панацея

Эрик Леншерр — капитан команды Слизерина, звезда вечернего шоу, образец вечного молчания и угрюмых взглядов из под бровей. Эрик Леншерр — хороший ученик, его работы весьма неплохи, возможно, он не лучший на своем курсе, но лишь потому, что он знает, в какой мере ему надо учиться. Эрик Леншерр неулыбчивый, невеселый, он не солнечный парень. Скорее, он — чуть светловатое небо после утреннего дождя, он — вечерний сине-красный закат, он — могучие пики гор. Эрик Леншерр не солнечный парень, но кто сказал, что это плохо? Эрик не простой, но в него влюбляются. Девчонки с пятых курсов поджидают его после квиддича, девчонки с шестых ждут его прямо возле двери в общую гостиную Слизерина. Звучит по-детски смешно, но он школьный угрюмый принц, хогвартский король без короны, с метлой и значком капитана команды. Видимо, Леншерр не замечает, как к нему относятся или не хочет замечать, видимо, это выглядит для него смешно или вовсе не интересно. Да, Эрика замечают, в него влюбляются. И Эрик Леншерр, он тоже влюбляется. Он влюбляется по уши, как говорят магглы. Он тонет, даже не пытаясь выбраться, стоит у самого края пропасти, даже не пытаясь отойти. И когда он летит, то даже не кричит о помощи. Этому парню нужно хоть что-то, ему нужно лекарство, потому что он терзает себя, сжимает кулаки до красных полос, раздирает себя изнутри. Это как синдром, поставленный врачом на позднем сроке, как последняя надежда на выживание, как сгорание заживо. Этому парню нужно хоть что-то, ему нужна панацея. Чарльз Ксавьер — его панацея. Чарльз Ксавьер — человек-улыбка, верящий во все и в каждого. Чарльз Ксавьер — лучший на своем курсе, парень, который гонится вперед программы. Чарльз улыбается всем несчастьям, поднимает руку вверх и кричит мотивирующие слова поддержки. Ксавьер — рейвенкловец, староста своего факультета. Чарльз Ксавьер — тот самый солнечный парень. Эрик думает, что Чарльзу идет синий, ему кажется, что у Чарльза лучшая улыбка на свете, и каждый раз, когда их глаза встречаются, он тонет снова. Леншерр хочет знать его, хочет видеть его каждую гребанную минуту, забываться с ним, прикасаться к нему, проводить пятерней по его невероятным волнистым волосам, трогать губами его губы, чувствовать улыбку и наслаждаться, наслаждаться. Эрик вырабатывает новые инстинкты. Он чувствует, как Ксавьер заходит в общий зал даже не смотря, слышит, как тот смеется сквозь шум непреодолимых криков, а потом наблюдает, чувствуя себя как дома, смотря на ямочки на щеках парня, мысленно прикасаясь к румяным щекам. Убивая себя раз за разом, не смыкая глаз ни на секунду, стуча пальцами по деревянному столу, раздражая сидящих рядом. Он смотрит даже после того, как Чарльз выходит из общего зала со своими недодрузьями, несколько минут пялится на пустое место. Потом переводит взгляд на рядом сидящих однокурсников, играющих в шахматы, и нервно вздыхает. Эрик бы уже давно поставил мат. Эрик хочет поиграть в шахматы с Ксавьером. *** Солнце бросает теплые лучи на высокие пики башен, шум из замка доносится почти что разрывающий перепонки, а через огромные поля несутся первокурсники, крича и перегоняя друг друга, смеясь и размахивая руками старшим. Прохладный ветер качает зеленые, недавно распустившиеся листья, но Леншерру все равно жарко в тесной форме, он оттягивает ворот кофты, пытаясь вздохнуть глубже, сильнее. Эрик понимает, что это нихрена не помогает, потому что он видит, как Чарльз Ксавьер идет ему на встречу, хватаясь за сумку на плече и выравнивая дыхание после бега. В любом другом случае Леншерр бы посмеялся, но это как раз тот момент, когда он не может произнести ни слова, сжимая зубы и цепляясь за метлу. Он чувствует себя больным на голову ребенком, стирающим нормальные мысли, оставляя в голове лишь россыпь родинок на щеках, шее, плечах. Боже, как сильно он хочет прикоснуться к его плечам. Неправильные мысли в правильный момент. — Удачи, Эрик. Тихое, почти неслышимое, вызывающие неконтролируемую дрожь. Его имя отдается в ушах как эхо, повторяющиеся раз за разом. Его имя, слетевшее с его губ. Леншерр думает, как сильно он хочет довести Чарльза до такого