montage

Это было то побитое чувство, похожее на которое испытываешь, когда сливают концовку многосерийного сериала, что ты смотрел долгое время. Типа когда ты следишь за развитием сюжета на протяжении продолжительного времени, в предвкушении ждешь развязку, о которой твои представления ограничиваются только уверенностью в том, что она будет мощной, а создатели берут и начинают в конце мутить воду. Развязка, конечно, получается мощной, ничего не скажешь, но настолько скомканной, сумбурной и попросту глупой, что тебе потом остается только надувшись сидеть перед экраном и пухнуть из-за сломанного мозга и даже некой обиды. Вот примерно так ощущал себя Кихен, чувствуя пальцы Минхека вокруг своего запястья. Стоило Кихену только случайным образом увидеть в инстаграме фотографию парня, одетого в наимилейший свитер, с самым что ни на есть настоящим маленьким сурикатом в обнимку, как он решил, что это именно то. И его уверенность не сдувалась ни на секунду в последующий период их общения с этим самым мальчиком. Между ними 195 километров расстояния от Чонджу до Сеула, это два часа сорок минут на автобусе, но Кихен даже так уверен, что Минхек теплый. Минхек, имеющий арсенал стикеров, размерами даже больше его словарного запаса (а лексикон Минхека огромен), и заваливающий ими Кихена в любой подходящий и неподходящий момент; Минхек, записывающий ему минутные видео, на которых они ничего не делает, кроме как до хрипов смеется; Минхек, способный прислать даже фотку лужи с подписью «как милашно~»; Минхек, работающий в зоо-кафе, в котором следит за зверьками и варит кофе, – как такой Минхек может быть нетеплым? С первых же отправленных ими друг другу сообщений Кихен воспринимает Минхека как своего соулмейта, хоть и не решается поднять этот вопрос в самом их диалоге. Кихен все же оставляет небольшой процент того, что он может ошибаться. Но спустя пару недель до безумия плотного общения Минхек как-то оборвано пишет: «тебе не кажется, что мы с тобой, ну». Кихен тогда занервничал, как школьник, сжал смартфон двумя руками и нервно смотрел на бегающие три точки рядом с именем собеседника. Но пару секунд спустя точки исчезли, а нового сообщения не пришло. Тогда Кихен отправил три выразительных восклицательных знака и получил в ответ «забудь», на что он довольно хмыкнул и отправил: «конечно же кажется». Позже, преодолев смущение, они обсудили нависший над ними вопрос и заключили, что они соулмейты и что вот всё. Всё так и должно быть. Осталось преодолеть почти две сотни километров, но это не казалось особо проблематичным для двух взрослых, самостоятельно зарабатывающих людей. Хенвон, лучший друг Кихена, которому уже посчастливилось прикоснуться к своей родственной душе и который, по совместительству, был тем, кто не упускал ни единой возможности поделиться своей любовью к ярким краскам, так оживился от новостей о соулмейте друга, Кихен навряд ли когда-либо видел его настолько активным за все годы их дружбы. Хенвон не унимался тарахтеть о взрывекрасоксиянииобъемностицветногомира, при этом постоянно добавляя «ну ты все равно сейчас ничего не поймешь» и все равно продолжая свой воодушевленный спич. Кихен действительно не понимал, как можно «разукрасить мир». То есть, он был, если по секрету, абсолютным романтиком и, конечно же, жил мечтой об этом высоком прикосновении и так далее, но ему не хватало воображения представить, что же такое «цвета». Ни определения в учебнике биологии по курсу начальной школы, ни потуги родителей и Хенвона объяснить идею цвета не помогли Ю представить эту немудренную реалию. Выйти за рамки своей черно-серо-белой палитры было сложно как в реальности (потому что найти соулмейта – это еще та работенка), так и в воображении. Но с появлением Минхека все стало немножечко проще, вопрос «как?» отступил назад, если не растворился вовсе, зато его место занял «когда?». С Ли Минхеком было до дрожи просто и спокойно: когда Кихен попросил его не