Забота

Почему же Мин Юнги сейчас несется со всех ног? Почему, даже споткнувшись, продолжает целенаправленно бежать? Да потому, что его парень — идиот. И ведь просил его «не выходи на улицу без куртки». Нет же, полез. Да ещё и под дождь попал, умудрившись при этом схомячить большую упаковку мороженого. И нашел же где-то со вкусом апельсина. Идиот, помешанный на апельсинах. Мин вовсе не удивился, когда ему позвонил Хосок. — Хён… Как же мне хреново, — прохрипел в трубку младший, покашливая. — А я же говорил, — довольно лыбится Мин, внутренне торжествуя. — У меня температура… 39 и… не вижу точно, — чуть хныча шепчет в трубку. После этой фразы Юнги нехило так передернуло: Чон не притворяется, ему и правда очень плохо. — Боже… Ну и где ты сейчас, чудо, — напряженно выдыхает в трубку и натягивает куртку. — У нас… — раньше, конечно, было приятно услышать такое, но не сейчас, когда это «у нас» на другом конце города. — Жди. Я скоро приеду, — говорит Мин, уже запирая студию на ключ. — Спасибо… И вот сейчас по городу, как ненормальный, несется Мин Юнги, проклинающий парня-идиота, тетушку из аптеки и пропускающие свои рейсы автобусы. Трижды, если не больше, он умудрился выронить из рук пакет с лекарствами и апельсинами. Теперь их стыдно было показывать Хосоку, помялись сильно и испачкались. Уже на последнем дыхании парень взлетает, не иначе, на пятый этаж (чертов лифт и ремонтники). Судорожно пытается найти нужный ключ и вставить его в замочную скважину. Но дверь сама по себе открывается, а за ней стоит Хосок. Хосок с красным носом и больным румянцем на щеках, слезящимися глазами, закутанный в их огромный плед с совушками. — Хён, — тянет заболевший и растягивает сухие, потрескавшиеся губы в пьяной улыбке, — ты пришел. — Прибежал. Почему ты не в постели? — бурчит Юнги, проскальзывая в квартиру и стягивая с себя обувь и куртку. — Услышал, что ты дверь не можешь открыть и пошел впустить тебя, — всё так же пьяно лепечет Чон, поджимая пальчики на босых ногах. — Чон, мать твою, Хосок! Почему босиком! И так мозгов нет, последние отморозить решил?! — такого злого Мин Юнги мир ещё не видел, а вот Хосок — много раз. — Остынь, моя маленькая истеричка. Я же не умираю, — шмыгнув носом, резко сказал Чон и потопал вглубь квартиры. — Маленькая истеричка?! — переходя на ультразвук, выкрикнул старший. «Моя» приятно грело душу, но недолго: Хосок не смог нормально дойти до кровати и расположился рядом, на коврике. — Моя маленькая истеричка, — снова довольно и пьяно пролепетал он. — Господи… Залазь на кровать, идиот. На полу же холодно. Я сейчас чай заварю и буду тебя таблетками пичкать. — Ты такой заботливый… — Да что б ты ими подавился, — тихо рыкнул Юнги и направился на кухню. Хотел бы он приготовить какой-нибудь бульон или что там обычно готовят, но смерти своему парню он всё-таки не желал. — Я бы всё равно съел то, что ты приготовил. Ну траванулся бы, главное, что это ты сделал, — чуть позже, глотая противные лекарства, сообщил парень. — Ты мысли читать умеешь? — Ты — моя родственная душа. Разве может быть иначе? — Я смотрю, тебе уже лучше. Значит могу идти дальше работать. Мин начинает прибирать на прикроватной тумбе, аккуратно раскладывать упаковки от таблеток. — Хён… не уходи… Я бы сейчас тебя поцеловал, но не хочу заразить. — Бываешь же милым иногда. — Я не договорил. Не могу поцеловать, поэтому сбегай за теми апельсинами, которые ты на лестнице заныкал и покорми меня. И помыть не забудь! — уже в спину выкрикивает парень. — Как же я ошибался… Лучше поцеловал бы… — Заболеешь, — смеясь, отвечает Хосок, — покорми меня. — Ладно, — согласие и ласковая улыбка, — будешь должен. — Когда ты заболеешь, я обязательно позабочусь о тебе. — Я не болею. А через месяц Юнги без куртки попал под дождь.