break me or love me

За одно только сегодняшнее утро на теле прибавилось три синяка и огромный ушиб на щиколотке. И черт бы с ними, с синяками, даже если они появились из ниоткуда, но когда его непонятной силой швырнуло в дверной косяк, пришлось с грустью признать, что второго за неделю визита к врачу ему не избежать. А главное – обидно. Ушиб-то такой идиотский, равно как споткнуться лежа. В больнице он появлялся чаще, чем президент по телевизору. Медсестрички в регистратуре едва ли не аплодировали, когда он приходил с чем-то попроще перелома. Еще бы, он здесь как местная телезвезда, хоть реалити-шоу клепай – странно, что еще ставки не делали. А может и делали, просто Хосок уносился раздраженным ураганом к врачу, чтобы поскорее вернуться домой и дальше получать увечья ни за что. В нем бы чутка поменьше оптимизма, нездоровую любовь к ощущению безнадежности происходящего, и следующее его появление в больнице произошло бы в пластиковом мешке. Веселящийся рядом Юнги, собрат по просиживанию в тылах перед кабинетом терапевта, оптимизма не добавляет. - Смотри, тебе вот сюда и сюда по синяку, и ты вылитая карта Филиппин! Хосок раскатывает рукава свитера до запястий и кидает усталый взгляд на родную гиену. - Охрененно помогаешь, спасибо. Звать Юнги в поддержку почти то же, что приглашать клоуна на похороны, но Хосок уже даже привык. Как и к его подколам, вроде «давай посадим тебя в комнату с мягкими стенами» и «наш зоопарк такого леопарда потерял». - А если серьезно – ходить можешь? - Со скоростью пенсионера, да, - Хосок откидывается на стену с плакатами по пропаганде безопасного секса и слегка пинает сидящего на скамейке рядом друга здоровой ногой, - не ссы, тащить домой на себе не придется, как в прошлый раз. - Придурок, - беззлобно цыкает Юнги, - я, может, беспокоюсь. - Кстати, про беспокойство. Уже час прошел, а ты все еще не курил. Юнги неуверенно пожевывает нижнюю губу, полирует пол задумчивым взглядом и бросает тревожным в младшего: - А я, кажется, нашел его, Хосок. - Да ты гонишь! Прозвучало не столько удивленно, сколько разочарованно. Ну да, он ведь правда надеялся – подло, никто не спорит, - что они так и останутся страдать вдвоем. Одинокие волки на фронте пиздеца. Но, видимо, выть Хосоку теперь одному. - Серьезно, - отвечает Юнги, глядя в пол. Конечно, иначе как он спрячет эту распирающую нутро счастливую улыбку. Хосок бы тоже светил обеими челюстями, избавь его небо от постоянных увечий. – Я как раз шел к тебе от него. И только-только начинаю хотеть курить. Отбрасывая желание удавиться нахрен, Хосок был очень рад за друга. Юнги курил много, тянулся за сигаретой неотвратимо, пачка в день – божеский такой лимит. Без сигарет его скручивало, выжимало, выводило до бешенства такой степени, что никто уже и не обижался, когда Юнги поднимался посреди разговора со стандартным «пойду покурю». Хосок разрешал курить прям у себя дома – ни ему ли знать, что такое, когда твоя привязка идет тебе в минус. А это не могло быть ничем иным, потому что до совершеннолетия с Хосоком можно было оригиналы древних картин перевозить, настолько он был аккуратен; царапина от ножа раз в два года – его максимум. А теперь он нелепая груша для битья, и с этим ничего не сделаешь. - Ну и…каково это? – тихо спрашивает он. - Сложно объяснить, - Юнги тянет пачку из кармана, трясёт в руках, - я только одно понял наверняка: когда мы вдвоем, меня к табаку не тянет вообще. Хосок понимающе кивает. Ничего не понимая. Ему бы от отчаяния на улицу бежать, надеясь столкнуться с предназначенным, да только он лишний раз боится до магазина дойти, чтоб не вернуться домой с переломом. Потому что источников с разъяснениями у него не было, на форумах одна история бредовее другой, а у них с Юнги в знакомых только одна счастливо воссоединившаяся пара, с которой парни не общались из страха непроизвольно блевать радугой от омерзительной милоты парочки. Сложно радоваться за чужое счастье, когда ты от неимения оного – вип-гость в травматологии. - Есть еще одна теория. Без понятия, насколько это факт, мне просто пришло это в голову. – Юнги тащит сигарету из пачки и заправляет за ухо. – Знаешь, у него… - Хосок слышит нежнейший трепет в чужом голосе от одного простого слова и, кажется, знает, - семья не самая благополучная, и его прям тянет по самым блядским неприятностям, что получается найти. С совершеннолетия вот пытается начать курить. Много пытается. - И не может. - И не может, - с усмешкой повторяет Юнги, - потому что я могу. И делаю. Хосока обуревает ярость. Одним рывком, со штиля в шторм, прибивает волной об землю и держит, пока он тщетно пытается не хрипеть. Если этот факт хоть вполовину верен, да хоть на крошечный процент, то Хосок не найти своего предназначенного хочет - шлепнуть по лицу да хорошенько, чтоб мозги в пюрешку об череп. Может, хоть тогда их обладатель будет, мать его, смотреть, куда шевелится. Хосок упирается ладонями в кушетку между коленей, вздыхает тяжело. Ладно, от судьбы не уйдешь. Он просто устал, измучился, ему бы, может, реально в комнату с мягкими стенами, передохнуть. С синяками и порезами на пустом месте он-то уже смирился, пусть себе проявляются. - Остынь, - ласково тянет Юнги, похлопывая по плечу. Он на своей шкуре знает, что такое швыряться полными пепельницами от безнадеги. – Твоя задача – найти этого парня и привязаться к нему скотчем. Я тебе строительный клей подгоню, только бы херня кончилась. - Если я его найду – пришибу к чертовой матери, - устало цедит Хосок, поднимаясь по зову выглянувшей из кабинета медсестры. - И тогда сам сдохнешь. Хосок криво улыбается в дверях. - Тогда как думаешь, насколько хорош мягкий скафандр в качестве подарка за знакомство? Мягкий скафандр он купить не успевает. С больницы ушибленные ноги несут в издательство. Хосоку нужно забрать текст на редактуру, и каждый шаг, который ощущается сальсой по раскалённым углям, он благодарит богов всех конфессий, что здание недалеко от больницы и в одном квартале от дома. Работа фрилансом позволяет ему не оправдываться за придурка-соулмейта, из-за которого он похож на жертву домашнего насилия. Текст он забирает без происшествий, даже квартал до дома рискует пройти пешком (надежды в нем всегда было на двоих), соблазняется поразглядывать пару страничек на светофоре. Когда-то он и сам хотел стать писателем, но фантазии у него – на книжки для дошкольников. А мечталось-то плести истории о далеких мирах, взаимных чувствах, прекрасных принцах… Вот, например, о таком, что сейчас стоит по ту сторону зебры у светофора. Не зеленого света он ждет, а завоевания новых галактик, и скейт у него в руках – для космических путешествий. Реальная в нем только удивительной чистоты красота, тончайшей хрупкости, что и дышать с ним на одной улице попросту боязно. Шагнувший на вектор несущегося грузовика нетерпеливый «принц» снес любые возможности хэппи-энда в истории Хосока. А того уже тянет крючком под ребра на все еще горящий красный. Какие-то авторы умирают до выпуска книги, другие – даже до ее написания. Хосок подумать не успевает, на кой черт в этот раз отправляется ломать тело по своей воле, потому что пересекает ближнюю половину перехода со скоростью спринтера, а вторую – одним прыжком. Сгребает дурного пацана в объятия, сметает на тротуар, встречает двойным весом асфальт локтями, коленями, затылком, но вместо оглушающей боли слышит только рев сигнала пронесшегося позади грузовика. Как еще скорости хватило с обвязанной лодыжкой… - Ты совсем идиот?! – Хосок сталкивает парня с себя и тут же встряхивает за воротник. – Сложно было десять секунд подождать?! Кто бы твои мозги с дороги соскабливал? Ах да, мы же выяснили, что ты идиот, какие мозги! Хосок от долгого крика даже задыхается. Спасенный выдергивает наушники из ушей и поднимает глаза. - Что? Огромные теплые глаза. Хосок вглядывается в темные озерца без тени страха, липнет как мушка к пенке капучино и не орать ему хочется, а кофе с карамельным сиропом. Залпом, целую чашку. Устало прочесывает волосы ладонью, с сожалением окидывая взглядом лодыжку, на которой сидит – сейчас опять в больницу, медсестры точно будут ржать в открытую… Но не болит. На удивление вообще ничего не болит, хоть он асфальт пропахал как газонокосилка, а на теле ни царапины. При беглом осмотре выяснилось, что парень тоже свеж и цел. Ерунда какая-то. Злости поубавилось в разы. И нет, не потому что паренек слишком красив, чтобы злиться. - Смотри же ты по сторонам, дурень… - вздыхает Хосок, помогая парню подняться. Тот обхватывает его ладонь своей широкой и теплой, улыбается неловко, оказываясь на ногах. - Прости, пожалуйста, - виновато отвечает незнакомец. Его низкий голос расползается дрожью в пояснице. - Да ладно, - отмахивается Хосок. Да как тут злиться, когда хочется это милое смущенное личико прижать к своему плечу, поцеловать в макушку… Так, стоп, спермотоксикоз, иди погуляй. - Я думал, что успею, очень торопился… - Хорошо, что успел я. – Хосок улыбается, и парнишка сияет в ответ, да так ослепительно, что Хосока не просто стрелой пронзает, у него вообще игольница вместо сердца. - Можно тебя как-нибудь угостить кофе? – осторожно интересуется спасенный, все еще улыбаясь. Черт, да за такую улыбку ему что угодно можно. – Ну, за скорость. - Можно, если скажешь, ради кого я торопился. - Ким Тэхён. - Чон Хосок, - он протягивает парню свой телефон, - очень приятно, хоть и рисково было, познакомиться. Хосок берет чужой мобильник, пишет номер под уже забитым именем… - Хоуп? - Ну да, надежда, - смущенно отзывается Тэ, почесывая каштановый затылок. – На то, что теперь я перестану быть таким неуклюжим. Хосок прикусывает губу, боясь, что бьющиеся в горле бабочки вылетят изо рта. Ну что за чудесный парнишка. На светофоре они прощаются, торопятся оба по своим делам. Хосок – домой с текстом; и настроение просто не может быть лучше. Он даже на