смеяться перед тем, как рассказать, что он работает вокалистом на местной маленькой радиостанции и записывает музыкальные заставки вроде «Кто же, кто же нам звонит~» или заказную рекламу и поет двухстрочные песни о сочной курочке в магазинчике на углу, Минхек не смеялся. Просто назвал это милым и пообещался поставить на звонок одну из заставок, над чем уже в голос угарал смущенный Кихен. Минхек был заботливым, громким и до ужаса привлекательным, поэтому спустя два месяца общения Кихен сам поразился тому, почему это он до сих пор находится в Чонджу и даже не имеет на руках билета в Сеул. И каким-то непонятным образом Кихен обнаружил себя, бросившего работу и нашедшего себе в онлайн небольшую однушку в Сеуле, стоящего на железнодорожной платформе (раскошелился на поезд) и полностью готового к встрече с Минхеком. В его рюкзаке была тонкая книженция «Учим цвета радуги», подаренная по случаю переезда Хенвоном. Когда через полтора часа он вышел в столице и увидел темноволосого высокого парня, машущего ему так сильно, что у Кихена от одной картины собственная рука заболела, он понял, что пришел конец его гладкой жизни. Несмотря на большое желание обняться при встрече, они этого не сделали. А еще шарахались друг от друга как от огня. Конечно же им хотелось, наконец, взяться за руки и все такое, но кто бы не испугался последующих за этим прикосновением изменений, которые типа, ну, абсолютно кардинальные. Так они, не касаясь друг друга, поехали на съемную квартиру Кихена, проверить, все ли в порядке, и заселиться. Скинув там его сумки, полной жизни Минхек, пахнущий цветочными ароматическими свечками, потащил его показывать Сеул, будто бы Кихен не был тут сто раз за свою жизнь. Они потратили минут двадцать на спор, кто платит за их кофе, а потом сорок минут на то, чтобы понять, где они находятся, потому что они, слишком увлеченные своей болтовней и смехом, сели не на тот автобус и уехали в неизвестном направлении. Все произошло случайным образом, конечно же. Когда они гуляли по набережной и по очереди пытались пошевелить ушами, они не заметили несущуюся компанию детей на велосипедах. В итоге Кихена чуть не снесли с ног, а Минхек рефлекторно схватил его за голое запястье. Они даже не заметили сначала, удивленно выдохнули из-за произошедшего, заулыбались, а потом одновременно заметили свои руки и драматично зависли. То, что что-то не так, понятно стало сразу, как они начали оглядываться по сторонам в поисках изменений. Потому что по всем описаниям этого процесса «проявления цветов» изменения сразу же бьют в глаза и не нуждаются в поиске. Но река Хан сбоку бултыхалась все тем же черным валуном, вечернее небо от края до края переливалось привычными оттенками серого, а лицо напротив не налилось «цветом жизни». Обеспокоенные взгляды, которыми они обменялись, говорили громче слов. Ни один, ни второй ничего не почувствовали. Все сразу же стало так неловко. Они ошиблись. Прогадали. И закончилось все тем, что они очень робко и смущенно друг от друга сбежали. Минхек сослался на вечернюю смену, а Кихен на неразобранные вещи, и разлетелись они в противоположные стороны. Но, конечно, Кихен не пошел в свою квартирку, потому что он чувствовал себя разрушенным. Просто он как-то уже привык к перманентной мысли о том, что его будущее полностью и бесповоротно связано с Минхеком, он строил планы, только включающие их двоих, а теперь ему придется выкинуть все свои планировки в мусорное ведро. Прошагав вперед по набережной с километр, он гордо заявил у себя в голове, что идея цветов просто чересчур романтизирована. Ну потому что это не может быть не Минхек, окей? Кихен не был из ряда тех людей, кто быстро со всеми сближается, кто влюбчив, и это, наверно, было одним из важнейших факторов его уверенности в том, что если на Минхека у него торкнуло, то это неспроста. Так что Кихен уверено бросил все ради Минхека, но благополучно проебался. Он решил, что надо было бы сообщить