Разговор

– Пиши: «Челябинские манекены настолько суровы, что сами выбирают себе наряд для показа в витрине»... Написал? Слушай, а когда ты был востребован больше всего? – Наверное, в середине века. Или нет – позже, когда в магазинах совсем одежда пропала. По пять – шесть костюмов каждый день менял. – Нравилось? – Не особо, они, знаешь ли, в основном, женские были. Вот потом, уже в конце восьмидесятых, и мужские пошли, жаль только что быстро закончились. А в девяностых я уже и не нужен был никому, абибас с лосинами и без примерки хороши, а красные пиджаки все на рынке брали. – А до этого, ну, до пятидесятых, ты где был? – Тут и был, в шкафу валялся. Толку от меня чуть, на хлеб не сменяешь, на масло – тем более. Хорошо, что в войну у хозяйки с дровами проблем не было, а то бы сожгли нафиг. – А до войны? – До войны... До войны тут жил портной... – Портной в сталинке? – Тогда это была коммуналка. Конечно, не вся квартира была Гришина, мы жили вот в этой комнате, где ты меня нашел. – И ты был у него... манекеном? – Я у него был человеком. Ему не нужен был манекен, ему нужен был друг и живая душа рядом. А на пошив к нему и так на полгода вперед очередь была. Он был гений. Странно, да? Портной и вдруг – гений. – А потом? – А потом соседям стала очень нужна наша комната, и Гришу забрали, тогда с этим было просто. Он пихнул меня в шкаф и велел не высовываться ни при каких условиях. Ну, я и не высовывался, сколько мог. Хорошо, что соседи были очень жадные и не выбросили шкаф. – Это тогда ты одеревенел? – Нет, тогда я окаменел от горя. Одеревенел я потом, когда увидел, насколько всем наплевать. На судьбу Гриши, на меня, друг на друга. Деревянным быть проще, чем живым. – А почему теперь ты... ну... – Мне показалось, что я нужен... буду нужен тебе – манекен как всегда криво усмехнулся и нерешительно взглянул на мумя. – Что, теперь моя очередь признаваться? Но – зачем? Неужели после того, как мы уже год вместе, этой ехидной, эгоистичной, черствой деревяшке нужны мои признания? Хотя, кого я пытаюсь обмануть… Понятно уже, что не черствой и не эгоистичной. И вообще, если мы вместе, и об этом так хорошо молчать, это не значит, что об этом не нужно говорить. Мумь обошел стол, встал за спиной манекена, обнял его и тихонько выдохнул: – Нужен. Ты очень мне нужен. Без тебя я бы свихнулся еще год назад. Просто знай. И что ты написал, а? «Челябинские кинеманы настолько русовы, что»... Знаешь, кажется, мы слишком устали. И нам просто пора в койку. – В койку – это тема. Я, разумеется, сверху? – Разумеется? Знаешь, когда-нибудь я тебя все таки прибью!