несколько минут расслабляется, забывает про свою проблему, нежится под осенним солнышком… пока лоб не обжигает тупой болью, словно кто-то железным чайником зарядил в череп. Из разжавшихся рук выпадают телефон и рукопись, и Хосок, присаживаясь на корточки, видит смс от Тэхёна. - Надежды нет. Я в столб врезался, прикинь :-D Хосок с мученическим стоном закрывает руками лицо вместе с краснеющим на лбу фонарем, как у шахтера. Надежды и правда нет. Хосок пишет ему в тот же вечер, напоминая о приглашении на кофе. Он хотел подождать до утра, чтобы не спугнуть парня своей навязчивостью, но паника не дала ему работать ни на секунду, пустив по комнате как заводную мышку. Он вспоминал слова Юнги, осматривался на предмет новых синяков, не находил и паниковал еще больше. Как бы он ни хотел избавиться от этого проклятья, встретиться со своим предназначенным вот так неожиданно, лоб в лоб – лоб в столб, скорее уже, ага – ужасало до трепета. Тэхён был неплохим вариантом – ой, да ладно неплохим, у Хосока от одного взгляда на него разве что слюни в кофе не капали. Но думать, что так всего лишь совпало – удобнее. А если все-таки нет? Если этот красавчик, по одной смске сорвавшийся в ночь попить с незнакомцем кофе, в огромном мятом и оттого страшно уютном свитере, с теми же вкусами в кофе (карамельный капучино, вот умора) – действительно его человек? Да в костер все эти ни черта не важные плюсы, потому что от простого присутствия на расстоянии руки у Хосока томно покалывает кончики пальцев. Он покрепче цепляется за чашку от греха подальше и улыбается парню. Ощущение достаточнее понимания. - Извини, что вырвал тебя так поздно. - Ничего, - Тэхен греет спрятанные рукавами наполовину ладони об чашку, - я все равно поздно ложусь. - А потом спотыкаешься об столбы и лезешь под машины по утрам? Хосок боится, что звучит упрекающе, но Тэхён будто иммунен даже к иллюзорной грубости, смеется бархатистым полу шепотом и кивает почти радостно. - И куда же ты так спотыкался торопливо, если не секрет? - На работу, - Тэхён водит пальцем по ободку чашки, собирает подсохшую пенку и слизывает самым кончиком языка, едва заметно. Хосока от умиления перекашивает как криво собранную детскую пирамидку. – Я каскадером работаю. В ушах шумит. Хосок выключает сломанный телевизор, заменивший ему голову, и очень старается остаться на плаву в озере из панического ужаса. - Ага. Понятно. – Голос скрипит как у Юнги наутро. – И зачем ты такой неуклюжий пошел в каскадеры? Он старается улыбаться, но у манекенов и то выходит естественнее. Тэхён напряжения будто и не чувствует вовсе, улыбается как прежде, спокойненько прихлебывает кофе. Ну да, он же не знает, что, возможно, из-за него какой-то человек скоро переедет в больницу. - Потому что у меня это хорошо получается, - пожимает младший плечами. – У меня не бывает травм. Хоть с мотоцикла падай, хоть на бетон приземляйся. ЗАТО У МЕНЯ БЫВАЕТ. Хосок затыкает свою внутреннюю истеричку и заставляет себя успокоиться. Внутри третья мировая - все бомбит и взрывает с мясом. Ему хочется закричать, перевернуть стол, встряхнуть мелкого за воротник и проорать, что это из-за него идиота все его гипсы, перевязки, воспаления, ушибы, бурые многомесячные синяки – спать невозможно, потому что лишнее движение это боль до слез. Но Хосок чемпион по терпению в тяжелых пиздецах, медальки только нет. Он поднимает чашку дрожащими потными пальцами, отпивает кофе и улыбается – кажется, что улыбается, он не уверен, пока вместо лица холодец. А Тэхён продолжает рассказывать своим чудесным восторженным голосом, подбрасывая землю в могилу. - Я месяц назад катался на скейте, так навернулся на перилах, думал, что нога коленкой назад вывернется, как у кузнечика, - смеется Тэхён, а у Хосока ноет каленым железом едва заживший перелом на правой ноге. Как он там думал? Тэхён неплохой вариант? Тэхён худший вариант из возможных. Хосок бегло ощупывает себя под столом на предмет синяков, но надежда уже не просто умерла последней, а стухла и разложилась. Синяков нет. Тело сковывает холодной дрожью. - Я сейчас вернусь, - хрипло бросает Хосок и встает, едва не сбивая коленями стол, уносится в туалет. Последней капли терпения хватает на то, чтобы умыться холодной водой и только потом уронить плотину и обрушить лавину ужаса на несчастный мобильник. Точнее, на Юнги. - Чувак, - выдыхает он в трубку, - чувааааак… Хосок сползает по кафелю на пол. - Что случилось? – судя по голосу, перепугался Юнги не на шутку. – Что-то сломал? Упал? Где ты, я тебя заберу. - Да нет же, - Хосок не сразу осознает, что смеется. Истерически, бесконтрольно, его просто трясет от смеха, раздувает воздушным шаром. Юнги напряженно молчит, видимо, чует неладное. – Я нашел его, Юнги. - Блять, - выдыхает Юнги с облегчением. – Напугал меня, мудила. Это же хорошо, что нашел. - Он каскадер, понимаешь? А еще на скейте катается. А еще он, понимаешь ли, неуклюжий! – Хосок глушит смех в коленях да в такой позе и замолкает. Спрашивает тише: - А мне-то что делать?.. - Идея со скотчем все еще актуальна, - бурчит Юнги, и теперь Хосок смеется уже спокойнее. – А вообще просто не отходи от него. Тогда и отдача будет поменьше, когда вы снова будете по отдельности. - Ладно. – Хосок встает, возвращает себе адекватный вид у зеркала и пытается отвлечься. Думать о других всегда было важнее, чем о себе, хотя бы ради этой цели. – Как у вас там? - Я иду на рекорд. Чимин вот недавно ушел, и у меня только одна сигарета за день. - Рад за тебя, друг, - совершенно искренне отвечает Хосок. И правда, сколько можно убиваться уже. - Давай иди, дай уже мне за тебя порадоваться. Телефон исчезает в кармане, истерия – куда-то на подкорку. Хосок выходит в зал и зависает. За столом его все еще ждет этот красивый, слегка печальный мальчик, ему только тоскливо прижатых щенячьих ушек не хватает, чтобы сердце Хосока вытекло через штанину. Он простой и понятный как детские книжки, на которые ему хватит потенциала; Хосок читает на его виноватом лице «неужели я сделал что-то не так?» и мысленно бьет себя об стену за вспыльчивость. Ну да, а что еще мелкому думать, когда собеседник вылетает из-за стола с кислой рожей. Хосок подходит ближе к столу, Тэхён поднимает голову от чашки и в прямом смысле расцветает. Печаль сползает с его лица как предрассветная тень под солнцем, и глаза загораются тысячами солнечных зайчиков. Хосок не находит причины, потому что своей ответной улыбки не осознает и как младший обретает душевный покой, воспринимая ее как доказательство того, что он не сделал ничего плохого – тоже. Ну и как на него такого очаровательного сердиться? - Хочешь сходить погулять? Ты ведь допоздна не спишь. Тэхён берется за его руку второй раз за день, тысячный – в масштабах параллельных вселенных, вспыхивающих при прикосновении, и кивает с улыбкой. Домой он возвращается под утро усталый, но страшно счастливый. Не может объяснить, почему рядом с Тэхёном, просто находясь с ним, чувствует себя как серфингист, вернувшийся к морю спустя много лет. Тэхен болтает много, но совсем не раздражает; смеется, контактируя физически сверх того, что могут позволить себе знакомые меньше суток люди; лезет показывать свои дурацкие прыжки… Хосок стаскивает его с бордюров, охватывает со спины, обжигаясь ладонями об горячую наполненную ночным воздухом грудь, пока неугомонный Тэхен вырывается, хохоча: «нет, я все равно покажу». И к растущему с бешеной скоростью списку его достоинств прибавляется очаровательное упрямство. Потому что Хосоку приходится ловить парня в полете, падать в мягкий песок под детскими турничками. Он вроде бы верит теории Юнги, но бросается спасать безотчетно, как тогда на светофоре. И с приятной тяжестью в руках, с песком в волосах, с чернильным небом над головой – не жалеет ни секунды. Тэхён мягко вырывается из рук, встает на одно колено и голосит через смех: - Ты мой спаситель! – Хосок лопается от пафоса его интонаций. – Я дважды обязан тебе жизнью! - Ты дважды придурок, который ищет неприятности, - смеется старший. Ну, и еще тысячу плюс один раз до их встречи. – Тебе бы в актерское. - А ты думаешь, чего я в каскадеры пошел, - Тэхен фыркает и помогает парню подняться. - Так шел бы в дорамы, с твоим личиком только женские сердца покорять. – Хосок вычищает песок с чужой каштановой макушки и надеется, что не звучит двусмысленно. Тэхён не видит никакого второго дна, трещит как ни в чем не бывало. - Я мотоциклы люблю ужасно. Если бы можно было сняться в дораме про любовь парня и мотоцикл, я бы ночевал под дверями кастинга. Хосок смеется заливисто, пряча глаза за ладонью, и не видит, как от его смеха на лице Тэхёна на мгновение вспыхивает нежная теплая улыбка. - Так ты у нас, значит, мотоциклист? Прокатишь меня? Вопрос звучит совершенно невинно, как и планировался изначально, но Тэхен неожиданно склоняет голову на бок и опасно щурится, лыбится нахально уголком губ. Этой стороны у милого мальчика Хосок еще не видел. - Так быстро, что ты попросишь еще. Кажется, он краснеет и в темноте светит ярче маяка. Знакомство ныряет в совсем неожиданное русло. Но Тэхён уже перекидывается обратно в очаровательного инфантиленка и тянет Хосока за руку в сторону моста. - Пошли, покажу, с какой высоты я прыгал. Почему-то совсем не пугает прыгнуть за ним еще раз. Куда угодно, только бы руку не отпускал. Они переписываются каждый день. Хосок сохраняет все его селки: простые за завтраком, интересные со съемочных площадок, самые частые (и самые любимые, но это тссс), где он просто смотрит в камеру, шкодливо улыбаясь, и во взгляде столько уверенности, будто не Хосоком он повелевать намерен, а целой нацией. Хотя завоевывать уже бесполезно – Хосок и так сдался без боя, стал зависимым как подросток от первого мп3-плеера. Проверяет телефон чаще, чем выдыхает, на звук сообщения несется из другой комнаты и врезается в косяки уже без помощи Тэхёна. Сроки