Безнадега

1 мая 3636 года. Ферма в окрестностях города Теган. Фарас — пятая планета звезды Шеат. Звездной системы Пегас Яркий оранжевый свет ворвался в спальню и осветил кровать на серых невысоких ножках, разноцветное лоскутное одеяло и едва угадывающуюся под ним женскую фигуру. Бледное лицо девушки с заостренными чертами казалось маской. Настырный лучик скакнул на подушку, запутался в светло-русом ежике волос, высвободился, скользнул по песочно-бежевой коже высокого лба, успешно миновал аккуратные брови, скатился на переносицу и деликатно постучал по векам, напоминая, что уже утро и пора подниматься навстречу новому дню. Девушка открыла глаза и равнодушно уставилась в потолок. Вставать не хотелось. Жить тоже. Прошлое сгорело дотла, и пепел унес холодный ветер фарасской ранней весны несколько недель назад. Будущее виделось унылым и серым. Карьера рухнула, брак развалился, дети… Лишив права приближаться к детям, бывший муж нанес удар такой сокрушительной мощи, с каким не сравнились ни отставка, ни частичная утрата возможности передвигаться вместе взятые. Жизнь утратила смысл, только воля и природное упрямство поднимали девушку с постели и гнали на задний двор, в сарай, где отец держал свои тренажеры. Привычные выматывающие тренировки помогали забыть о бесцельности существования. Ежедневная рутина благотворно влияла на восстановление покалеченного тела, но не души. Вытоптанная тяжелыми сапогами лжи и предательства душа пребывала в глубокой коме, взирая на мир с тупым безразличием покойника. Периодически пробирающиеся в голову мысли о самоубийстве немедленно изгонялись с позором напоминанием, что Альберт сильно обрадуется, получив известие о смерти бывшей жены. А дети… Образы сына и дочки заставляли держаться за жизнь надежней самых крепких канатов. Пусть сейчас нет возможности быть со своими детьми, но пока она жива, теплится и надежда на воссоединение семьи. Из приоткрытого окна донёсся дразнящий аромат блинов из красной тыквы, политых кленовым сиропом. Хоть какая-то радость в пустой и бессмысленной жизни калеки. Ради этого стоило выползти из своего логова. Девушка с явным усилием слезла с кровати, медленно оделась, стараясь не тревожить искалеченную голень, дотянулась до трости и выбралась в коридор. Пять шагов, вот и кухня, где как обычно хлопочет старая добрая Молли. Хохотушка Молли, даром, что мачеха, искренне переживала за каждого члена своей семьи, не делая различий между своими детьми, давно вылетевшими из родительского гнезда, и пасынками. Круглолицая пышка средних лет в практичном зеленом переднике поверх лимонного платья обернулась на шум за своей спиной и широко улыбнулась входящей в кухню девушке: – Элька, уже проснулась? Вот умница… А, вот, я блинков напекла. Как ты любишь, из тыквы, и твой любимый травяной чай уже поспел. – Садись, милая, сейчас покушаешь и пойдешь заниматься, – тряхнув фиолетовыми кудряшками, она протянула было руки, чтобы помочь хромой Эльке добраться до стола, накрытого салатовой скатертью, в центре которого соблазнительной башней возвышалась внушительная горка малиновых блинов, но вовремя опомнилась и лишь отодвинула стул, – отец только-только ушел проверить скотину. Как это вы с ним в коридоре не столкнулись? Девушка молча доковыляла до стула, села, повесила резную трость на спинку стула, придвинула к себе предупредительно поданную кружку с травяным отваром, сделала первый глоток, не чувствуя вкуса, и потянулась за верхним блинчиком. Есть не хотелось совершенно, но расстраивать заботливую Молли не хотелось еще больше. Достаточно того, что бедной женщине и так приходится общаться с мрачной молчуньей, не смея ни единым словом, ни жестом пожалеть и приголубить несчастную падчерицу. Зачем надрывать сердце доброй женщины еще и голодовкой. «Элька слишком горда, слишком зациклена на своем увечье, чтобы отличить желание помочь