Эбби-Роуд

Маринетт Дюпэн-Чэн старалась не верить в судьбу. Пыталась опровергать и отрицать все возможное, что связано с ее родственной душой. Не хотела даже знать о ней. Не хотела слышать от нее тех слов, которые выцарапаны на ее коже с рождения. Почему? А кто захочет услышать заветную фразу на своей руке, после чего принять со всей скорбью мысль, что этот человек перестанет дышать в период последующих тридцати минут? Я с вами согласна. Никто не захочет. Когда Маринетт устала бегать от самой себя и приняла решение связать себя хоть с кем-то, она твердо сказала себе заранее, что не станет рассказывать о словах на своей руке и запретит своей второй половинке это делать, но… Судьба распорядилась немного иначе, и к двадцати двум годам она так и не смогла никого себе найти. Наверное, это было даже хорошо. По крайней мере, у нее были близкие друзья, которых она любила всем сердцем. И один из них был ее школьный товарищ, который теперь учился с ней в Лондоне на одном направлении — Адриан Агрест. Сначала она беспокоилась, что наивные школьные чувства к нему могут вернуться, но… Нет. Она не почувствовала совершенно никаких возвышенных эмоций после того, как они поступили. Совершенно. И это ее не могло не радовать. Теперь мысль о том, что они могли бы быть парой или — боже, упаси — родственными душами, она загнала в дальний угол долгосрочной памяти, чтобы помнить, но не вспоминать. Однако не всё всегда складывается так, как мы хотим. Сегодня ее мучила бессонница. С ней никогда такого раньше не было, поэтому девушка не на шутку начала волноваться. Ведь не только в отсутствии сна была проблема. Татуировка на запястье впервые начала жечь. Очень сильно. Очень больно. Так, что ей пришлось нанести противоожоговую мазь и перевязать бинтом, чтобы хоть немного поутихла боль. Маринетт часто это отрицала, но ей нравилась надпись ее соулмейта на руке. «В красном ты невероятно прекрасна» Правда, одна только мысль о том, что эта фраза станет толчком для включения таймера ее родственной души, морально убивала. Самое забавное, что красное она надевала только однажды. На выпускной в школе. И никто ей не говорил подобной фразы, слава Богу. Но после выпуска она вообще не покупала вещей такого цвета. Потому что она боялась. Серьезно. Лучше всю жизнь прожить одной или «не с тем человеком», чем своими глазами наблюдать за тем, как твое истинное счастье буквально умирает у тебя на глазах. Маринетт глубоко вдохнула, подставляя лицо теплым лучам июньского солнца. Как же было хорошо посидеть в перерыв между парами на зеленой лужайке, нежась под солнечным светом. Все лучше, чем сидеть в аудитории с утра до вечера. Дверь главного корпуса скрипнула, и девушка открыла глаза. На лице ее расцвела улыбка. Адриан шел в ее сторону, придерживая набитую книгами сумку, и что-то увлеченно строчил в телефоне, немного нахмурив брови. Но после, заприметив подругу, убрал его в карман, и ускорился. — Сегодня спать не планируешь? — кивнула на литературу в его сумке Маринетт, снимая солнечные очки. — Не планирую, — улыбнулся он, присаживаясь рядом с ней. — Но не поэтому, — небрежно кивнул он на книги. — Это дело завтрашнего дня. Маринетт непонимающе вскинула брови. — Ну нет, — картинно обиделся Адриан. — Ты что, правда забыла, какой сегодня день? Девушка рассеянно потянулась рукой в карман и, выудив мобильник, начала искать записи в органайзере. Увидев сегодняшнее число, она звонко шлепнула ладонью себе по лбу и не смогла сдержать виноватой улыбки. — Вот же черт, я ведь действительно забыла… — Да, забыла годовщину свадьбы наших лучших друзей. С кем не бывает, — саркастически отозвался Адриан, после чего получил тычок в плечо. — Ай! — Я не нарочно, — начала оправдываться Маринетт, усаживаясь на траву и продолжая активно искать в интернете подарок для Али и Нино. Адриан выхватил телефон у девушки и, вскочив на ноги, отбежал в сторону. Маринетт обиженно надула губы, скрестив руки на груди. — Я просто искала для них… — Я купил им подарок от нас обоих ещё на прошлой неделе, — усмехнулся Агрест. Маринетт не смогла сдержать улыбки. Ну как на него можно долго обижаться? Разумеется, никак. Она и подумать не могла раньше, что Адриан может стать ей так близок. Она доверяла ему свои мысли и чувства, делилась переживаниями