об этой лаже Хенвону, да только слов подобрать не смог. Прям вот в прямом смысле. Кихен так и встал под фонарем, пялясь в экран и не зная, что написать. Потому что что же в итоге? Они не соулмейты? У них просто взаимный краш друг на друга, который не дотягивает до этого «высокого, цветного» чувства? Или произошел какой-то сбой и у них просто не сработало? Кихен решил, что ему нужно в обязательном порядке еще раз потрогать Минхека. Он уже было развернулся бежать за парнем, попутно разблокировав телефон, чтоб набрать его номер, как его желудок слишком жалобно заскулил, напоминая Кихену, что он, кроме завтрака и кофе, за день ничего и не ел. А рядом с ним стоял небольшой магазинчик, подобными усыпана вся набережная, и решил, что торопиться не стоит. Взяв себе несколько пачек рамена, он задумчиво взглянул на переливающиеся бутылочки соджу и взял себе две, вслушавшись в их перезвон. Оплачивая покупку немного замешкавшемуся почему-то кассиру, не поднимая на того головы, Кихен все еще пытался понять, стоит ли связываться с Хенвоном и будут ли его советы вообще релевантны. Почему? Да потому что тот вообще не спец в этих делах, в своей же ситуации он удобно устроился, палец о палец не ударил для отношений с его родственной душой: они были соседями с тех пор, как Хенвон в пятнадцать лет переехал в дом напротив, а воссоединились они только тогда, когда ему уже двадцать стукнуло. И Хосока, его соулмейта, вообще жалко до слез было, потому что он влюбился в Че как только тот заселился в дом через дорогу, а тот просто его не замечал многие годы. И не в смысле, что Хенвону было плевать на соседского парня, он просто даже не знал, что у них есть соседи. Ну что ж, никогда не отличался любознательностью и внимательностью. Все попытки Хосока познакомиться были провальные, каждый раз, когда он пытался окликнуть парня на улице, тот всегда оказывался слушающим в наушниках музыку и просто не слышал его. Если бы у Хосока в один день не прорвало, и он не приперся к Хенвону домой, нахальным образом положив свою ладонь открывшему ему дверь парню на щеку, они бы навряд ли хоть когда-нибудь сдвинулись с мертвой точки. Поэтому слушать советы уваленя в отношениях Че Хенвона себе дороже. Заварив свой рамен в этой же забегаловке и добавив туда, походу, все ингредиенты, которые только можно, Кихен в одинокую упал за один из уличных столов, стоящих рядом с магазинчиком. Достал из своего рюкзака и надел заранее припасенную шапку, потому что он не любит, когда ушки мерзнут, написал Хенвону в ответ на все его вопросы только одно сообщение: «я грустно жую рамен» и отключил звук на телефоне, наливая себе стопку соджу. Кихен, натянув рукава своей худи до пальцев, сидел как-то надувшись на жизнь и уплетал свою лапшу, громко стучал рюмкой по деревянному столу, а от мыслей о том, какого цвета может быть соджу, надулся еще больше. Но в итоге все-таки заключил, что с таким горько-сладким и жгучим вкусом она по-любому должна быть до сверкающего яркой. Он просидел так до того времени суток, когда даже под фонарем, который светил у этих столов довольно тускло, сложно было что-либо разобрать. И за все свое пребывание в этом месте ни разу не заметил обеспокоенного взгляда следящего за ним продавца из этого самого магазинчика. Этот продавец решил обратить на себя внимание тогда, когда подходила к концу его смена. Кихен подпрыгнул на лавочке с глухим «айщ», услышав у себя под ухом тихое «извините». Парень даже успел схватить пустую бутылку из-под соджу за горлышко, готовый защищаться, когда обернулся на подсевшего к нему человека. Парень смотрел на него по-щенячьи и губы поджимал от неловкости, но взгляда не отводил. И глаза его были такие темные, темнее ночи вокруг, у Кихена что-то в районе легких сжалось в даже несколько приятном спазме, он сам поразился и ничего сказать не мог. – Я просто хотел поинтересоваться, не нужна ли вам помощь? – спросил тот тихо, а Кихен почувствовал