сдачи рукописи летят к чертовой матери вместе со здоровым сном, адекватностью и мыслями НЕ-о-Тэхёне. Даже осознавая плачевность ситуации, Хосок ловит парня на обедах, кормит мороженым и на седьмой совместный ланч с содроганием ждет, когда Тэхен перестанет терпеть из вежливости и скажет идти со своим сталкерством подальше. Но Тэхён не говорит и даже больше: радуется с бесспорной искренностью, невзначай касается рук, потому что «ух ты, какие длинные пальцы, смотри, почти как у меня», встречает его на перекрестке со стаканчиками их любимого кофе, чтобы дойти до кафешки вместе. Хосок понимает, что для него уже что-то началось, не только в плане увечий, которых действительно стало меньше, в другом плане – глубже, тоньше, на уровне сердечной дроби при виде теплого взгляда. Но не понимает, почему до сих пор не рассказал ничего. - Кажется, я нашел его. Чимин хихикает, глядя на то, как Тэхен счастливо вздыхает и откидывается спиной на газон, который традиционно служит местом для встречи. У друга такая дурацкая улыбка на лице, что предположить можно только одно. - Я влюбился, - подтверждает чужую теорию Тэ, глядя на Чимина огромными полными любви колодцами. - С чего ты взял, что это он? – уточняет Чимин вкрадчиво. – Он сказал, какую цену платит? - Нет… - отвечает Тэхен полушепотом. Ему очень хочется верить, что это неважно, просто у него другая история, он ведь и сам другой. Никогда все не случалось правильно в его жизни. - Или ты нашел немого, и он платит цену молчанием, потому что ты трещишь без остановки? Тэхён кидает кроссовкой в Чонгука, катающегося на его скейте вокруг небольшой лужайки. - Я просто чувствую, что это он. Будто я наконец-то домой вернулся. Чимин понимающе кивает и улыбается. Где-то за спиной проплывает вздох младшенького. - Я будто Сумерки смотрю. - Заткнись, Куки, а то станешь сейчас синий и холодный. - Да ладно вам, - встревает Чимин, - ты бы радовался, Гук, что тебе до этой ерунды еще полгода спокойно жить. - Ему всяко проще будет, - Тэхен приподнимается на локтях и кисло улыбается Чонгуку, - зашел в престарелый дом и сразу нашел предназначенную. Ты же любишь женщин постарше, правда? Под дружный хохот Чонгук спрыгивает со скейта, падает коленями на землю и обрушивается на Тэхен с волной щекотки. Чимин наблюдает за двумя придурками с улыбкой, ждет, пока они успокоятся, Чонгук – отомстит и простит. И действительно, после минуты экзекуции мелкий садится, притягивает Тэхена спиной к себе и лохматит макушку. - Я рад, если ты правда его нашел. - Спасибо, - Тэхен расплывается в улыбке. – Он просто такой удивительный, веселый, заботливый, постоянно пишет мне, чтобы я был осторожнее… - Он уже знает, что у тебя обе ноги левые? – удивленно спрашивает Чонгук. – Ну все, спугнешь мужика, когда он увидит, что ты даже чай без ядерной войны заварить не можешь. - Да иди ты… - Тэхён замолкает, отвлекаясь на Чимина. Тот самозабвенно курит, глядя в облака. – Это что еще за хрень? Чимин обращает на него вопросительный взгляд. - Да, да, и не смотри на меня так, - рявкает Тэхен. Чимин долго пытался начать курить, но каждый раз почему-то миновало. – Мы же обсуждали уже с тобой, зачем ты начал, а. - Я просто не могу сопротивляться, Тэ, руки сами потянулись - Чимин виновато улыбается. - Это как-то связано с твоим парнем? - Возможно. – Чимин делает глубокий затяг, и Тэхен морщится. Видеть друга с сигаретой дико, странно и непривычно. Ну не идет это его по-детски нежному лицу. – Я сказал ему, что люблю его. Тэхен ждет едких комментариев из-за спины по поводу ванильности происходящего, но Чонгук вопреки прогнозам отзывается серьезно: - А он тебе что сказал? Чимин улыбается с кроткой нежностью, щурит влюбленные глаза и тихо, так тихо, что ребятам хочется отвернуться от невозможной искренности момента, вздыхает: - А ему не надо ничего говорить. Хосок не знает, как оказывается на трибунах. В одной из утренних традиционных смс Тэхён вскользь бросает невнятное «буду на мото-соревнованиях вот там-то, можешь пофанючить на меня по телеку». Хосок даже телевизор включать не планирует, и вообще у него вагон и тележка работы с текстом, которая накрывается медным тазом из-за некоторых сверх общительных личностей… …а потом накрывается целым, мать его, метеоритом, потому что Хосок каким-то образом оказывается на трибунах стадиона. В самом низу, где всю площадку с дюнами, трамплинами, кольцами целиком не видно. Это он так успокаивает беснующееся нутро, вопящее «какого черта ты тут забыл, сталкер?!», что он тихонько посидит и незаметно укатится. И вообще он здесь, не потому что не может без пацана и минуты провести, а потому что у него тоже есть теория. Да, возможно, глупая, но ему спокойнее. Ему спокойнее думать, что пока он рядом, с Тэхёном ничего не случится. Он с испуганным сердцем наблюдает, как чужие ему люди творят на байках невообразимые вещи и каждую секунду хочет зажмуриться как девчонка. Ладно, даже хуже, чем девчонка, потому что те стоят наверху с плакатами и истошно визжат после каждого трюка. Обернувшись, он видит много плакатов со знаком V и думает, насколько странно было бы притащиться с плакатом для Ким Тэхёна. Хоть морду можно было бы за ним спрятать. Хосок как раз прячет похолодевшие пальцы в карманы, когда объявляют того самого Ви. На задних трибунах рвется десяток голосовых связок, но парень даже оглохнуть не успевает, потому что заколотившееся сердце заглушает все звуки. Со своего места он видит, как Тэхён выезжает из гаража на кислотно-желтом спортбайке, ловит взглядом его уверенное, скованное азартом лицо и шальную улыбку, которую он не видел ни на одном из сэлфи – с такой улыбкой действительно покоряются другие вселенные. Тэхён надевает шлем, выбрасывает два пальца в воздух (так вот, откуда этот псевдоним) и газует на старт. С ревом двигателя на трибунах вздрагивает его взволнованный наблюдатель. Тэхён действительно хорош. Он преодолевает препятствия играючи, легко держится за байк, словно гравитация для него – поднадоевшая игрушка. От его насмешливой небрежности и неожиданных трюков трибуна взрывается восторженными вздохами, и только Хосок цепляется за свои же пальцы, хрипит скованной глоткой, пытаясь вдохнуть, и молится. Не за себя и свои неизбежные и возможно летальные повреждения и переломы в случае падения – молится за малознакомого, но уже такого родного парнишку. Байк с рычанием вгрызается в повисшую перед трюком тишину, принимает Тэхёна ближе к себе, грудью к обжигающему металлу, и срывается с трамплина, делая в воздухе разворот на 360. С чьих-то губ срывается «о господи» обомлевшим полушепотом, и Хосок не сразу понимает, что с его собственных. Только когда Тэхён аккуратно, будто не висел в воздухе, приземляется на другой стороне, когда остолбеневший организм приходит в норму и мозг, чьей единственной целью было неотрывно наблюдать за Тэхёном, возобновляет все процессы – Хосок сбрасывает оцепенение и тяжело выдыхает. Жизнь за один прыжок пролетает перед глазами до последнего кадра. Вся, что до-Тэхёна. Новая, после-Тэхёна (или с ним?) начинается с четкого намерения рассказать ему все. Не потому что за себя боится, нет. За него – страшнейше, до холодеющего сердца, и тут хоть скотч, хоть строительный клей, но пусть лучше всегда будет рядом. Фанатская лавина стекает с задних рядов вниз, чтобы разглядеть чудо природы, совершающее свой королевский ленивый заезд уже по грешной земле, и Хосок оттесняется подальше от трибун. Он доходит до самого угла, коротко оглядывается, чтобы незаметно перемахнуть ограду и, нырнув в тоннель под трибунами, быстро покинуть стадион незамеченным. Но его замечают. Самый неподходящий для этого человек. Хосок чувствует это затылком, когда слышит треск спортбайка за плечом. Он оборачивается и видит, что до правильной догадки его отделяет один заборчик по пояс. Хорошо, что за возвышающимися трибунами их никто не видит. Значит, не будет свидетелей убийства каскадера напуганным до смерти Хосоком. Мысли об убийстве уходят куда-то на второй план, когда Тэхён снимает шлем. Сердцу Хосока, кажется, сегодня придется пережить второй инфаркт, потому что чужой красоты Хосок физически не выдерживает. У Тэхёна счастливое, взволнованное, словно у ребенка, лицо, взмокшие от шлема пряди, налипшие на лоб, и сияющие глаза. Хосок прощает и понимает – младший напитывается адреналином, словно иссохший цветок на подоконнике, также отчаянно ждет, да только не воды, а прыжков и чувства полета, чтобы потом сиять каждой клеточкой. Он очаровывается так неотвратимо, что даже не замечает, как Тэхён спрыгивает с байка и кидается обнимать через ограду. Хосок чувствует под своими ладонями горячую кожу костюма и только тогда выныривает из озера, названного одним конкретным, важным именем. - Ты пришел, с ума сойти! – выдыхают ему в ухо. Хосок надеется, что сейчас подозревашки подтолкнут Тэхёна к вопросу, какого черта старший вообще пришел сюда, если его не звали, но видимо человека со здоровой паранойей и холодными мозгами в их паре нет. - Пришел и теперь ты должен мне за мою раннюю седину! – ворчит Хосок, вырываясь из объятий, и разворачивается виском. – Если я уже вот тут не поседел, ну-ка глянь. Тэхён не смотрит. Совсем. Это Хосок понимает, когда чувствует быстрое прикосновение губ к виску. - Это сойдет за плату? От низкого голоса у Хосока нашествие муравьев по ногам и в довесок к помидору вместо лица это ни разу не делает его похожим на спокойного рассудительного человека. Он думает продолжить воевать, скрасив смущение сочным подзатыльником, но неожиданно для себя искренне признается. - Я правда волновался за тебя. Тэхён, видимо, этого тоже не ожидал, поэтому застревает на несколько секунд, глупо хлопая глазами. И расплывается в такой глупой, ослепительной улыбке, аж треснуть хочется. - Я видел тебя на трибуне, когда стартовал. И я бы ни за что не подверг себя опасности, пока ты рядом и