и эмоциями, что, в свою очередь, делал он. И, что самое прекрасное, ни один из них не хотел переходить тонкую грань дружбы. На дороге послышался шелест шин, и Адриан обернулся. — О, это за мной, — схватил он сумку в руки и бросил подруге телефон, который та ловко поймала. — Увидимся вечером. Нино написал мне, что все будет проходить в «Старой Пристани». — Традиция? — крикнула девушка, наблюдая за тем, как Адриан подбегал к машине. — Традиция, — отозвался он, остановившись у пассажирской двери. Открыв ее, парень ловко бросил сумку и, на мгновение задержавшись, посмотрел на Маринетт. Та вопросительно подняла брови, ожидая того, что он хотел сказать. — Надень то платье, — внезапно крикнул он, широко улыбнувшись. — Какое? — не поняла девушка. — В красном ты невероятно прекрасна. И, не дожидаясь ее ответа, Адриан сел в салон, после чего машина сорвалась с места. Маринетт в ужасе распахнула глаза, ощутив, как по спине побежали мурашки. О, Господи. Запястье с невероятной силой начало жечь, от чего Маринетт пришлось буквально разрывать на себе бинт, чтобы посмотреть на то, что на коже происходило. После того, как белая марля упала на землю, девушка в ужасе затаила дыхание. Вокруг фразы появился алый контур. Он буквально плавил кожу, словно это был только что полученный ожог. И сначала она не могла понять, почему это происходит. Но затем всё стало ясно. В течение тридцати минут контур «выведет» эту надпись с ее тела, если она не успеет. Не успеет спасти свою родственную душу. Соулмейта, который произнес эти слова. Адриан. Адриан был ее соулмейтом. Маринетт вскочила с места, хватая телефон и набирая его номер. Она мчалась по пути уехавшего автомобиля, не жалея ног, и не могла нормализовать дыхание. Гудок, второй, третий. Он не брал трубку. — Господи, Адриан, — всхлипнула девушка, ускоряясь и снова набирая его. Прошло уже несколько минут, машина давно скрылась за поворотами, второе дыхание не намерено было открываться, а трубку он так и не брал. — Твою мать, Агрест, давай! — стиснув зубы, снова приложила телефон к уху девушка. — Да? Она резко облегченно выдохнула, не сдержав улыбки. Остановившись посередине тротуара, Маринетт постаралась перевести дыхание. — Адриан, где ты?! — взволнованно почти закричала она в трубку. — Я… Я еду по Меддисон-Авеню, — явно растерялся он от настроя девушки. — Что-то случилось? Дюпэн-Чэн уже собралась было что-то ответить, как вдруг проезжающий мимо велосипедист задел ее, вынуждая потерять равновесие. Она чуть вскрикнула, глядя на удаляющийся силуэт мужчины. — Не сдавай на права, ходи пешком! — бросила ему вслед девушка, и Адриан это услышал. Сердце пропустило стук. Пальцы на руках закололо, и юноша расстегнул пуговицу на рукаве рубашки, загибая его вверх. Кожа словно запылала. Алый контур вокруг сказанной несколько секунд назад фразы начал кольцом сжимать черные буквы, вынуждая Адриана приглушенно вскрикнуть. — Август, тормози! — крикнул он, и водитель тут же вдарил по тормозам. Адриан выскочил из машины, хлопнув дверью, и помчался в обратную сторону. — Маринетт, — позвал он, снова приложив трубку к уху, — ты слышишь меня? — Да, — отозвалась она, снова пробираясь через толпу людей на тротуаре и продолжая бежать вперед. — Сколько у меня времени? — Выдохнул он, и Маринетт резко остановилась, прикладывая ладонь к губам. Глаза девушки защипало. Он понял. Он все понял. Боже мой. Дюпэн-Чэн громко сглотнула и, подняв руку, посмотрела на часы. — Пятнадцать минут, — рвано выдохнула она, озираясь по сторонам. — У тебя все тридцать, — отозвался он, и сердце девушки заколотилось чаще. Повисла пауза. Маринетт стояла среди толпы, приложив руку ко лбу, и старалась хоть что-то придумать, но мыслей не было совсем. Меддисон-Авеню. А она была на Глобал-Стрит. Это же три с лишним квартала. Господи. — Маринетт, — послышался голос в трубке. — Я здесь, — стараясь унять дрожь в голосе, отозвалась она. — Ты помнишь фонтан на Эбби-Роуд? — негромко произнес Адриан. — Да, — едва сдерживая слезы, кивнула девушка, нервно забирая за ухо волосы. — Там мы гуляли с утра после Выпускного всем классом, — почему-то вспомнила она. Адриан недолго помолчал, подбирая слова. Сердце колотилось, времени было чертовски мало, но он должен был это сказать. — Ты тогда была в красном