— Ты очень тёплая, — недавно сломанный голос опалил ухо морозящим дыханием. Из-под опущенных век она наблюдала, как насмешливо растягиваются его обветренные губы, как расходятся многочисленные трещинки и — видно, оставленные от тоски — следы зубов, как из-под верхней губы выступают тускло блестящие клыки. Девушка сжала зубами его нижнюю губу и оттянула вниз, слабо вздрагивая от контраста холода, пулей пронзившего разгорячёно-бьющее сердце. С кончика языка сорвался утробный вздох. Она потянулась к сырости и соприкоснулась с ледяными, кисловатыми на вкус губами.
Она плотно сжимала губы и вымученно улыбалась, когда встречала близких и не очень друзей. Напряжение сковывало охотницу, стоило ей лишь заглянуть кому-нибудь в глаза. Выслушивая рассказы о прошедших и наиболее запомнившихся событиях — благо, крышесносящих событий под куполом Призрачного Щита радиусом полтора километра было невообразимо мало, — девушка, бывало, не сдерживалась и нервно усмехалась, что она в одночасье объясняла задорным настроением и предлагала заглянуть в бар сегодня-завтра, тем самым приближая разговор к концу. Кван сразу вспомнил об ожидающих его коллегах и, бросая небрежные-искренние извинения, потрусил к метро, Стар — о вредном характере расчётливого парикмахера, тут же забывая о начатом ею же разговоре с подругой. Когда товарищи уходили на приличное расстояние и уже не могли видеть её лица, Валери со вздохом отпускала давящую на грудь совесть и ломанным движением смахивала пот с висков, который боялась стереть от навязчивой мысли выдать себя. Оглядываясь по сторонам, Валери в очередной раз нарекала себя дурой и, порой забывая дышать, продолжала неловко отбивать марш по улицам. Ближе к обеду, когда утренний холод ослаб, она перестала замечать, что живот крутит от голода. Замечая направленные на себя взгляды, девушка приветливо улыбалась и теряла всякий аппетит. Когда знакомые лица исчезали за спиной, её осанка портилась, а взгляд пустел от давящего на голову страха. Валери была готова поклясться, что знакомые бросали ей вслед полные презрения взгляды и вполголоса обсуждали её скорую депортацию. Ловя себя на таких мыслях, охотница огревала себя мысленной пощёчиной. «Я вполне обычно себя веду» — с максимальной убедительностью напевала она про себя, отдавая кассиру купюры. «Я чиста. На меня нет улик. Никто не докажет» — укусив пирожок, Валери нервно огляделась. «Никто».Его язык был холодным и гладким, как металл, оставлял после себя стада мурашек и пробирал до костей разрядами тока. Девушка была на всё готова ради его поцелуев в шею. Её самое разгорячённое место, как юноша с иллюзорным теплом в груди отметил ещё пару лет назад. Более жарким был лишь её рот, опаляющий сильнее, чем пламя, четыре года назад пожравшее его смольные волосы. Целуясь с ней, он с утробным стоном старался впитать её жар каждым миллиметром губ, смакуя его, как редкостный десерт, и старался не думать, что завтра утром он снова будет один, холодный и трясущийся от (после поцелуя с ней — особенно) фатально-низкой температуры собственного тела.