состояния, чтобы парень стонал, повторяя его имя много раз, хватаясь за плечи и откидывая голову назад. Эрик думает, как сильно его удивляет Ксавьер, чувствует, что рейвенкловец становится чем-то большим, чем просто парнем, а ведь он лишь наблюдает. Но Чарльз стоит перед ним. Краснощекий, внезапно улыбчивый, смущающийся, прекрасный, никем не тронутый, и Эрику так хочется, чтобы ко всему этому добавилось простое "мой". До одури хочется, до сумасшествия. Он смотрит на Ксавьера, а тот, поджимая губы, дежурно улыбается и сбегает. Черт, что же ты делаешь, Чарльз? Что делаешь ты, Леншерр? Он хотел его остановить, хотел побежать за ним быстрее, чем тот белобрысый парень из комиксов, которые постоянно читают первокурсники. Догнать, обнять, сказать все в лицо, прокричать, упасть в ноги, чтобы до царапин на коленях. Больно, но до чертиков свободно. И плевать на весь народ, плевать, что это будет слишком дико, плевать на всех и на все, кроме него. Кроме Чарльза. Страшно осознавать, что он так зависим, но Эрик не осознает. Потом звучит звук свистка, Леншерр отходит от оцепенения, а рейвенкловец давно сидит на трибунах. Дети ликуют, а ему тошно, хочется вырвать из себя все это, разорвать грудь, сдохнуть наконец-то. Выходит никак, потому что тренер зовет их, и игроки взлетают вверх. Эрик стоит так еще несколько секунд, вздыхает, осматривается, замечает Чарльза и садится на метлу. Эта игра должна быть короткая, потому что ему нужен отдых, моральный. Он охотник, капитан, и его главная задача не подвести команду и в любом случае, выиграть. Звучит ужасно цинично, но этого хотят слизеринцы, именно этого хотят все, и если они проиграют, то виноват будет лишь один он. Знаем, проходили. Эрик капитан уже два года, и, на самом деле, он не просился, просто ему нравился полет, нравилось вдыхать кислород на высоте, ощущать, как воздух забирается под кожу. Представлять, что он не один, как теплые руки хватаются за его талию и плечи, и как громко он смеется с человеком позади него. Переплетать пальцы, смотреть на вдохновляющие виды сверху, Леншерр почти чувствовал это. Думать об этом можно бесконечно. С каждой мыслью у Эрика в голове взрываются бомбы, сотни, тысячи бомб, но даже это не может ничего поделать с Чарльзом Ксавьером в его голове. Паршиво? Нет. Просто невозможно. Игра долгая, ужасно долгая, Леншерру хочется рычать, но он летит с квоффлом и забрасывает его в среднее кольцо. Удачно, ведь вратарь гриффиндорцев полный придурок. Чарльз смешно жмурится от солнца, закусывает губу и так сильно нервничает, что Эрик чувствует это даже тут, на высоте. Ксавьер не отводит взгляда от капитана, следит за ним, даже не скрывая, держится за перила и не издает ни звука, чертовски тихий. Этот взгляд напрягает. Они все равно выигрывают. Крики становятся громче, лиц больше, а слизеринцу всего лишь нужно уйти, пока команда не начнет звать его на ночные приключения с бутылкой сливочного пива и медовухой. Их развлечения казались слишком по-детски нелепыми, но им нравилось, и он не собирался останавливать парней из команды. Он стоит на земле, слышит, как некоторые кричат его имя и вытирает пот со лба. Ему жарко, форма давит, метла кажется слишком тяжелой в его руке. Эрик пытается быстрее дойти до раздевалок, почти что бежит, хмурится, и все это выглядело бы очень комично, если бы это был не он. Он слышит стук ботинок об землю позади себя, но не придает этому значения, его взгляд расфокусирован, мышцы зудят, внешний вид оставляет желать лучшего. Он почти доходит до места назначения, как чувствует цветочный запах и видит кучерявые русые волосы перед собой. — Поздравляю, — он произносит это слишком быстро, смотрит себе в ноги, почти ломает пальцы за спиной. На его лице миллион эмоций. Леншерр не успевает ни за одной, хотя он хочет прокручивать каждую по раз сто, не меньше. Эрик молчит, сморит сквозь парня, выворачивает разум наизнанку, пытаясь запечатлеть этот голос в своей голове, в своем сердце. Он не может сосредоточиться, хочет, но не может, Чарльз Ксавьер полностью в его мыслях, он здесь, перед ним. — Знаешь, я телепат, — он смешно дергает бровями, ветер