Тихий вечер в Ницце

       — Давайте посидим еще немного, — будто умоляя попросил меня парень, сидящий напротив, — если будет так удобно?.. Несколько часов назад состоялся премьерный показ его первого в жизни автобиографического фильма. Некоторое время назад я узрел на экране историю его жизни. Сейчас он сидел передо мной, закусывал губу, нервно оглядываясь по сторонам и улыбаясь мне, когда я ловил его на этом. Его глаза поблескивали, отражая яркие лучи фонарей веранды. Официантка уже давнехонько желает убрать стол и получить свои заслуженные чаевые, но мой собеседник противится этому. На столе симметрично расположены два бокала красного вина и тарелки с пастой болоньезе, что на родине этого блюда именуется «рагу». Вечер располагает к общению: морской бриз, шум прибоя и теплый воздух настраивают на разговор по душам. На столе все еще стоят грязные тарелки, и настойчивая официантка стремится их убрать, на что, улыбаясь, мой друг говорит: «А чем я по-вашему буду кормить этого журналиста?!» Девушка широко улыбается и будто начинает лучше относиться к нашему столику. Как можно отнестись иначе к такому очаровательному британцу?.. Мы сидим второй час, и, вот, я отключаю диктофон. Садящееся солнце благосклонно повлияло на мое настроение, и мне, как и моему собеседнику, захотелось поговорить по душам. — Знаешь, сегодня прекрасная погода. И все же, Рич, посему Вы не хотите выйти на публику и поприветствовать первопроходцев, посетивших премьеру вашего грандиозного фильма? — абсолютно серьезно начал я свой разговор. — Ох, Майк… Я устал от этого. Столько лет в «Top gear», столько фанатов… Нет, я не имею право жаловаться, и я этого не делаю никогда. Черт, именно сейчас я начал жаловаться, да? Это все твое вино! Я предпочитаю джин! Напился — и не трындишь со всякими журналистами. Он невероятно чувствительный человек. Нет, не так. Человек чувств. Я вижу его губы, растянутые в улыбку, но я вижу и его глаза, грустные и глубокие. — Прости, если задел, Майк. Я не хотел этого всего. Пойми меня, я устал от внимания. День ото дня я получаю кучу писем, звонков, комментариев, сообщений, видеообращений с различными просьбами: от профанских вопросов до абсурдных предложений; это выматывает меня в последнее время слишком сильно. Я стал замечать усталость на его лице: маленькие, но глубокие морщинки изрисовали узорами всю его кожу вокруг глаз. Возраст? — Моя жизнь сейчас — череда заданий. Я чувствую себя больше чем миссионером, я чувствую себя в одноименной позе. Я всматриваюсь в его лицо и подмечаю глубокую морщину на лбу. Мне становится грустнее, и вот официант уже несет бутылку красного. — Хочешь выпить? Это верное решение, Майк. Вздрогнем! — он поднимает бокал и впервые за вечер искренне улыбается, — За то, чтобы мы всех ставили в позу, а не нас! Его настроение становится лучше. Его дыхание становится все громче, все возбудительнее. И он болтает отныне без умолку, он рассказывает приколы, связанные с его работой, он шутит, он смеется. Кажется, будто этот британец оживает под воздействием алкоголя. А может, это и есть настоящая жизнь, полная чувств и эмоций, и просыпается она в нас лишь тогда, когда мы изрядно напьемся? Может, именно проведя хорошо время, прожив этот отрезок счастливой жизни, мы обретаем свободу мыслей, которые потоком выходят в ведро наутро? Будь мои мысли глубже, быть может, он расстегнул бы свою рубашку дальше. Та самая официантка приносила бутылку за бутылкой, где-то глубоко в душе норовя присоединиться к нам. Вечер перестал быть скучным. Ричард, который имел специфический, отчасти дьявольский блеск в глазах, устремился покинуть сие заведение после открытой просьбы владельца дать тому автограф, что окончательно расстроило меня. Неужели этот вечер кончается? Желание тем временем все растет. Он взял меня под руку и потащил прочь из ресторана. Для меня это было в крайней степени романтично: звезды проглядывались на ярко-синем небе, легкой прохладой обдувало наши персоны, из различных «забегаловок» Ниццы доносились звуки джаз-бэндов, а от моего собеседника приятно несло перегаром. Будь я девчонкой, я отдался бы без размышлений. Стоп. Я ведь прямо сейчас готов отдаться. Он переменился, увидев знакомые для него физиономии где-то вдалеке и попросил меня «побыть ему другом», что имело под собой понятие проводить его до номера и уложить баиньки. В моей голове крутились мысли лишь о том, как и в каких позах, вследствие чего ответом моим послужило молчание и целеустремленный взгляд на отель, на теперешнее место его остановки. Его дыхание близ моего лица заставляет мое сердце биться в бешенном темпе. После ночи следует записаться к кардиологу, если не придется попасть к патологоанатому. — Майк, а ты споешь мне колыбельную? И молочка нальешь? — глаза Хомяка блестели фосфорическим светом, что околдовывало меня все сильнее. — Ты же не откажешь, верно?.. Наглая, черт тебя побери, юнионджековская задница. Ты пожалеешь об этом. Открыв с шестой попытки электронным ключом его люкс, мы ввалились, держась за руки. Поверить только, я отчетливо чувствовал его вздувшиеся вены, и это возбуждало меня все сильнее. Я отправился на поиски молока, дабы доставить удовольствие сперва этим тому самому человеку, с которым я не хотел встречаться для интервью. Его пижама рвала мне сердце. Он застегнул на одну пуговицу меньше нежели обычно. Он спокойно принял стакан теплого молока из моих рук, жадно выпил, не сводя с меня глаз, и стал толкать меня вперед. И нет, черт побери, не бедрами, а своими крепкими ручонками, прямиком в сторону выхода. Я не имел сил сопротивляться, я трезвел. Нет, так не должно быть. Я настроен. Он настроен. Это неправильно. На его лице красовались белые усы, которые все сильнее сводили меня с ума. В коридоре он поцеловал меня в щеку и виноватым взглядом посмотрел в мои глаза. Не надо слов, Ричард. Я всегда знал, что ты принадлежишь Капитану Улитке.