смотришь на меня. Хосок бы покраснел еще сильнее, если бы не вспомнил кое-что важное. - Нам нужно поговорить. Лицо Тэхёна на мгновение сереет. Хосок отправляет свой зад на адские сковородки за слишком серьезный тон; у парнишки же все самые страшнейшие вероятности в глазах как диафильмы мелькают. - Ты там прокатить меня звал? – Тэхён видит чужую улыбку и радостно кивает. Хосок перемахивает-таки ограждение и оказывается рядом. – Я теперь не боюсь с тобой ездить, видел, как ты в воздухе кувыркаешься. - А могу и не в воздухе. Хосок закатывает глаза - они ведь уже не про мотоцикл явно, эти темные соблазнительные нотки в голосе ни с чем не спутать – и все-таки прописывает парню затрещину. - Я еще побуду здесь до конца соревнований, - вздыхает Тэхен и робко предлагает, - но могу забрать тебя вечером, если скажешь адрес. Они ведь уже выяснили, что сопротивляться этому дьяволенку он никак не может, правда? Хосок собирается впопыхах. И не потому что последний раз был на – не вздумай назвать это свиданием – такого вида встрече черт знает когда, а потому что предстоящий разговор вводит его в состояние панической трясучки. И да, потому что это ужасно похоже на свидание. Телефон едва не падает из рук, когда приходит «я подъехал, выходи». Хосок не выходит, а вылетает, едва не выпадая из дверей подъезда. Вместо этого падает небо на землю, или это просто у Хосока горизонт разворачивает. У красивого, завораживающего словно летучая мышь в полете, тонкого черного байка, привалившись к изящно изогнутому боку, стоит парень. Хосок не сразу узнает его в полумраке, потому что небрежно расстегнутая кожаная куртка и кожаные штаны, облепившие худые ноги – сознание обреченно стонет «твоюююю маааать» - делают парня похожим на кинозвезду, а не на улыбчивого смешного Тэхёна. Хочется просто сбежать домой к своим дурацким книжкам. Младший словно чувствует эту мысль, ликвидирует последний шаг между ними и тянет к себе за руку с довольной улыбкой. - Пойдем, познакомлю тебя с моей деткой. Хосок подтягивается под чужим импульсом, касается вздернутого задника потрясающей Хонды, гладит с нескрываемым трепетом. Тэхён, глядя на знакомство двух красивейших существ в своей жизни, незаметно жмурится от восторга. Хосок никогда не ездил на мотоциклах, поэтому, когда Тэхен перекидывает длинную ногу и садится, даже немного подвисает. Его тянут за руку снова и он неловко присаживается сзади. По ощущению сиденье кажется меньше, чем на вид, потому что расстояние между ним и Тэхен не то что мизерное, его вообще нет. Хосок вспоминает все мантры, даже те, которые не знает, чтобы отвлечься от прижатой к нему обтянутой темной кожей задницы, которую Тэхён так соблазнительно отставляет. Не специально, естественно, просто ехать иначе никак, и вообще это Хосок извращенец. - Да что ж ты как святоша, - хихикает Тэхён. Наивный-наивный, - обними меня. Хосок неловко обнимает и едва успевает поймать рвущийся из груди вздох – пальцы смыкаются на горячем животе, и майка у младшего такая тонкая, будто Хосок касается кожи напрямую. Тэхён стартует с места одним рывком, и Хосок от испуга обнимает его крепко. - Эй! – возмущенно вопит он и слышит заливистый смех сквозь шумящий в ушах ветер. Тэхён замедляется, и сразу становится понятно, для чего это было. Хосок пытается не краснеть. - Куда едем? - Давай к мосту, - без задней мысли бросает Хосок. – А нас без шлемов не остановят? Тэхён смеется. - Пусть догонят сначала. Хосок инстинктивно прижимается крепче. Он уже видел, на что способен этот парень. Молчание окутывает приятным, расслабляющим коконом, и в убаюкивающей вибрации несущего сквозь сумерки зверя Хосок совсем забывается. Ему уже не важно, какие слова он должен подобрать, как отреагирует Тэхён на их достаточно неприятную ситуацию – может, вообще сбежит? С чего бы ему в это впутываться? Он к тому же своей «везучестью» себе на хлеб зарабатывает. Но Хосоку не важно; этот момент, теплый и хрупкий, кажется необъяснимо значимым, и парень даже позволяет себе вольность. Расплывается по гибкой крепкой спине и ложится щекой на плечо. Ему спокойно и правильно вот так обнимать, крепко держать в своих руках. Он запоминает, вдыхает запах нагретой кожи, масла и тонкий естественный аромат чудесного парня, которого совсем не хочется отпускать. И если все-таки придется – оставить в себе это мгновение навсегда. Хосок, оказывается, засыпает. Он понимает это, когда чужие руки гладят намертво сцепленный замок из ладоней, и слышит: - Просыпайся, Хоупи-хён. Надо же, прижилось. Может, и правда надежда есть. Они оставляют мотоцикл на парковке и бредут некоторое время в молчании. Тэхён будто чутьем улавливает важность момента, не дурачится, не пытается заговорить, только кидает тревожные короткие взгляды. Хосок останавливается у ограждения и заглядывает в реку. Вода молчит, слова придется искать самому. - Я твой предназначенный, - вот так просто бросает Хосок. Спазм отпускает легкие и дышать будто бы становится легче. Тэхён тоже не удерживается от вздоха облегчения. - Черт, я надеялся на это. Хосок ждал вопросов, доказательств, - о дурацких прогнозах вообще говорить не стоит - но точно не спокойной улыбки. Младший смотрел на него с чистой прямотой, словно услышал то, что и так уже знал. Тэхён тоже не любит откладывать важные вопросы. - Какую цену ты платишь? Хосок вздрогнул. Вот так просто. И как об этом сказать? Ему так страшно, что язык отнимается. Тэхён это чувствует, он все чувствует, когда это касается Хосока, будто тот для него тонкий сложный инструмент, тайна настройки которого доступна только ему одному. От этой мысли страшно вдвойне. Тэхён разворачивает за плечо к себе лицом. - Хосок, - серьезно зовёт он. А у парня от его голоса сумасшедший неуемный трепет в сердце, Тэхен туда лезет своими горячими пальцами, сжимает - и без шансов. И никаких тебе кличек, «хён», он просто душой чувствует, что имеет на это право, потому что – единственный. - Помнишь, два месяца назад ты чем-то порезался, вот здесь, на локте? Ну или должен был. Или как в мае упал так сильно, что должен был отбить себе лопатки? – Тэхён бледнеет. – Или как в декабре приземлился на обе ноги так, что там бы обрыв обеих связок… Хосок слышит не свой болезненный сиплый голос и замолкает. Он не хочет винить, правда не хочет, но эмоции не поддаются, впервые найдя выход. И не может молчать, пока тщательно сдерживаемый гейзер не истратит силу. Слишком больно это было. - А я всё помню, - признается он дрожащим голосом. – Каждый твой ушиб, каждое падение, каждую царапинку и ссадину. Потому что я их себе забирал. Тэхён молчит, слышит нервные измученные оттенки в усталом голосе, принимает полностью. - Все, что с тобой случается, отражается на мне, - наконец, выдыхает Хосок и едва не прорывается от облегчения. Уже не ждет реакции, просто смотрит в бледное, ровное лицо Тэхёна, пока тот вдруг не просит: - Покажи. Хосок бы засмеялся, потому что – черт, да какие тут доказательства. Но ему не смешно, потому что не этого Тэхён просит. Холодная корка темных глаз надламывается болью, полощет спиртом на открытую рану; Тэхёну не нужно разрешение и точно не нужны слова. Он дергает молнию хосоковой толстовки вниз, резко раскидывает края в стороны. Хосоку бы ежиться от холодного ветра по обнаженной груди, но чужой взгляд пускает по коже горячий мёд. Тэхён осматривает его тяжелым, туманным взглядом, кусает губы под чувством вины… и наклоняется, целуя каждый синяк и каждый шрам с чувством и жадностью, будто так сможет вобрать в себя следы обратно. Хосок тихо просит остановиться, гладит по волосам, наливаясь новой болью отличной от той, что удерживал в себе несколько лет. - Прости, прости, прости, - шепчет Тэхён после каждого поцелуя, ведущего ниже, и падает на колени, зарываясь носом у пояса джинсов и обнимая двумя руками крепко-крепко. Хосок чувствует другую боль, под сердцем, она сладкая и неправильно приятная. Боль невозможности происходящего: нашел, объяснился, почувствовал… Он тянет младшего за плечи наверх и последний поцелуй Тэхёна приходится в губы. Тэхен дрожит в его руках, цепляется за спину, да так и стоит, не двигаясь. Неизвестно, кому из них все-таки хуже. Хосоку проводником или Тэхёну в один миг осознать, что малейшим шагом причинял боль тому, кого так долго искал. Хосок решает, что словами не убедить, не успокоить и вместо этого прижимает к себе за талию ближе и целует с мягкой осторожностью. В его руках Тэхён отпускает вину, млеет с тихим вздохом облегчения. Теперь уже свой и своего он целует жадно, долгожданно, рассыпая тысячи собранных с небосклона звезд мурашками по спине. Стонет, когда чувствует горячий язык во рту, и Хосоку приходится отстраняться, потому что контроль утекает как песок сквозь пальцы. Просто гладит губами о мягкие и зацелованные, руками – по горячим бокам под кожаной курткой. Младший повисает на плечах, прячется лицом в сгиб шеи и тихонько спрашивает: - Что будем делать? - Ну, Юнги говорил, что это не действует, пока мы рядом, - Хосок смеется, - так что можешь переехать ко мне… Тэхён поднимает голову, и в его серьезных глазах Хосок читает пугающую целеустремленность. «Могу». - Не-не-не, - моментально сдает старший. Кто знает, что у мелкого в голове происходит, если ему даже рационального страха не гнать байк через препятствия не хватает. - Ты просто будешь очень осторожен, хорошо? - Обещаю. В нем столько искреннего рвения, что Хосока будто в бассейн с мягкими игрушками бросает. Надо срочно найти защиту от этой черты Тэхёна, иначе вить ему из Хосока веревки одним взглядом. Утро должно было быть добрым и, главное, здоровым; с Тэхёном они расстались часов шесть назад после долгой поездки по городу, отдача должна была ударить только к вечеру. Если Тэхён не сдержит обещание. Или если Хосок не сдержится и не позовет на обед. Но утро не доброе, хотя бы потому что Хосок просыпается со странной болью. Та