прилив какой-то теплоты в глубине живота. – Малыш, если ты думаешь, что мне нужна помощь после одной бутылки, то… – Кихен задумался, потому что понял, что забыл придумать конец предложения до того, как начать его говорить. – То не думай, – закончил он, опрокинув в себя рюмку и отвернувшись подальше от этого щенячьего, но при этом слегка лукавого взгляда. Парень сбоку прыснул и еще где-то с секунд пять просто сидел и смотрел на профиль отчаянно пытающегося игнорировать его взгляд Кихена, после чего сказал на выдохе: – Ну что ж, ладно. Моя смена заканчивается, а вы тут так одиноко сидите, не хотел вас одного оставлять просто, – пока он говорил эти несколько слов Кихен уже сто раз успел задаться вопросом, реально ли вообще иметь такой голос. – Холодает, так что вот плед. Когда будете уходить, просто занесите внутрь и отдайте моему сменщику. А если утащите, то… я буду грустить, – сказал он, пожав плечами поднимаясь на ноги, а Кихен молча расстелил мягкий теплый флисовый плед у себя на коленях, пытаясь выговорить «спасибо», но оно вышло настолько тихим, что затонуло в вороте его худи. – И во всех магазинчиках набережной Сеула практикуют такой спец-сервис? – спросил тот, задрав голову на поднявшегося на ноги продавца. – Ну, – замялся тот, выдохнув с неловкой улыбкой. – Это от клиента зависит. – Это ты что, мелкий, заигрываешь со мной? – протянул тот, а потом захихикал, сморщив нос и откидывая голову назад, смотря на того снизу-вверх. – С чего вы взяли, что я мелкий? Вдруг я старше. – Я 93-его, ты? – невозмутимо ответил тот, подняв бровь и закидывая в рот соленый орешек. Тот только отвернулся, дернул бровями и закатил глаза, поднимая руки, мол, ладно, ладно, вызывая у Кихена приглушенный смех. – Я никогда не ошибаюсь, – сказал старший гордо; на самом деле, ничего подобного, никогда он на взгляд не умел возраст определять, просто этот парнишка был слишком очевидным. Работник магазина сказал «окей, окей» и попрощался, напомнив про плед, и развернулся уходить. Кихен как-то грустно поджал губы, но сразу же отвернулся к столу, считая, что, если он его сейчас окликнет, это будет странно. Поэтому он потянулся за второй бутылкой соджу, пытая ее открыть. – Нет, слушайте, – опять услышал вскрикнувший от испуга Кихен над своим ухом, когда парень снова плюхнулся рядом с ним, спиной к столу, и вновь схватился за горлышко бутылки, готовый уже отмутозить этого мальчишку, который ходит бесшумнее кошки. – Ты что, хочешь, что б я от страха тут откинулся в твою смену? – выдавил тот сквозь зубы, пиная холодной бутылкой мальчишку в плечо. – Нет, простите, мне просто нельзя уйти просто так. Вот вы тут просто больше часа сидите, и я все это время думаю, что с вами что-то не так, – затараторил мальчишка. – Отлично, мог бы мне и раньше сказать, что у меня что-то на лице, – устало пробубнил тот, пытаясь рассмотреть свое отражение в бульоне от рамена. – Не-не-не, – со смешком замахал руками тот. – Вы просто… – он взял паузу, а Кихен пожалел, что в реальной жизни нельзя отправить несколько знаков вопроса. – Короче говоря, можно я вас потрогаю. Старший взял паузу на несколько секунд, застыв и смотря на парня не моргая, а потом быстрым движением подтянул свой плед и отодвинулся на другой конец лавочки, вытянув вперед руку с полной бутылкой соджу. – Во-первых, ты звучишь, как извращенец, во-вторых, если это то, о чем я думаю, то с меня этого дерьма на сегодня хватит, – протараторил тот, следя за тем, чтоб расстояние между ними не сокращалось. Парень поднял одну бровь, мысленно посылая строчку знаков вопроса. – Нет, ну вам ничего странным не кажется? – вновь подал голос тот. – Ну, между… – говорить «нами» было как-то слишком смущающее, поэтому он ограничился лишь жестом, указывая сначала на себя, потом на старшего. Кихен не хотел отвечать, потому что откуда он знает, что тот подразумевает под «странным», и вообще, Кихен немного выпил и не готов сейчас рефлексировать свои