Meine Maus

Тяжелые шаги терялись в шуме школьной перемены. Но Эрик был заметен даже в толпе своих сверстников. Высокий, угрюмый, иногда пугающий и все время одинокий. Таким его видел каждый, кроме одного человека, которого из-за этого избегал. А ещё потому, что не хотел причинить ему вред. Вот только избегать Чарльза Ксавьера было плохой идеей. Он всегда был рядом, словно читал мысли Леншерра. Как и сейчас. Чарльз хлопнул по плечу друга и приобнял его. Чушь! Чарльз только друг и не поймёт Эрика. Будто в ответ на эту мысль, Ксавьер усмехнулся и начал задорно щебетать, продолжая улыбаться: — Эрик, почему ты так быстро с урока убежал? — Чарльз не ждал ответа, ведь сразу продолжил, — Ты знаешь, что я устраиваю вечеринку завтра? Эрик удивленно взглянул на него, но, словно ничего не заметив, Ксавьер говорил, только уже тише и как-то скованнее: — И я очень хотел бы видеть тебя там, — после короткой паузы, будто он хотел сказать что-то другое, Чарльз добавил, — ведь ты мой друг. — Это так неожиданно, — Эрик смутился, хотя он знал, что Чарльз приглашает всех знакомых, — даже не знаю, что ответить. Чарльз отвёл его в сторону, попутно красочно описывая сценарий вечеринки. Эрик больше любил небольшие компании, тишину и шахматы. Так Леншерр и Ксавьер проводили совместные вечера, которые стали проходить всё чаще и чаще по мере их знакомства. Любознательные голубые глаза смотрели на него снизу вверх. Внимание окружающих не нравилось Эрику, но Ксавьер был исключением. Он был общительным, но не навязчивым. Первый настоящий друг, которого Эрик встретил за свою жизнь. Но сейчас дружба переросла во что-то, не дающее ему покоя в любое время суток. А ещё больше, когда он видел Ксавьера. Тот неотступно следовал за Эриком, рассказывал разные глупости, знакомил с другими учениками и просто помогал социализироваться. Может, Ксавьер считал это своей миссией — донести до немца американскую мечту. Он даже дал Эрику прозвище: Вау! У тебя такие зубы. Такие, — сказал он, увидев улыбку Эрика, — как у акулы. Мне нравится. Теперь я тебя буду назвать только так, — и рассмеялся, сделав глоток кофе. Даже в телефонной книге переименовал. В ответ Эрик назвал его Мышью, но иногда забывался и говорил «Maus». Это было странно, но им было плевать. Ему нравилось еще, когда Чарльз говорил. Как быстро двигаются его губы, искрятся любопытством глаза. Как он рефлекторно поправляет волосы. Как он увлечённо рассказывает, отстранённо, словно находясь в том месте, где происходят события. Эрик оперся на стену, стараясь выглядеть непринуждённо, но он нервничал. С этим он справлялся, вертя в кармане монетку, но сейчас с каждым оборотом она становилось всё больше в диаметре. — Ты обещаешь, что придёшь, да? — Даже не знаю… Соглашайся, прошептал голос подсознания. Эрик не задался вопросом, почему это был голос друга, ведь он понимал почему. Слишком много Чарльза Ксавьера в его голове. Настолько, что даже внутренний голос подражал его мягкому тембру. — Я постараюсь прийти. — Неужели, Эрик, — на радостях воскликнув тот и обнял друга. Это ощущение было новым для Эрика. Оно было пугающим и приятным одновременно. Таких чувств он не испытывал никогда. Единственное, с чем ассоциировалось это чувство, — удар током, в несколько тысяч вольт. Ощущение радости, тепла накрыло его. Каждая клеточка тела чувствовала это особенное прекрасное чувство. В этом состоянии эйфории Эрик еле разбирал слова Чарльза, продолжавшего говорить:  — Постарайся… Но он не успел закончить. Вода хлынула на них из металлической трубы водопровода. Водолазка, джинсы, волосы, Чарльз — все вещи Эрика промокли до нитки. Они продолжали обниматься, вода продолжала литься. Монетка в кармане крутилась сама. Чарльз улыбался, а его голос в голове Эрика тихо пропел. — Я люблю тебя, моя Акула… Эрик, уткнувшись во влажные волосы Ксавьера, шептал — Ich liebe dich, meine Maus…