К ночи её состояние ухудшилось. Бродя по тусклым переулкам, где она при свете солнца находила покой в гордом одиночестве, девушка всё чаще вздрагивала и оглядывалась на шёпот далёких голосов. Слова были неразборчивы, и что-то ей подсказывало, что ей совершенно они не понравятся. Она сжимала кулаки и продолжала фланировать по переулкам со своими личными призраками, держаться подальше от ещё не успевших избавится от людской массы улиц. Иллюзии становились всё ясней: утробные голоса раздавались всё громче и отчётливее, тени сгущались, воздух становился кисловатым на вкус. Потом наступила тишина, протянувшаяся мучительно долго. Ступая по улочкам, Валери от напряжения оставляла на ладонях следы-месяцы от ногтей и читала каждую надпись на стенах. Страх давил, подстёгивал распластаться на земле и просто умереть, унеся страшную тайну с собой. Девушка стискивала зубы, с ужасом чувствуя, как опаляюще-жгучий жар из груди подступает к голове, как он жжёт изнутри глаза. Когда в голове вновь зазвучали голоса её знакомых, она почувствовала, что дрожит и боится развернуться. Чернота застывала, образуя знакомые, почему-то невообразимо страшные силуэты: они указывали на неё кривыми пальцами и шипели претензии («Совести нет» — возмущённо качала головой Стар), оскорбления («Шлюха» — брезгливо резюмировал родной отец) и угрозы («Враг!» — чуть ли не визжал продавец пирожков). Опустив глаза, девушка обхватила свои плечи и беззвучно сказала себе, что ей нужно в кровать. Она пробовала представить простыни, лёгким ветром касающиеся её тела, тёплое одеяло, помогающее забыться и успокоиться, мягкую подушку, родительским поцелуем принимающую в свои объятия. Но перед ней вновь и вновь всплывал тускло-бледный силуэт и красивое лицо, обрамлённое лукавым взглядом и той самой гадкой улыбочкой — сейчас, в тени домов, он казался чуть ли не божественным, способным и желающим уберечь её, защитить и утешить. Достаточно просто вылететь за пределы Щита… Горько усмехнувшись, Валери отмахнулась от наваждения и вышла из переулка. Улицы почти обезлюдели — городом овладел люминесцентный неприятный яркий свет. Охотница облегчённо вздохнула, когда белёсый силуэт растворился в свету, и повернула в сторону дома. Она провела вне его пределов целый день — теперь-то её не должна мучить совесть или стыд (пожалуйста).— Возьми меня, — немного резко выдохнула она, отдалённой частью сознания умоляя все существующие Высшие Силы придать её голосу твердости и уверенности. Она готовилась это высказать месяцами! Не может всё пойти не так из-за слабости в тоне, от которой юноша может колебаться! Каким бы её голос ни был, реакция началась незамедлительно. Он медленно отпрянул от её сбивчиво подымающейся груди, покинув чувственный источник тепла, и поднял затуманенный, чуть сомнительный взгляд. Словно призрак был не уверен, что услышанное им сквозь краткие вздохи и заведённые удары сердца реально, а не иллюзия притупленного горделивой молодостью слуха.
Городская атмосфера и (относительный) простор помогли ей выровнять дыхание, развязать словно заледеневший язык и просто отвлечься, в конце концов. Обдумать всё и понять, что она не стала Евой нового времени и не украла Луну. Теперь вспоминая, как её кожу опаляло кисловатое дыхание, ей не хотелось выколоть себе глаза и избавиться от обязательства смотреть отцу в глаза. Валери до сих пор чувствовала стыд, сжимающий её крупной ладонью — но уже не винила себя, не находила во вчерашнем что-то циничное или ужасное. Осталось лишь выкинуть из головы тревожные мысли о последствиях, если кто-то узнает. «Чтобы вылечить болезнь, надо найти причины её появления» — Кван всегда говорил это, даже если у него просили совета не в вопросе медицины. Сведя брови, охотница решила воспользоваться советом друга и найти источники своей паранойи. Ответ пришёл незамедлительно и не удивил — она и так знает, что её тревожит (но всё равно прикусила губу). Просто вычеркнуть случившееся из своей жизни не получится — у неё нет возможности повелевать временем. Перекручивая вариант «забыть», Валери фыркнула и раздражённо нахмурилась. О случившемся она будет вспоминать всегда, стоит подумать о призраке или вживую увидеть его. Девушка на миг оробела, подумав, что