тянет, скручивает внизу живота, парализует по бедрам. Хосок окончательно выбирается из сна, когда неприятное напряжение будит мозг, осматривается непонимающе… Ему жарко, душно и футболка мокрая от пота, осенний воздух из окна рябит перед глазами июльским маревом. Хосок подтягивается на кровати, отталкиваясь от матраса, и охает. Твою мать. Нашаривает телефон в простыне – опять переписывались пол ночи – и, изможденно откидываясь на подушку, слушает долгие гудки. Хриплый, грубый голос невнятно мычит в трубку. - Тэхён, - сонно зовет Хосок, не открывая глаз, - разберись со своим другом, сделай одолжение. - Чё… - Тэ, - Хосок пробует еще раз, доступнее для спящих мозгов, - у тебя стояк и ты должен с ним разобраться, потому что мне больно. Хосок слышит бурный шелест простыней и грохот – кажется, Тэхён подорвался на кровати. За время молчания младший видимо проверяет содержимое штанов, потому что следом выдает скорбное: - Прости. - Да ладно, - вздыхает старший, - скажи хоть, что на меня, пусть будут какие-то плюсы. Хосок смеется и слышит смущенное: - На тебя. Ты мне снился. Кажется, уже поздно говорить, что это шутка. Его собственный член заинтересованно дергается, и если того не интересуют толкования снов, тот тут опять виноват Тэхён. Хосок вздыхает и слышит еще одно: - Прости. Я все исправлю. - Эй, ты ведь не будешь прямо сейчас… - и чувствует пробирающую до кончиков пальцев на ногах волну удовольствия. А вот это что-то новенькое. - …Оххх черт. - Что-то не так? – спрашивает Тэ, слегка задыхаясь. Хосок слишком ярко представляет, как младший слушает его голос, лаская себя, и давит рвущийся стон, представляет еще немного... … как сквозь тонкую щелку плотных занавесок свет ложится узкой полоской на тазовые косточки, окольцовывает одно запястье. Тэхён выпутывается из оков, подцепляя сползающий телефон влажным плечом, разворачивается лицом к темноте, оставляя жадный солнечный свет полосовать поясницу, к которой Хосоку страшно хочется прижаться губами… Хосок ударил бы себя ладонью по лицу – не детские книги, а порнуху для домохозяек ему писать, извращенцу, – но она уже против его воли оказывается в трусах, а вторая держит телефон. - Расскажи, что снилось. – Видимо, слова звучат словно приказ не для него одного, потому что Тэхен выдает тонкий стон-полувыдох, прежде чем ответить. - Вчерашний вечер на мосту, - сипит Тэ. Его дыхание ускоряется, и Хосоку даже представлять ничего не нужно, чтобы все понять, не говоря о том, что он все чувствует на себе, словно ощущения помножились надвое. – Ты был на моем мотоцикле впереди ко мне лицом… - Господи, Тэ, зачем же так детально… - Хосок пытается сохранять сознание, но ощущения накатывают так быстро, нарастают, будто штормовые волны, и адекватность отходит в мир иной. Хоронить ее, видимо, будут под тихие вздохи Тэхёна из трубки, который продолжает рассказывать несмотря ни на что. - Мы целовались и… - у Хосока мир обрывается вместе с этой паузой, потому что Тэхён неожиданно для них обоих выстанывает и прерывисто продолжает, - и ты лежал спиной на руле байка, я целовал тебя и… аххх… Именно так ахххуенно падая в пропасть личностной деградации, Хосок плюет на все приличия и начинает дрочить себе в ритм чужого дыхания. Двойной слой удовольствия выбрасывает его за орбиту, и он едва не стонет сам. - И ты был такой красивый… - Тэхён говорит так тихо, что это можно принять за шепот, но Хосока его голос оборачивает в мягчайший бархат, - ты такой красивый, Хосокки. Хосок жмурится, слыша хриплый стон, и чуть со стыда не сгорает, когда понимает, что это он его автор. Он весь сжимается, заваливаясь набок, ненавидит эту отдачу как никогда яростно, потому что запястье затекает, а ему не легче ни на грамм – захлебывается в ощущениях, не в силах вдохнуть. Просит того, от кого реально зависит его рассудок ближайшие минуты. - Тэ, быстрее. Хосок включает громкую связь и бросает телефон рядом, потому что приходится закрывать себе рот ладонью. И как не вовремя он вспомнил эту дурацкую фразу полу-шутку, оброненную Тэхёном в день знакомства. Его ломает, раскатывает под горячим прессом в ощущении чужого тела как своего собственного, но - да, он попросит еще, как предсказывалось, и заставит просить Тэхёна. Ох как заставит. Звук расползается по комнате и въедается в кожу; Хосок слышит происходящее на той стороне, словно нет преграды в куске пластика: чужое тяжелое дыхание, хлюпанье смазки между пальцев, беспорядочное бормотание Тэхёна о том, как сильно он хочет и обязательно сделает. У младшего, оказывается, ни крупицы смущения, зато Хосок от его слов остро резонирует со светлым бельем по цвету. Вслушивается в горячие грязные обещания, пока Тэхён не начинает захлебываться, теряя связь с разумом. Хосок чувствует, как долгожданно подмывает границы, но все еще недостаточно, беспомощно кусает пальцы. - Хосокки… - ласково выдыхает Тэхён. Хосок не знает, просит ли парень или зовет, но закрывает глаза и произносит с нежной осторожностью: - Давай, малыш, кончи для меня. На Тэхёна его слова срабатывают триггером, и в следующую секунду он отзывается громким сдавленным стоном. Хосоку словно мешком прилетает в затылок, настолько неожиданным оказывается собственный оргазм. Его вышибает из (не)своего тела, размазывая сливочным маслом по потолку. Интересно, оргазмы Тэхена всегда такие мощные по силе или просто он тоже это чувствовал? Хосок не готов выяснять это еще раз, одного уже хватило для превращения в счастливое желе. Своего тела не чувствует даже после разрядки, отлипает от чужих ощущений медленно, допивает до дна тэхёнову дрожь вместе с усталым дыханием. Выпутывается обратно в себя по кусочкам, открывает глаза. Все в порядке, из повреждений только грязное белье и пострадавшая простыня. Даже с малыми жертвами Хосок бы предпочел в следующий раз дрочить по своей воле. - Ты тут? – осторожно спрашивает Хосок, когда берется чистой рукой за телефон. - Я просрал свое обещание, да? – тоскливо вздыхает Тэ. Они только что дрочили друг на друга по телефону, а его только обещание волнует. Хосока разрывает от смеха. - Но ты ведь в итоге не сделал мне больно, так что давай считать это исключением. - Ладно. Хосок нежится в их простом молчании и смотрит, как занимается солнце за окном. Слушать дыхание Тэхена приятно до невозможности. Трубку вешать совсем не хочется. - Есть планы перед работой? - Позвать тебя на завтрак. - Отличный план. Хосоку самую малость стыдно смотреть в глаза после произошедшего, но он все равно соглашается. Слишком горячо желание увидеть этим странным утром не новое шикарное селфи, а в реальности. И, может быть, поцеловать. Желательно несколько раз. С каждым днем нехватка Тэхёна чувствуется все острее. Нет, в жизни Хосока его очень много, скорее даже, там ничего другого и не осталось, о чем периодически напоминал Юнги в смсках. Не покидало ощущение преграды в расстояние между двумя максимально приближенными магнитами одного полюса. Он старался как мог: грел пальцы в мягких ладонях, слушал подолгу мягкий голос в трубке перед сном… Он даже кофеварку купил и капсулы с, мать его, карамельным капучино, чтобы видеть Тэхёна чаще и впервые – у себя. И только стоя на пороге открытой двери, чувствуя, как неизвестное, пугающее расцветает, пускает корни по старым тропам, занимает обжитое - понимает, что не преграда между ними. А Хосок отталкивается. И от двери, в глубину коридора, пропускает в квартиру улыбчивого, запыхавшегося Тэхёна, который бессильно приваливается к стене и молча, с улыбкой смотрит. В глазах – отражение светлого, тоскующего сердца. У Хосока в горле распухает вата ненужных слов. Младший тянет руки, не ждет, роняет запах дождя с куртки и себя поверх чужого тела, обнимает за плечи, и Чон, не задумываясь, обхватывает следом. Кормит собственную изматывающую жадность теплом шеи под воротником и бесится на себя. Если так ждет, тоскует, оживает в руках – какому черту эти стоп-краны? Тэхён находит себя на его кухне как дома. Скачет вокруг кофе-машины, тыкает кнопки, жалится током, когда сует вилку не в ту розетку. Хосок испуганно отталкивает его в сторону, но младший виснет на руках и ржет как припадочный. - Смешно тебе, - ворчит Чон, подключая кофеварку. Он инструкцию раза три прочитал, чтобы только у окна не караулить. - Спаситель-герой! – Тэхён откровенно хохочет, с такой подлой заразительностью, что второго разбирает смехом следом за ним. Детскую книжку можно писать прям с них, по живым следам, потому что Хосок и правда до абсурда похож на спасителя в их паре. Со временем придется учиться скорости, потому что за человеком-катастрофой с одной осмотрительностью не угонишься. Тэхён тянется к кружкам, присматривает себе со львом, которая стоит далеко в углу полки, подцепляет ее пальцами… И роняет. - Стой! Но Тэхен, сникнув, кидается собирать осколки, режет кончики пальцев, пока Хосок не начинает оттаскивать за шиворот. - Ты что делаешь! – Хосок встряхивает его за плечи, так и не дождавшись, пока Тэхен поднимет голову. - Кружка классная была… - виновато блеет тот. Хосок бормочет что-то про то, что плевал он на кружки и что он точно поседеет с ним, садит парня на табуретку, сбегает в ванную за аптечкой. Возвращаясь, садится на колени, обрабатывает-обматывает-завязывает красивые длинные пальцы, по птичьи изогнутые костяшки. Тэхён смотрит на свои руки в чужих невидящими глазами и не сразу отзывается. - Эй, - осторожно зовет Хосок, приподнимая за подбородок. Тэхён не находит в лице старшего ничего, кроме ласковой улыбки, и светлеет на глазах. – Это же просто кружка. Молчит недолго. - Да я и не из-за нее, наверное. Хосок смотрит непонимающе, а спросить не успевает – Тэхён наклоняется, скользит шершавым бинтом по скулам и осторожно целует. Хосок закрывает глаза, тает в медленном, сладком движении губ. Пальцами гладит тонкие ободки ушей, вниз по линии челюсти. Тэхен вдруг отстраняется с тихим