которую прочтут Грегу на закрытом оглашении совещания спустя неделю, где будет присутствовать только он. Он еще не знает, как будет ругаться и смеяться сквозь слезы, читая прощальное письмо. Как будет проклинать эту идиотскую песню, эту идиотскую жизнь и этот выход, о котором он так страстно мечтал иногда, и которого не желал. Как он будет желать отдать все, что получил в итоге, чтобы только вернуть все, как было. Но мертвые, действительно мертвые, никогда не возвращаются. И он поймет это в тот момент, когда будет стоять на пороге теперь уже своего дома. Но этого он сейчас еще не знает. Все что он чувствует сейчас — это пустоту, кофеин и никотин, которые пульсируют у него по венам и, вопреки неприятным картинкам на пачке, заставляют его сердце биться, сохраняют его живым. Он свободен.