если повторить содеянное и вновь остаться незамеченной, будет проще. Возможно, получится отточить подобную авантюру до профессионализма, повторяя её всё чаще и всё более рискованно. Вот (воображение сейчас яркое, даже контрастное, что несколько озадачивает) она пьёт с друзьями пиво, только вернувшись из внешнего мира и даже не успев смахнуть пот, звонко смеётся и рассказывает о недавних тренировках в спортзале. Звучало бы убедительнее, если бы её глаза так ярко не блестели, но друзья, кажется, не заметили. Охотница повела лопатками, колеблясь, её ли сознание такое идеальное или гудящая в голове тревога излишняя. Может, друзья обратят внимание на её глаза? Или Стар прокомментирует дрожащие явно не от тренировки руки? Кван, он-то как не заметит прерывистого дыхания? Валери зажмурилась и обняла себя, размазывая сцену воображения и вынеся вердикт: искать источники болезни больно, лучше потерпеть симптомы.Она нервно дёрнула плечами, отдалённой частью сознания надеясь, что этот жест он примет как дрожь от уплотняющегося одеяла вечерней прохлады, а не как смущение, охватившее её цепкими лапами. Чем дольше тянулось молчание, тем слабее и гаже чувствовала себя девушка, в особенности на фоне юноши — грубого, нахального и аморального, но за прошедшие два года ни взглядом, ни жестом не предложившего ей что-то большее. Она легла затылком на землю и отвернулась, прикрывая глаза и тихо, слишком жалостливо выдыхая. Направленный на неё взгляд чувствовался острее руки, лежащей на ключицах, и заставлял девушку сгорать от стыда, задыхаться от жара. Ей смутно казалось, что пламя на голове юноши выжгло кислород — иначе почему так тяжело дышать?
Откуда-то сверху доносилась музыка, весёлые крики. Охотница едва улыбнулась, ступая в такт мелодии и с удовольствием подзабывая мучащую её проблему. Она мимолётно подумала зайти на вечеринку и с чуть уловимой обидой поняла, что затея глупая (кто её там ждёт?). Когда звуки музыки исчезли где-то сзади, оставив её в тишине, девушка поёжилась от осознания, что тягостные размышления возвращаются волной цунами. А потом, распахнув глаза и чувствуя ускорившийся ритм сердца, она уловила среди неприятных мыслей одну, слабо меркнувшую на фоне остальных, но заблестевшую при донесении своего смысла так ярко, что все прочие померкли.— Это шутка? — неожиданно выдохнули около её глаза, вызвав в ответ нервную дрожь. Невнятный хрип слетел с губ так быстро, что девушка сама не разобрала, что он значил. Его лицо приняло стальное выражение: рот сжат в тонкую напряжённую линию, под резко ожесточившимися линиями скул зашевелились желваки. Взгляд непроницаем и твёрд, хотя и покрыт пеленой желания. Она лениво улыбнулась, представляя, насколько серьёзно его лицо могло бы выглядеть без прилившей к щекам зелени. Юноше же невольно захотелось усмехнуться от вида девушки — сжавшаяся, напряжённая, с мило зардевшимся лицом, — но он сохранил отчеканенную холодность лица и невольно поёжился от неприятных мыслей. Может, она не шутит, и несдержанным хохотом он подпишет себе приговор вечного одиночества.
А если…? Валери прикрыла глаза, облизнув нижнюю губу. Вена на виске слабо пульсировала, посылая трепещущие вибрации до самых пальцев ног. Подчиняясь немому зову, она перевела глаза на переулки, казавшиеся чернее неба на фоне ослепительно-белых фонарей, и среди скопища теней разглядела подтянутый худощавый силуэт, мерцавший всеми оттенками серого и белого. Галлюцинация или нет — девушка с затаённым восторгом наблюдала, как губы фантома искривляются в родной («Мерзкой, гадкой, злобной» — слабо доносился глас разума) улыбке, как он игриво («Предупреждающе, надеясь запугать» — шипит инстинкт самосохранения, зазывая схватить экто-бластер и стрелять, стрелять) выпячивает клыки и нарочито медленно скользит по ним змеиным языком. Она возводит глаза к небу и беззвучно называет его идиотом, не замечая, что её голос сквозит довольным смехом.— Отвечай, — прозвучало как приказ. Она мгновенно забыла об удушающем стыде, о залитом краской лице и о шатком дыхании. Она помрачнела. Её взгляд стал холодным, негодующим и оскорблённым. Её глаза расширились, раскрывая вспыхнувшее в ней возмущение, стали немного стекловидны и пронзительны. — Нет, идиот!