шипением, и Хосок ловит взглядом ссадину, прежде чем младший отвернется, перехватывает за подбородок. - Так, а это что? – он заводит волосы за ухо, но Тэхён ловит его запястье, целует в центр ладони. У Хосока сладко тянет под сердцем. Что ему делать с этим мальчишкой… - Дома обтерся об косяк, - объясняет он полоску ссадины под виском. Трется щекой в мякоть чужой ладони и улыбается обезоруживающе. Бесполезно. – Давай кофе попьем? Ты же меня для этого позвал? Чужое дыхание на губах такое горячее, что, Хосок уверен, будь обеденный перерыв Тэхена длиннее часа, после кофе их бы ждал внеплановый десерт. - Сколько у нас времени? - Минут пятьдесят, - Тэхён видит вопрос в чужом взгляде и пожимает плечами, - сорок на кофе, еще десять на обратную дорогу. Хорошо, что тренировочная площадка тут за углом. Хосок замирает неверяще и складывает очевидное в простое уравнение. Тэхён давно знает его адрес, но половину каждого обеда тратит на дорогу до кафе, которое отсюда в трех блоках. Просто потому что Хосок зовет его туда. «Да мне близко». Полчаса на желание Хосока обедать в том месте, куда они ходили в первый день. И он никогда не отказывал. Не просился к нему домой, хотя очевидно, что ближе. - Нет, тридцать пять на кофе, пять на обнимашки, - бормочет Хосок и сгребает обеими руками под чужими коленями, утыкаясь лицом. Тэхен рассыпается своим прекрасным смехом и гладит по волосам. У Тэхёна для него целый мир, он сам и немножко больше; заботы, привязанности и верности столько, что можно забыть и понять еще раз заново; готовность сразу, до дна, вопреки – в раскрытых ладонях и горящих глазах. А Хосок что предложит взамен открытому солнечному сердцу? Можно сколько угодно быть предначертанным, но пока ты чувствуешь себя в тысячу раз недо-, нужная финальная черта будет казаться тебе неприступной стеной. От этой стены он решает не бежать. И отправляясь собирать осколки разбитой кружки, решает как-нибудь собрать себя. «Мои друзья хотят с тобой познакомиться, забегай часов в 7» - пишет Хосок. На самом деле не друзья, а друг, но тогда бы пришлось долго объяснять, а сладкое и невозможно мерзкое понятие «двойное свидание» Хосоку не по душе. Да и на свидание это не похоже, просто Юнги очень захотелось увидеть, кто превратил его друга в влюбленного придурка, а Хосоку в свою очередь – посмотреть, что за мальчишка вызывал в глазах засыпающей скумбрии такой блеск. Чимин оказался очень милым парнишкой. После короткого описания Юнги Хосок ждал обиженного жизнью олененка, а совпал парень лишь милыми любопытными глазками-смешинками и крохотными ладонями, тонущими в крепкой хватке жилистых юнгиновых рук. Все остальное не подходило совершенно: любви к драме - ни на градус, туда же ниже нуля шли и беззащитность с уязвленностью. Хосок проникся к нему симпатией с обмена приветствиями, а после совместного нарезания закусок к принесенному пиву - вообще одобрил судьбу Юнги как взволнованная мамаша для своего сыночка. Он бы даже сходил с ним как-нибудь выпить в бар на пару, настолько весело и спокойно ему было рядом, если бы не тлеющая без ветра тоска по Тэхёну. Младший опаздывает уже на полчаса, и сердце неприятно дергает. - Пепельницу принести? – машинально спрашивает Хосок у Юнги, вернувшегося после путешествия в ванную. Сомкнувшиеся на плече маленькие пальцы, быстрый блестящий взгляд – тут только дурак не догадается. - Не нужно, - Юнги расслаблено улыбается, - больше не нужно. - Ооо, - восхищенно тянет Хосок. – Да нам многое нужно обсудить. - Только не при мне, пожалуйста, - Чимин тяжело вздыхает и смотрит на Юнги. Хосок уже видел этот взгляд. Ночью, у моста, затерянный среди бесчисленных «прости». - Но да, нам правда нужно поговорить и лучше наедине. Хосок последних слов не услышал, да и весь предыдущий разговор начисто забыл, услышав рев мотора под окном. Подскакивает со стула раньше, чем успевает себя одернуть, семенит в коридор под смешок Юнги. Мысленно пинает себя посильнее, потому что – черт, ему еще три пролета ждать в коридоре под многозначительным, но таким понимающим взглядом парочки. Но торопится не он один, и дробь в дверь раздается быстрее, чем человек может пройти три пролета. Хосок открывает дверь и замечает только тень, потому что Тэхён бросается на него, повисает как коала и счастливо выдыхает в шею. Старший пытается остановить отбойный механизм в груди, но жмется крепче и уже не считает, что попросить Тэхена переехать к нему – странная и стремная идея. Не хватает рядом так ошеломительно, что дышит он запахом масла, затертой кожей и влажностью волос за ухом - чистым кислородом после удушливого города. Дышит и туманные пятна перед глазами считает от переизбытка. - Да разве такое бывает? – слышат они голос позади. Тэхён слезает с неохотой, вылупляет на Чимина не менее удивленные глаза, а потом смеется любимым смехом Хосока. - Если ты скажешь, что был знаком с хёном и ни разу не подумал познакомить нас, я тебя убью пепельницей. - А она мне больше не нужна, - Чимин улыбается потрясающей сияющей улыбкой, и Тэхён, будто улавливая что-то в его голосе, восторженно вздыхает. – А это он, Мин Юнги, - ласково тянет Чимин, и старший смущенно тянет уголок губ вверх и кивает, находит маленькие руки вслепую. Хосок чувствует, как медленно срывается в опасную пропасть фангерлинга на этих двоих. - Мы только сегодня познакомились, - объясняет он, и Тэхён тянет Хосока за руку на кухню. - Я весь день думал про твой кофе. Приверженность младшего к трезвой стороне силы умиляет Хосока до безобразия, но он решает ничего не говорить, просто смотрит, как Тэхен умело жмет кнопки на кофеварке. - Ты почему опоздал? – спрашивает Чимин, прикладываясь к своему пиву. - Хонда вредничала и не заводилась, и я немного потерял равновесие и завалился набок, - буднично объясняет Тэ, прихлебывая кофе. Хосока даже не веселит смешной ободок от пенки на верхней губе. У него пожарная тревога в голове и полнейший хаос. Он слышит поток своих ругательств откуда-то издалека, так же в тумане смотрит, как садит младшего, бежит за аптечкой, отбиваясь от липкого ужаса. - Где болит? – спрашивает по возвращении. - Колено разодрал. Юнги с Чимином обмениваются непонятным взглядом, смотрят на Тэхёна, потом на Хосока и обратно. Хосок их взгляда не видит, у него планета вертится вокруг ободранной коленки, и как хорошо, что узкие джинсы сегодня остались дома. Пострадавшая чашечка знакомится с обеззараживающим, потом с бинтом, потом с губами Хосока. - Я же просил тебя быть осторожнее, - бормочет он. Тэхён только смеется. - Это не я, это хонда вредничала, - младший выворачивается и придвигается с кофе ближе к столу, - и вообще давайте просто поговорим как нормальные люди. Хосок приваливается головой к его плечу, будто так точно сможет защитить, и расслабляется. Вечер они действительно проводят как нормальные люди. Тэхён травит дурацкие истории с работы, Чимин смеется колокольчиками, и Хосок в атмосфере уютного спокойствия с улыбкой потягивает свое пиво. Юнги практически не разговаривает, буравит его долгим взглядом, словно дожидаясь, пока на него обратят внимание, что-то поймут, но Хосоку все равно. Ему по-домашнему хорошо на теплом плече и совершенно плевать на все остальное. Пока Тэхён с грустью не объявляет, что у него съемки прямо с утра. - Кайфолом, - пьяновато вздыхает Чимин. Хосок и сам чувствует, что горизонт слишком медленно и неустойчиво возвращается на место, когда он отрывает голову от чужого плеча. - Нет ничего хуже работы с утра, - сочувствует Юнги, расплываясь в ухмылке, - хотя перспектива пускающего в плечо слюни Хосока тоже не радужная. - Я как стеклышко! – молниеносно взрывается Хосок. - Ага, как дно у пивного стакана. Или просто дно. Хосок промахивается сырной палочкой мимо Юнги и, поднимаясь, утягивает младшего в коридор. - Я тебя провожу. Тэхён прощается с ребятами, с кофеваркой, чем взывает у не слишком трезвого Хосока приступ смеха, и выходит за парнем на темную лестничную площадку. - Ты уверен, что тебе надо уходить? – тоскливо спрашивает Хосок. По ступенькам они спускаются так медленно, будто боятся высоты. - Замену они мне не найдут, даже если я попрошу больничный. - Конечно не найдут. Где еще взять такого красивого каскадера? Тэхён заливисто смеется, смешно затыкая себя ладонью – смех разносится на тройку этажей вверх. Парень останавливается у подоконника, ныряет под отсвет фонаря на улице; тот бежит оранжевой волной, облизывает по плечу и плавится вдоль рукава. Загадочные тени ложатся на лицо, выхватывая кривую усмешку. - Это ты так заигрываешь со мной, хён? Хосок приближается на полшага, упирается руками в подоконник по обе стороны от бедер и смотрит из темноты блестящими пьяными не алкоголем глазами. - Если бы я хотел заигрывать с тобой, позвал бы не с друзьями знакомиться, а мое красивое постельное бельё смотреть. - Вот и показал бы, - с вызовом шепчет Тэхён. Алкоголь замедляет рассудок и перехватывает телевещание. Понимание приходит на уровне ощущений, когда сдержанного, осторожного перешибает в жаждущее, рвущееся наружу нечто, что завладевает рычагами и берет свое войной. Поэтому когда Тэхён неведомым образом оказывается на подоконнике в его руках, он даже не успевает удивиться. Дурацкий увядающий куст в горшке летит на пол, шелестящий шепот горит на губах, и реальность разом прошибает Хосока, словно свалившийся потолок. У Тэхёна губы горячие, поцелуи жадные, теплое местечко за ухом такое потрясающе чувствительное, что дрогнувший у шеи тревожный вздох ложится на кожу электрической сеткой. - Твоя бабушка-соседка будет совсем не рада упавшему горшку, - тихо смеется Тэхён, проезжаясь губами под ухом. Его бабушка-соседка будет совсем не рада, если ее чудесный сосед трахнет парня на подоконнике. Эта мысль становится первым и последним зовом ущемленной алкоголем адекватности, потому что в следующую секунду Тэхён оплетает его ногами, придвигая