собственные ощущения. Плюс ко всему, его первый день проживания в столице вышел слишком сумасшедшим, и, как ему казалось, всех этих событий было слишком много для такого небольшого темпорального отрезка. – Да короче, – отмахнулся Кихен, продвигаясь чуть ближе к мальчишке и ставя бутылку на лавочку между ними. – Дольше сидеть будем, давай, – сказал тот, вытягивая вперед руку, как для рукопожатия. Парень напротив заморгал недоверчиво, несколько раз перевел взгляд с протянутой руки на лицо старшего и обратно, потом кивком головы смахнул со лба несколько темных прядок волос, прокашлялся, будто к выступлению готовился, и протянул свою руку вперед, но не коснулся. Их ладони напряженно зависли в нескольких сантиметрах друг от друга и застыли так на нескольких длинных секунд, пока работник магазинчика не сделал одно неловкое движение вперед, а Кихен с визгом не отдернул руку, не дав им соприкоснуться. – Страшно! – прохныкал в ответ Кихен, прижав свою руку к груди. – Вдруг сработает. – Вы уверенны, что старше? Я бы вам больше тринадцати не дал, – цокнул парень, явно пытаясь его спровоцировать. Кихен отпустил свою руку и посмотрел на парня с таким убийственным взглядом из-под скептически поднятых бровей, что тому аж неловко стало. Он молча вытянул руку вновь, пытаясь вернуть ее на ту же позицию. Но он забыл про им же оставленную бутылку соджу, которую он красиво смахнул своими пальцами. Оба парня среагировали на резкие движение бутылки одновременно, даже больше на рефлексах протянули ладони, пытаясь не дать напитку упасть. Одновременно обхватив пухлую стеклянную бутылку с разных сторон, они ненароком переплели пальцы своих рук. Несмотря на стойкую статичную картинку, что видел у себя перед глазами Кихен, его внутренняя метеосистема трубила о том, что начался торнадо. Безумный вихрь посносил всю привычную парню атрибутику его обычной жизни, постирал въевшиеся черно-серые просторы, которые же, спустя секунду, казались неестественными. Волосы сидящего напротив парня мягко встрепенулись обычным природным ветром и заблестели в совсем новом цвете, живом, не абсолютно черном. Щеки налились оттенком здоровья, чего-то теплого, даже глаза, которые, по сути, сохранили тот же черный цвет, выглядели насыщенней. Кихен даже не успел осознать, что произошло, но в его голове уже мелькнула мысль о том, что он хочет знать названия всех цветов, чтобы описать сидящего перед ним человека. Одни губы, выглядящие так ярко и сочно, чего стоили. Кстати говоря, работник этот, каким-то образом оказавшийся его соулмейтом, похоже, переживал глубокий кризис, потому что он как застыл с открытым ртом и выпученными глазами, так и не двигался. Только бутылку соджу в руке сжимал (=руку Кихена). – Ужас, – выдал старший на выдохе, пробуждая парня, который, проморгавшись, прилип взглядом к губам напротив. – Коснуться своего соулмейта, спасая водку, – продолжил тот, но потом улыбнулся одним уголком губ, смотря на то, как играются мышцы под кожей человека напротив, что тоже выдал небольшую улыбку облегчения. – Очень оригинально, не находишь? – ответил тот, прищурившись, а Кихен обратил внимание на полное отсутствие у себя желания оглянуться в данный момент, посмотреть на природные изменения, все, чего он хотел, это не отрывать взгляда от парня напротив. – Совсем не романтично. – Ты… – начал парень, но старший перебил его: – Кихен. – Нет, то есть, да, я… я хотел сказать, что ты руки отморозил, холодные до ужаса. – Господи, молодец, давай сделаем ситуацию еще менее романтичной, – всплеснул свободной рукой Кихен, повышая громкость голоса, на которой они переговаривались последнюю минуту. Парень выпустил бесшумный смех и назвал, наконец, свое имя. – Чангюн, – повторил Кихен, пробуя, и опустил глаза на то, как Чангюн пытался, не расцепляя их рук, освободить из их хватки бедную бутылку. – Пойдем на свет. Они в две руки (потому что расцеплять свои пальцы они не планировали), собрали и выкинули