«Провались всё пропадом» — огорчённо, с долей ненависти к нарушителю воспоминаний и самой себе, фыркнула Валери, с искренним недовольством наблюдая, как тает хрупкая иллюзия. Ей позвонил отец. — Валери, где ты?«Он засмеётся» — вымученно подумала она, когда тишина начала звенеть, ввинчиваться ей в уши. После осечки прошло несколько секунд — минут? Часов? — но юноша продолжал молчать. Пустой взгляд не давал понять его мыслей, угадать их хода. Она едва сдерживалась от бессильного желания толкнуть его в грудь, надеть потрёпанный комбинезон и улететь домой. Уши и лоб жгло от смущения, шею — от стынущих поцелуев на коже, глаза — от давящего изнутри жара, грозящего кончиться горестным плачем.
— Уже подхожу, — её голос прозвучал не так, как ей того хотелось — слабо, немного горестно и с едва уловимой ноткой раздражения. — Всё в порядке? — если Дэймон и заметил колкие нотки в голосе дочери, то предпочёл проигнорировать их.Он странно скривил губы — правый уголок приподнялся, нервно дрожа, левый — поддался внутрь, словно юноша закусил щеку изнутри, — и она отчётливо расслышала глухой, утонувший в горле шум. Алые глаза странно блеснули, радужка воспламенилась всеми оттенками бордо и кармина — но не по-зверски холодно и пугающе, а тепло и беззлобно. Едва различимый глазу кадык то опускался, то поднимался, отчего девушка, сама того не осознавая, недоумённо нахмурилась.
— Да, конечно, — девушка дёрнула плечом, негодуя, почему отец до сих пор печётся о ней, как о маленькой. Иногда, в глубине сердца, ей льстила и по-детски радовала такая забота, но сейчас Валери это не чувствовала. — Приходи скорее, милая. Ты наверняка проголодалась, — и, стерпев паузу, он отключился.— Дэнни, — на одном дыхании прошептала она, осторожно, словно имея дело с хрусталём, касаясь ладонью его щеки. Чуть вздрогнув от ударившего в нити нервов холода, девушка мягко и — как она надеялась — без насмешки улыбнулась. — Я люблю тебя. Она ждала смеха — когда из его глотки донёсся приглушённый, исходящий словно из-под воды гул, она с горечью сочла это за сдержанную усмешку, — насмешек — когда его губы скривились, она надулась и, испытывая острое разочарование и обиду, не нашла достойной грубой отмазки — и издевательств — глядя, как шевелится его кадык, девушка через силу подавила желание стукнуть его кулаком, закатить истерику, разорвав последнюю удерживающую нить, спешно собраться и улететь. Но никак не смущение, читаемое в позеленевших скулах, нервно трепыхающемся пламени и испуганно напряжённой шее.
«Да, проголодалась» — мутно подумала охотница, опуская руку. Ощутив квашенный запах дыма, её губы растянулись в двойственной улыбке. Подступая к Фентоворкс, она не вздрогнула, почувствовав невидимые руки на своём плече. Они были такими холодными, что обжигали — но Валери была искренне рада их почувствовать. В её сознании не было беспокойных мыслей.Юноша утробно заурчал, когда горячая живая ладонь коснулась его щеки, и толкнулся в неё. Он не сразу понял, что толкнулся к ней и низом живота — и, увидев робкую, чуть дрогнувшую от неожиданности улыбку, почувствовал себя самым счастливым в этом мире. — И я тебя, — выдохнул он ей в самые губы — пухлые, с приятным вкусом гигиенической помады, — широко улыбаясь. Долей сознания опасаясь, что это лишь сон, он чуть нервным движением потянул комбинезон — и свой, и её — ещё ниже, насколько раньше себе не позволял. — И я не против.
Возможно, это девиация. Но её это не волнует.