Это был важный день.
Было прохладно. Нет, даже холодно. Бабочки летали у неё в животе. В голове играли воспоминания. Такие яркие, сочные, как кадры в фильмах. Встреча, разговоры, — первые долгие разговоры с малознакомыми людьми — слёзы, признания, ночёвки.С ней это происходило впервые. Раньше она скрывалась в коробке. Держалась от всего подальше.
Кира сглотнула, нерешительно посмотрела на Анну и, кажется, забеспокоилась: вдруг ей не понравится это место? Вдруг она не этого ожидала? А что, если ей вообще не нравится проводить время на детской площадке. Старой детской площадке. Но ведь… ведь важно другое — звёзды? Яркие, видные издалека, за много-много-много километров. Небольшие, если поднять палец и сопоставить с ними выходит, что они даже меньше пальца! Как сверчки. Небесные сверчки. Космические сверчки. И очень далёкие. — Я… — она прикусила внутреннюю сторону щеки. — Мне очень нравится это место. Здесь можно смотреть туда, наверх. Ха, в смысле, на звёзды. Кира неотрывно следила за Анной: девушка приоткрыла рот, из него вылетел звук похожий на «о!», а потом сразу подняла голову вверх, склонила её набок, обняла себя. — Я тут раньше была, — голос Анны был тихим, едва слышным. — Давно это было. Прохладный северо-западный ветер подул в их сторону. Длинная жёлтая юбка приподнялась, момент, и снова опустилась. — Тебе не нравится? Анна улыбнулась — эта улыбка означала, как правило, что девушка рада — и покачала головой. — Наоборот. Я любила здесь играть, а потом… впрочем, это не так важно. По крайней мере, я бы никогда не узнала, что ночью тут такой обалденный вид! Кира подошла ближе, на маленький шажок — подходить ещё ближе почему-то стеснялась, с ней было впервые такое. Она могла плакаться в клетчатые платья Анны, могла засыпать вместе с ней в обнимку, но сейчас, в такие моменты… Голова говорила, что Кира поступает дико и необдуманно. Ведь она всегда полагалась не на чувства, а на разум и с каждым шагом томилась в тревоге. Сделала ли это правильно? Кира боялась, что могла нарушить их святую дружбу, построенную на взаимопонимании, взаимовыручке и тесных связях. Сердце говорит другое. Оно громко стучит. Тук-тук. Между ней и Анной не должно быть границ. Не должно. — Кира, — Анна нахмурилась и подала голос. — Скажи честно, ты же не только хотела посмотреть на звёзды? Анна всегда замечала почти всё. Она замечала плохое состояние Киры, она замечала, когда той нужна была поддержка… Ах, она замечала абсолютно всё. Это даже пугало. Кира продолжила молчать, мысленно пытаясь подобрать как можно больше красивых и подходящих слов — но все слова испарились, моментально. Как капелька воды в пустыне Сахара. — На самом деле, я бы посмотрела с тобой звёзды. Но… тебе нужна помощь? — Нет-нет, со мной всё в порядке. Я, — девушка облизнула пересохшие губы, заправила прядь волос и решилась. — Я хочу, чтобы между нами не были никаких границ. И никаких сомнений. Потому что моё сердце громко стучит, когда я тебя вижу и глаза, кажется, загораются огнём — прямо как у звёзд, но намного ярче. Ярче, чем свет звёзд даже с близкого расстояния. Ярче, чем солнце… Я несу бред? Анна хихикнула. — О, нет. Я понимаю: да, я люблю тебя. Никаких границ? Она подошла ближе, — между ними никакого расстояния — дотронулась до щеки Киры холодной ладошкой, выдохнула. Пахло сладкой жвачкой. Кира проглотила вязкую слюну, крепко обняла Анну и поцеловала её. В губы. Это был первый поцелуй. И она молилась, чтобы не последний. Ведь на душе было чертовски тепло. Язык Анны проник в её рот, и Кира от волнения прикусила его. Ей было стыдно, девушка хотела принести кучу извинений, но приятный вкус крови, — она удивилась — с привкусом чего-то металлического… Солёно-металлического. Нет, Кира не разорвала поцелуй. Дёсны, кровь, тепло, чужой язык. Между ними больше не было никакого расстояния, они — одно целое в этом мире. Так приятно понимать. Но надо извиниться. — Чёрт, знаешь, это было довольно больно, но приятно. Кровь до сих пор идёт. Кира не могла не согласиться. — Извини, я случайно… Как-то волнительно и… — В следующий раз этого не делай. Звёзды горели ярко, но что-то тёплое, что-то неосязаемое в груди Киры, казалось, горело намного ярче.