оставшийся после своеобразного ужина Кихена мусор и забежали в здание безлюдного магазинчика. Под ярким светом они вытащили из рюкзака Кихена успевший помяться подарок от Хенвона – «Учим цвета радуги» – и принялись учить, действительно. Кихен забрался на прилавок, Чангюн встал между его ног (это само как-то вышло), и вместе они принялись рассматривать интерьер, прилавки, продукты, но в первую очередь друг друга. Они пытались портретировать друг друга, используя ту необширную палитру названий, что у них была, при этом чувствуя, что этих семи цветов мало, особенно для описания губ и кожи. Их «обучение» сопровождалось непонятными ремарками, вопросами, причем совершенно не по существу, они, вроде бы, начали говорить о том, почему у Чангюна синие волосы, а в итоге сидели и обсуждали любимые вкусы мороженого. Их словесный водопад закончился тогда, когда в магазин ворвался запыхавшийся человек. Кихен подумал, что это посетитель, и смутился, пытаясь слезть с прилавка, а оказалось, что это сменщик Чангюна, и старший еще больше смутился. Когда они выбирали (под пытливым взглядом любопытного Чжухона), куда им сейчас лучше пойти, оказалось, что Чангюн живет в этом самом магазине, в подсобке, потому что его на днях выгнали из его съемной квартиры из-за «долгой глупой истории», и тогда Кихен предложил ему остаться у него на время (но спойлер: он остался навсегда). Несмотря на ночное время суток, их поездка домой выдалась очень яркой: начиная от огромных вывесок и таблоидов, которые били по глазам своим колоритом, и заканчивая неловким поцелуем, инициатором которого был покрасневший аж до кончиков ушей Чангюн. Они просто стояли одни на остановке в обнимку (потому что холодно), ждали автобус (который в ночь ходит раз в полчаса), и у Чангюна все терпение внутри полопалось просто (ну потому что Ю Кихен – это слишком). А Кихен так хитро и довольно улыбался тому в губы, что Чангюну оставалось только еще больше краснеть. Смотря на Чангюна, Кихен понимал, в чем была его ошибка с Минхеком – они с Чангюном были настолько разными, что Кихена каждый раз пробивало на смех, стоило ему вспомнить, как он считал, что его идеальный тип – это Ли Минхек, полностью отличный от его истинного соулмейта. От Чангюна не пахло цветами, лишь только крепким чаем, чистым бельем и домом, он не умел готовить хороший кофе, хоть и очень старался, а зверюшки боялись его, как огня (и он всегда делал эту умилительную грустную моську каждый раз, когда очередной уличный котенок выбирал голодание, а не еду с рук Чангюна (и Кихен от этой картины заливался до слез каждый раз). Он не кидает Кихену фотки милых животных и картинок с подписью «похож на тебя^^», как это делал Минхек, наоборот, он находит ему самые неудачные и угарные рисунки и фотографии в интернете (специально ищет) и кидает ему с подписью «эт ты», после чего велик шанс того, что сегодня его в дом не будут пускать где-то с час. Когда Кихен, с приставкой «только не смейся», рассказал ему о своей уже бывшей работе на радио, Чангюн не то чтобы смеялся, он просто прорвался диким хохотом до слез, а потом пошел скачивать всевозможные эфиры той радиостанции, саморучно вырезать оттуда «партии» Кихена и собирать нарезку, чтобы включать ее в любой неудобный момент, чтоб подоставать своего хена. А еще Чангюн был любящим, до ужаса, заботливый, даже чересчур, и очень старательным, имел чарующий голос, низкий-низкий, который всегда звучал успокаивающе, и целовал так нежно-нежно, что коленки тряслись. Он всегда ставил интересы Кихена выше своих собственных, что старшего бесило, но потом тот понял, что делает точно также, почему они и живут в абсолютном балансе, и успокоился. Чангюн даже пренебрег своей ревностью и предложил Кихену попробовать восстановить общение с Минхеком, потому что из них получились бы отличные друзья, а друзья – это классно. И так Кихен стал лучшим другом Минхека, который, кстати, нашел свою пару ненамного позже Кихена.