ближе, и прижимается горячим телом. Реальность бликует с космической скоростью, стирает неважное, а из важного у него только оголенное плечо Тэхёна, под сдернутой курткой и маечной лямкой, которое он жалит поцелуем, добавляя в разлитый по коже оранжевый - бордово-карминовый. Младший подло выстанывает в ухо, просит неубедительно: - Хосок, мне надо идти. Хосок его слышит чем-то далеким и неразумным, и не имеющим власти, целует открытую шею. Пальцы сами собой ныряют под майку, царапая поясницу, и Тэхёна выгибает навстречу с протяжным стоном. После такого Хосок готов поклясться, что не он один чувствует за двоих втройне – ощущения накладываются друг на друга, перезаписываются до неразборчивости, преумножаются, путая, где чье. - Мне же на съемки, мне никак, совсем никак… - бормочет Тэхён, словно в бреду, и в противовес целует глубоко, оглаживая языком. Хосок ловит нечеловеческий кайф от несовпадения слов и действий, от того, как младшего кидает в крайности, прибивает к нему всем телом. А Хосок не может сопротивляться ни ему, ни себе, ни желанию, растущему в нем с каждым днем в неустойчивую, хлипкую пирамидку. И тянет парня еще ближе к себе за затылок, стирает губы до синяков. Лежащая на пояснице рука пробирается под ремень, сгребает за ягодицу, и Тэхён от неожиданности вжимается пахом на одном толчке и стонет в чужой рот, потому что тоже чувствует – одного прикосновения мало, но до одурения сильно. У Хосока воспитание, бабушки, горшки тлеют под пожаром. - Хосокки, если ты сейчас не остановишься, то я тоже не смогу, - произносит Тэхён, захлебываясь шальным дыханием. Хосок упирается лбом в плечо, выдыхает сдавленно. Если не остановится – то снимать Тэхёна, возвращать на руках в квартиру, гнать Юнги с Чимином несдержанными стонами, пока рассветное солнце не разгорится и немножко дольше… Сознание возвращается насильно и по кускам. Подоконник. Квартира. Юнги с Чимином. Хосок отдирается с такой силой, что его отшвыривает в соседнюю стену, дышит загнанно, прилипнув к облупившейся краске спиной. Тэхён сползает с подоконника на дрожащие ноги, с третьего раза подтягивает куртку на плечо, ерошит волосы большой ладонью, пропуская меж прядей льющую с улицы медь. Глаза – блестящие, широко распахнутые, горящие желанием даже в темноте. Хосок до боли сжимает кулаки, чтобы не подойти и не взять еще раз. До конца. - Иди, - измученно просит он, прикрывая глаза ладонью. – Серьезно говорю, у тебя двадцать секунд. Тэхён смотрит на тонкие пальцы, приоткрытые влажные губы, с тающим на них тяжелым дыханием, и с силой отталкивается от подоконника, чтобы не дай бог не свернуть к Хосоку. Тот слышит сквозь гул в ушах, шипение молнии на куртке, бегущие шаги по лестнице, и облегченно выдыхает. Темнота в разноцветных пятнах пляшет перед глазами, когда он осмеливается их открыть. - Хосокки? – слышит он пролетом ниже. Сердце пропускает удар. - Да? - Позови меня в гости завтра. - Обязательно. – Ему кажется, или его голос действительно звучит так многообещающе? Видимо, не кажется, потому что под лестницей слышится сдавленный выдох. - Только давай ты позовешь меня одного? – просит Тэ, и Хосок слышит улыбку в его голосе даже отсюда. – Потому что мне вдруг очень захотелось посмотреть на твое постельное белье. Хосок смеется. Он ложится спать в страшное для упоминания вслух время, когда выпроваживает засидевшуюся парочку и обнаруживает на телефоне селфи Тэхёна со съемочной площадки. И залипает на него, пока не закрываются глаза. Он не знает, сколько часов ему удалось проспать; по ощущениям - секунды три, потому что он распахивает глаза, щурясь от безжалостного солнца, не понимая, где он. Несколько часов, показавшиеся теми тремя секундами, его раскатывало по горячей простыне, вымачивало в дерганной тревоге. Захвативший конечности тремор отступает, только когда Хосок вытаскивает остальные органы чувств из душного марева и замечает вибрирующий в кулаке телефон. Ощупывает слепым взглядом экран – и бесится. - Хён, я не спал толком, давай я попозже тебе… На другой стороне что-то разрывается всхлипами и тянет тонким, не похожим на Юнги голосом. - Тэхён… - всхлипывает Чимин. У Хосока мир едет куда-то вниз и набок. Может, потому что подскочил резко, раньше, чем Чимин назвал имя. Или потому что имя объяснило ему всё. - Говори. – Одно слово продирает воздух словно наждачной бумагой. Чимин говорит. Мир рассыпается. - И я все равно не понимаю, как так получилось, - бормочет Хосок, расползаясь по стулу. Кухня без Тэхёна пустая, но такая спокойная, и ему хорошо, пьяно и туманно, потому что не нужно следить взглядом за кончиками длинных пальцев на кофейной кружке и искать руками чужое тепло. - Это мои теории, Хосок, - устало объясняет Юнги. Чимин смотрит на двоих беспокойными глазами, но ничего не говорит. – Я не знаю, как оно у вас. У нас все кончилось, как только я ответил Чимину взаимностью. - То есть, вспыхнувшая любовь, салюты и никаких больше сигарет в твоем кармане? Юнги вздыхает. Говорить с Хосоком после того, как тот выпил, было плохой идеей. - В моем, да. А он, когда полюбил меня, начал платить цену сам. Хосок переводит удивленные глаза на младшего, и тот неуютно поджимается. - Ну и как это было? - Вспоминать не хочу, - отвечает Чимин с грустной улыбкой. – От вкуса табака во рту выворачивало, а остановиться не можешь. - Понимаешь, Хосок? – спрашивает Юнги. – Мне полюбить его нужно было, чтобы спасти обоих. Разрешить себе любить. Хосок зябко ведет плечами и встает, чтобы сделать себе кофе. Из принципа выбирает не карамельный, криво мажет по кнопкам. - Хорошо, что у нас все закончилось, - улыбается Хосок. За спиной Чимин с Юнги перекидываются коротким взглядом. – Мы ведь даже час друг без друга не можем. - Я рад, если так. Просто будь осторожнее. Хосок улыбается через плечо. - Зачем? У меня ведь уже неделю не было никаких травм. Конечно, не было. С чего бы им быть, если они были у Тэхёна? Хосок несется через огромный больничный двор, хватая воздух саднящим горлом. Страх влажно налипает на кожу, пальцы сковывает не по-осеннему колким холодом. Хосок прячет ладони в толстовке, обнимает себя и снова одергивает, потому что соприкасаясь с тенями ночных прикосновений, бьется током, подстегивая истерику. Конечно, у него ничего не было. Захлестнувшая эйфория со вкусом свободы, постоянное присутствие Тэхёна рядом – всё, из осмотрительного человека он превратился в беспечного идиота. Перед глазами пролетают все мелкие ссадинки на любимом лице, ободранное колено, резанные пальцы, смеющиеся «это ерунда, не обращай внимание»… Хосоку так сильно хочется врезаться с разбегу в стену больницы, что, если бы не двери в двух шагах, он бы точно не сдержался. В регистратуре его встречают удивленные глаза знакомых медсестер и сожалеющее «но сейчас не приемные часы…». Хосок просит и не разбирает своих слов, только боится, что на следующем слове расплачется как испуганный школьник, осядет под стойкой. Его пропускают, просто потому что знают в лицо, и он никогда не был так сильно благодарен всем (не)своим переломам и готов забрать еще тысячу таких же. Перед дверями палаты он останавливается, сглатывая льющую на язык кислую слюну. Закрывает рот, давит подкатывающую тошноту, но голос Чимина из трубки оплетает его разум тугими прутьями, топит обратно в панику. Хосок прокручивает страшное «мокро было на съемках, сорвался на перелете, приземлился уже без мотоцикла». Что-то тычет под лопатки, толкает вперед. В палату почему-то заходит с закрытыми глазами. - А мне телефон не отдали, - слышится тихий, извиняющийся голос. Хосок открывает глаза. Тэхён сидит на кровати, откинувшись на большую пушистую подушку, и забавно машет торчащими из рукава пальцами. Хосок скользит взглядом по линии бинта вокруг головы, мазаной синеве на скуле, полотну простыни от подбородка до кончика пальцев. Младший улыбается как всегда с нежностью, а потом что-то ломается, кривит лицо, и он вздрагивает всем телом, тяжело сглатывая. У Хосока клетка за клеткой обмирает сердце. - Придурок, - шипит он на выдохе. Колени подгибаются на третьем шаге, и он осторожно садится на кровать. - Прости, - Тэхён смотрит, как чужая фигура сгибается дугой, пряча лицо в ладонях, и нервно скребет пальцами правой руки по матрасу. Левую, которая в гипсе, просто страшно показать, - хреново я держу обещания. - Ты ведь знал, что происходит, почему мне не сказал? – голос глухо сочится между пальцев. - Я в порядке, две недели – и снова на ногах… - Ты ведь знаешь, о чем я. Тэхён смотрит в серое, словно гипсовая маска, лицо – только глаза живые, блестящие от пережитого ужаса. А что ему сказать? Что он был рад, когда все вернулось к нему? Что даже когда его кубарем протащило по второй части трамплина, единственной его мыслью была радость от того, что Хосока это не коснется? - Зато я теперь смогу больше времени проводить с тобой, у меня целый месяц больничного, - сияет он квадратной улыбкой. Хосок внезапно сгребает его правую ладонь в свои, придвигается ближе, пугает, наверное, потому что младший вздрагивает от неожиданности. - Люби меня. Улыбка сползает с лица. - Что? Хосок жмется лбом в теплые костяшки, жжется дыханием. Легкие крошит, давит, стирает в пыль, и он сипит не своим голосом. - Люби меня, пожалуйста. Он не знает, что делать, и за слова Юнги цепляется как за соломинку. Верит, что вот сейчас – как там? – фейерверки, никаких сигаретных пачек, гипсов и пластырей, пусть будет магия, пусть то, что он никогда не поймет. Он даже пытаться не будет. Просто пусть все кончится. - Ты серьезно? – спрашивает эхо. Хосок не верит, что это голос Тэхёна: бесцветный, надломанный. Поднимает глаза, падая в разграбленное, опустевшее дно чужого взгляда. Тэхён моргает, просвета не видит – истерический смех царапает горло. – Ты правда не понимаешь? Хосок отпрянывает, отпуская ладонь. Что-то в нем прояснилось, впитало страшное, другое - цепляется