раздувает его волосы. Леншерр видит как рейвенкловец, ежится и тихо вздыхает. — И я знаю, что ты очень рад мне. Чарльз ухмыляется ему доброй ухмылкой, стоит еще пару секунд и уходит. Он машет рукой на прощание и бежит к замку. Эрик Леншерр впервые за долгое время улыбается. *** Проходит неделя после матча, у Эрика кружится голова от глобальных перемен. От улыбок Ксавьера на завтраках, обедах, ужинах, при каждой их встрече. От каждого его слова, а он здоровается с ним, прощается, произносит его имя. У Леншерра кислорода в горле не хватает, но он готов задыхаться только ради легких касаний. Боже, Чарльз касается его, его рук, улыбается, и проводит большим пальцем по вене, как бы нечаянно. Он выбивает из него весь дух, не оставляя ничего, кроме себя самого. Это не больно, это... хорошо. Эрик думает, что все происходит слишком быстро. Для него, для Чальза, для всех. Но он не может противиться, когда парень касается его щеки, невинно смотрит в глаза, а потом, жутко краснея, извиняется и отводит взгляд. О, боже, как он может быть настолько очаровательным? У Ксавьера получается сбить его с толку за секунды, и это уже начинает выходить из-под контроля. Этот парень, такой веселый, такой невероятно милый, постоянно зовет его в Хогсмид, выбирает ему сладости в магазинах и звонко смеется, когда надевает на голову Леншерру кошачьи черные ушки. Эрик хмурится, выглядит так нелепо, что Чарльз чуть ли не катается по полу, вытирая с глаз выступившие слезы. И как тут злится, как сказать, что он не может этого делать? В том-то и дело, что он может. Впервые за все это время Эрик предлагает сыграть ему в шахматы. Ксавьер смотрит на него удивленно, немного непонимающе, а потом светло улыбается и много раз кивает головой. Они играют первую партию, потом вторую и третью, и Чарльз, уставший, с прикушенной губой, поднимает взгляд на слизеринца. У него красные щеки, в помещении невероятно жарко, а может быть и нет, просто Чарльз, опершийся на стол и тянущийся к его лицу, делал все на несколько градусов теплее. На несколько градусов горячее. Он целует его осторожно, медленно, чертовски невинно, будто бы и не целует вовсе, а просто прикасается, но Эрику хватает и этого, чтобы привстать и провести пятерней по волосам парня, впиться в его мягкие губы сильнее, проводя языком по верхней и услышать первый легкий стон. Мать твою, у него крышу сносит от него, от губ, от голоса, от всего. Леншерр берет Чарльза за руку не отрываясь, показывает в каком направлении обойти стол, потому что рейвенкловец закрыл глаза и может лишь отвечать своим тихим голосом на действия Эрика. Слизеринец отрывается от чужих губ, кладет свои руки ему на талию, проводит вверх, чуть задирая свитер, и Чарльз, краснея, жмурится еще сильнее. Леншерр слабо выдыхает, он и не мог подумать о таком, даже мечтать, но он тут, Ксавьер тоже, и это все, что нужно. Чарльз топчется на месте, пока Эрик не может оторвать от него взгляда, и сжимая губы, садится на колени слизеринца. Это неожиданно, Леншерр хватается за парня, сидящего на нем, как за спасательный круг, проводя большим пальцем по пояснице. Он не пытается сдвинуть руки ниже, Чарльз трясется на нем, как ошпаренный. Эрика самого немного потряхивает, видимо, это выходит за все рамки дозволенного, но ради этого парня, он готов выходить за эти рамки. Ксавьер дышит прерывисто, ерзает на нем, и Леншерр пытается не сжимать челюсть слишком сильно, потому что кажется, что в конечном счете он ее сломает. Он проводит по шее рейвенкловца рукой и наклоняясь, целует нежную кожу. Чарльз хватается за его плечи, когда Эрик проводит языком от его кадыка до плеча, оттягивая свитер. Ксавьер неловко кладет руки на талию слизеринца, а потом забирается под водолазку, проводя по прессу. Он немного дергается, когда Леншерр кусает его за плечо, а потом хватается за бедро и зализывает укус. Чарльз думает, что это невероятно грязно, но не может остановится и стонет его имя. — Эрик, — тихо шепчет прямо в ухо. А Эрик, он задыхается. Леншерр думает, что в конечном счете, главное не то, что он выиграл в прошлой игре, главное, что он выиграл Чарльза в настоящей.