платье в пол, — продолжил Агрест. — С открытыми плечами и на бретельках. Маринетт не могла подобрать слов для ответа. Просто слушала, то и дело глядя на наручные часы. — Я хотел тебе сказать, как ты прекрасна. Еще тогда. Но я сдержался, — выдохнул он, сжимая телефон. — Наверное, это был знак… — Адриан, время, — шепнула она, — у тебя тринадцать… — До Эбби-Роудского фонтана один квартал и с моей, и с твоей улицы, если срезать, — перебил он ее. — Нам надо бежать, — кивнул он. — Просто беги, Маринетт. — Мы можем не… — Я клянусь тебе, мы успеем, — твердо сказал он. — Я буду ждать тебя там. Беги. И он отключился. Переходя на бег. Он без зазрения совести сталкивался с людьми, но, не успевая извиниться, мчался дальше. Перепрыгивал бордюры, обгонял велосипедистов, нарушал правила дорожного движения и мчался на красный. Он бежал дворами. Задел чью-то дорогую иномарку, вынуждая сигнализацию сработать. И то и дело бросал взгляд на часы. Время словно стало идти быстрее. Поворот. Следующий. Еще и ещё. Татуировку больно жгло, контур уже уничтожил первое и последнее слово фразы Маринетт, а это означало, что у него не больше трех минут. Последний поворот — и аллея. Адриан втопил максимальную скорость. Где же она?! Черт. Ноги болели, грудная клетка разрывалась так, словно в легкие залили раскаленное на огне железо, во рту адски пересохло, но он не останавливался. И внезапно из-за поворота на аллею выскочила она. Мчалась так, что волосы развевались на ветру во все стороны. Две верхние пуговицы расстегнулись, пиджак был нараспашку, но она бежала к нему со всех ног. Маринетт посмотрела на запястье — почти все уничтожено. Глаза застилали слезы. — Меньше минуты, — что есть сил крикнула она издалека, и несколько прохожих тут же отреагировали. Они в ужасе смотрели на двух людей, бегущих на высокой скорости друг к другу. Всем было ясно, если та самая минута истечет, то один из них просто замертво упадет на мостовой. Маринетт задыхалась от усталости и боли в руке, но она бежала. Татуировки почти не осталось, только едва виднелся контур слова «прекрасна», но Адриан был уже так близко. Она не опоздает. Черта с два! Она успеет. Маринетт вытянула руку вперед, из последних сил ускоряясь. Адриан вытянул руку в ответ. Прохожие затаили дыхание. Вся улица, кажется, замерла. Кроме них двоих. С аллеи все разошлись по сторонам, уступая им обоим дорогу. Десять секунд. Топот ног заглушал прочие звуки. Девять. Она видит его глаза. В них плещется страх. Страх опоздать. Восемь. Руку словно окатили кипятком. Она дрожала, а кожа просто пылала. Семь. С губ срывается хриплое «Давай!» Шесть. Они тянутся друг к другу, что есть сил. Пять. Глотка намертво пересохла. Четыре. Я-тебя-не-потеряю-черта-с-два. Три. Давай, последний рывок. Несмейменяоставлять! Два. Адриан быстро подается вперед и, поймав ладонь Маринетт, резко тянет ее на себя, после чего она обвивает рукой его шею. Он поймал ее, ноги девушки оторвались от земли. Сердце лупило по ребрам, отдавалось в ушах, по наковальне стучало в глотке. Руки дрожали. Она крепко зажмурилась, прижимаясь к нему сильнее. Адриан присел на корточки, не отпуская ее от себя. Слов не было, было только дыхание. Тяжелое. Рваное. Раздирающее грудную клетку. И шум воды из фонтана, возле которого они сидели. Боль на запястье утихла и у него, и у нее. Маринетт нерешительно подняла к глазам руку. «Эбби-Роуд» — гласили тонкие новые буквы. И Адриан нашел у себя на запястье точно такое же слово. Она медленно отстранилась назад, обхватила его лицо ладонью и, не в силах пока восстановить дыхание, провела большим пальцем по контуру его губ. — В красном я невероятно прекрасна? — шепотом произнесла она. — Не сдавай на права, ходи пешком, — отозвался он и, почувствовав невероятное облегчение, заключил ее в объятия. С того момента Маринетт Дюпэн-Чэн поверила в судьбу. Больше не пыталась опровергать и отрицать все возможное, что связано с ее родственной душой. Знала о ней все и услышала от нее те слова, которые были выцарапаны на ее коже с момента рождения. Стала покупать красные вещи и перестала забывать о годовщине свадьбы своих друзей. И больше никогда не скрывала своей новой татуировки на запястье. Потому что «Эбби-Роуд» — это не синоним к слову «конец», а олицетворение слова «начало».