за едкую боль в неверящих глазах и не понимает. Неужели он просит так много? Тэхён смеется. И осознание медленно расползается едким дымом. Он просит то, что уже случилось. Потому что Тэхён его любит. А он его нет. Хосок находит все ответы, о которых просил, видит решение… Но поступает как мудак. И просто уходит. Те самые две недели он ни разу не появляется в больнице. Дни не считает – от Юнги по истончению тянучки безвременья приходит смс с одним словом. Выписали. И Хосок ныряет обратно. У него молчит телефон, дверной звонок и совесть. Образовавшийся на месте осознания взрыв разметал ощущения по углам, оставив Хосока в самом центре опустевшей воронки доедать себя до костей. Если жить по принципу бега с барьерами, то можно остаться с функционирующим рассудком. От большего к меньшему, терпеть от секунды до минуты, от минуты до часу, распилить двадцать четыре по двенадцать и выживать. Первые двенадцать укутываться в туман, разматывать его уже вместе с испарившейся, конденсатом налипшей на кокон тоской, писать обещанную книгу. У него нет вдохновения, только память о Тэхёне, накопленные и залитые в бутылку чувства, которую он с разочарованием алкаша откупоривает, прихлебывая каждый день понемножку, обращая в слова. Вторые двенадцать – обгладывать сжатые до прострела в запястьях кулаки, выть еле слышно в темноте под одеялом, просить до отключки. Кто бы сказал ему месяц назад, что он будет молить о возвращении того, что так яростно ненавидел. Будто бы если очень хорошо попросить, как ни один дошкольник не просит о собаке на Рождество – связь оборвется, отстегает его отдачей и на утро, которое сочтет благословением, будет встречать с новыми синяками и ушибами. Тэхён ведь будет в безопасности. Самопожертвование? Да бросьте. Эгоизм. Хосок это и сам понимает. Хорошо понимает, иначе не вздрагивал бы каждый раз, когда под открытыми окнами ревет двигатель проезжающего мотоцикла. Это ведь надо в глаза смотреть, брать на себя ответственность, потому что вины Тэхёна в том, что ему душу вывернули, любить обрекли и бросили от страха – нет ни крупинки. Хосок знает, в чем его вина, и что он мог бы сделать. В дописанной книге не хватает последнего абзаца, а в опустевшей бутылке – наполнения. Он скребет по влажному дну, слизывает последнее воспоминание о теплом взгляде и отдается наступающей апатии. Даже прикрыться нечем. Когда кто-то звонит в дверь, Хосока распиливает от испуга. Осевшая в квартире тишина и свое молчание стали настолько привычны, что ненароком кажется, будто это мозг шлет последний сигнал здравого отчаяния, просит хотя бы поесть. Но звонок раздается еще раз, и Хосок стряхивает дрожь с рук и плетется в коридор. Глазка нет, да и смысл в нем, когда вместо сетчатки – запотевшее стекло у стакана. Он открывает дверь и прирастает босыми ступнями к линолеуму. Тэхён на него даже не смотрит, просто обходит сбоку, проникая в квартиру, сбрасывает ботинки, аккуратно вешает куртку на вешалку. Хосок только сейчас чувствует завладевший квартирой ноябрьский ветер из открытых окон. - Ты что тут делаешь? - А я вообще не к тебе, - спокойно объясняет Тэхён. Ни оттенка в голосе, даже надумать невозможно. Плюет на непонимающий взгляд в спину, проходит на кухню и делает кофе в хосокову кружку. Ошибки нет, сам же дарил. Кофе-машина счастливо мурчит, заливает капучино в чашку, старательно пузырит кремовую пенку. Получает лишнее касание пальцев, вскользь, оказываясь самым важным воспоминанием для того, кто в который раз вопреки. Хосок падает на табуретку у двери, наблюдает за Тэхёном как за обретшим плоть призраком. Сердце натужно трещит, наполнившись от пустоты до краев. Тэхён красивый, живой до последней ноты, тонкости и крепости ивового прута. Хосок пьет глазами взъерошенные в осенней мороси волосы, широкие круглые плечи в тонком свитере, изящные кисти на кофейной ручке. Даже левая от локтя в гипсе смотрится гармоничной, просто иной деталью. Хосок впитывает, запоминает каждый сустав, каждый вдох, соприкосновение губ с кофейным облаком. Он сам бутыль – его заливает выше, чем дозволенно, доходит до глаз и щиплет на ресницах. Так надо. Здравый смысл обещает, что другого шанса не будет. Но здравый смысл не имеет места на полке прекрасных черт Ким Тэхёна. - Ты идиот, - просто констатирует он. Словесное обличье не соответствует ожидаемому наполнению, и Хосок опускает глаза – кормить эгоизм попросту нечем. Тэхён не держит зла и прощать ему не за что. - Скажи мне что-нибудь, что я не знаю, - загнанно бормочет Хосок. - Я люблю тебя. Хосок вздрагивает, сжимается словно моллюск в раковине, да так что ключицы трещат, не давая сойтись плечам. Тяжелый вздох подхватывает сквозняком, мчит мимо Хосока под коленями. - Мне завтра гипс снимут. Сколько прошло времени, черт возьми? - Да? – бесцветно уточняет. Светская вежливость горькая на вкус. – И как, не болит? - Болит, но не рука. – Тэхён молчит, ожидая, пока поднимутся беспокойные глаза. Не прогадал. – Вот здесь болит. Хосок падает взглядом на прижатый к левому грудному кармашку палец. Кусает изгрызенное мясо нижней губы и позорно опускает голову обратно. Две ступни в красных носках закрывают обзор на засмотренный до тошноты линолеум. Пальцам на своем подбородке не сопротивляется, поддается давлению, вздергивая нос. Тэхён смотрит с легкой улыбкой, едва заметной, только уголки самую малость ползут вверх. Не жалость, не снисхождение, но под ребрами бьет с такой силой, что Хосок давится своей перегнившей гордостью, или что так кисло распухает в горле? - Страшно, да? – нежно тянет он, поглаживая волосы до виска. Хосок угадывает вектор прикосновения, прижимается к ладони безотчетно. Просто что-то внутри не подписывалось на затворничество, пост во имя Ким Тэхёна и добровольно принятые страдания – скучало ужасно, ожидая этот миг как единственный нужный и правильный. - Я ведь понимаю, - продолжает младший. – В сотни раз хуже чувствовать себя виноватым, когда твоей вины на самом деле нет. Головой осознаешь, что нет ничего бредовее, чем ненавидеть себя ни за что, а война-то внутри уже идет. Я правда понимаю. С виска дорожка пролегает через скулу, контур челюсти, ложится на губы теплыми пальцами. Тэхёну тоже тяжело пережились эти недели, еще тяжелее собирались слова. На внешнюю стойкую собранность одно дурное слово измученного собой Хосока – треснет без возможности склейки. - Только тебе не нужно меня защищать или спасать. Ты уже меня спас, - берет лицо в горячую ладонь, тянется к губам, шепотом заполняет пустоту, - нашел и спас. У меня может быть двести переломов и еще триста падений, я ведь даже не прошу от тебя ничего в ответ – только понять, сколь многое ты излечил внутри меня, просто находясь рядом. И немного поверить себе. Хосок обнимает за талию и жмется носом в обтянутый пушистой тканью живот. Верит почему-то. Разница между привязанностью и любовью в простой готовности отдавать. В первом тебе всегда нужно больше: видеть, обнимать, ощущать прикосновениями, рядом быть каждую секунду. Полюбив, ты добровольно соглашаешься отдавать безусловно – распахиваешь грудную клетку с готовностью к опустошению и мародерству, ожидая расплату когда-нибудь никогда. Потому что в тебе так много копилось, что хватит до последнего вздоха на вас обоих. Почему только раньше не понял. - Я тебя люблю, - бормочет Хосок в темно-синий ворс. - А я знаю, - Тэхён смеется. Немного раскрутить непредсказуемые болты у фантазии и можно почувствовать, как покидает его тело мифический дух разрушения. – Но теперь и ты это знаешь, что тоже очень приятно. Хосок обдумывает несколько секунд и все-таки спрашивает слегка виновато: - Насколько говнюком я буду, если сейчас пойду дописать последний абзац в книге? - Самую малость, если пообещаешь мне, что я первый ее прочитаю. Тэхён квадратно улыбается, и Хосока сбивает в дыхании. Скучал безбожно. Младший тянется за ним в спальню и, оказываясь за порогом, с нахальной улыбкой тянет с себя свитер. Хосок оборачивается, чтобы предложить присесть, но какой там – ему бы самому сейчас присесть. Здравый смысл они, кажется, оба не уважают, потому что Хосок следует позыву другой головы и обнимает обнаженную спину раскрытыми ладонями. - Книга ведь подождет? – невинно предполагает Хосок. Тэхён с улыбкой тянется за поцелуем. - Я же тебя дождался. Значит, и она сможет. _________ Собраться у Намджинов было идеей Чимина. Как оказалось, выносить весь сахар стиляжной парочки без паломничества к унитазу с полным ртом радуги мог только он. Юнги с Хосоком шкерились за холодильником, потому что первый больше не курил, а значит традиционная отмазка для баррикад на балконе тоже больше не работала. На самом деле, шкерился один Юнги, потому что с другого фронта его подпирала медленно набирающая слащавости парочка Хосока и Тэхёна, чья непредсказуемость делала их тандем еще более безумным. Чонгук осматривал похожую на его личную преисподнюю кухню и молча охуевал. Через час привезли семь коробок с пиццей, столько же коробочек из китайской лапшичной и шоколадку для Джина. Юнги отметил эту минуту, как исторически значимую – не затыкаемые рты займут себя едой хотя бы минут на десять. Если Джин очень голоден, то на пять. Хосок внезапно кое-что вспомнил. - Хён, - спрашивает он, вернувшись в окоп за холодильником, - ты ведь говорил, что если твой предназначенный влюбляется в тебя, то, только если чувства не взаимны, он начинает платить свою цену сам, так? - Ну да, - Юнги пожимает плечами. - Тогда почему, если Намджун его настолько любит, а мы это точно знаем, - они вдвоем кривятся одновременно, не сговариваясь, - Джин выглядит так, что сейчас отправит этот нечеловеческий шмат лапши себе в рот, а потом примется жрать всех нас? - Тут все гораздо сложнее. Хосок ждет новой истины от сенсея с безупречными теориями, как сдвинется горизонт его мировоззрений… Но Юнги только обреченно вздыхает. - Джин просто любит пожрать.