и сочувствие любящего человека от унизительной жалости к слабакам. Не понимает, глупышка, что мы все желаем ей только добра», — вечерами жаловалась мужу добросердечная Молли, думая, что девушка ее не слышит. «Все она понимает, дорогая, поверь мне, – утешал супругу Клаус, ветеран многих галактических войн, поглаживая длинные белые усы, – понимает и очень благодарна нам за терпение и гостеприимство, а больше всего за то, что не лезем в душу. Элькиному стержню можно только позавидовать, столько несчастий на нее сразу свалилось, а она не топит свое горе на дне стакана, а методично избивает мешок с опилками, вымещая злость на весь мир. Всегда такой была. Сколько бы шишек не набивала, гоняя с приятелями по окрестностям базы и влипая в истории, никогда не приходила жаловаться. Всегда сама разбиралась со своими неприятностями и Гаррету не позволяла за себя заступаться. Ставлю пинту пива против твоих вязаных носков, что не далее как через два, максимум три месяца моя дочурка найдет себе работу и наладит личную жизнь». Уж кем-кем, а убогой и слабачкой упрямую девицу назвать нельзя. Покалеченная «адская кошка» каждое утро находила в себе силы подняться с постели, до седьмого пота выполняла рекомендованные врачами упражнения и совершала ставшие традиционными прогулки на свежем воздухе. Сперва до сарая, потом до ворот фермы, и вот уже пару дней она медленно плелась вдоль забора, окружавшего отцовские владения, односложно отвечая на вопросы родных и знакомых о самочувствии. Упорство и железная воля меньше чем за месяц дали ощутимые результаты: хромота уменьшилась, походка стала увереннее, движения постепенно обретали былую ловкость, прежде мертвецки белая кожа под теплыми лучами майского солнышка медленно, но верно возвращала свой исконный песочно-бежевый оттенок. Взгляд некогда проницательных глаз цвета северного моря все еще пугал окружающих пустотой и равнодушием, но и в нем иногда проскакивали искорки заинтересованности при виде проносящегося мимо флаера. Клаус не сомневался, что через несколько дней его «малышка» попросит одолжить «летуна» покататься, и он, поворчав для порядка, конечно же даст. Уж что-то, а страсть к полетам из этой упрямицы никакими невзгодами не искоренить. Молли выложила на тарелку новую порцию печева и как бы невзначай сказала девушке, тщательно пережевывающей блин: – Элечка, наша соседка миссис Кроу не далее как сегодня утром заглянула к нам, когда я доила корову, и спросила меня, не хочет ли кто-нибудь из моих родных съездить на отдых в «Пурпурный Залив». Это недавно открытый курорт на четвертой планете Альфарац на границе нашей системы и Андрамеды. Ей сынок подарил двухнедельную путевку в отель на берегу моря, а миссис Кроу не любит путешествовать, да и сбор озимых в самом разгаре… Молчунья вежливо слушала мачеху, не выражая особого интереса, но и не выказывая недовольства поднятой темой. Чашка с отваром пустела на глазах, а горка блинов почти не уменьшалась. – В общем, я подумала… – Молли подлила Эльке чаю и, запинаясь, продолжила, – я подумала, что перемена обстановки и купания – пойдут тебе на пользу. Хватит любоваться на старую тетку и наматывать круги возле фермы, развейся, девочка. В твои годы нужно веселиться и радоваться жизни, а не хоронить себя в нашем захолустье... Порывшись в кармане передника, она достала сложенные листы тонкого голубоватого пластика с золоченом обрезом: – Вот приглашение, путевка и билеты на космический лайнер. Вылет послезавтра. Клаус отвезет тебя в космопорт. Элька машинально заглянула под приподнявшийся край билета и невольно присвистнула, чего с ней давненько не случалось. Два дня спустя молчунья обняла отца, выслушала скупые наставления и поднялась на борт лайнера, таща за собой чемодан на грави-платформе, заботливо собранной Молли. Каюта первого класса встретила свою пассажирку кажущейся простотой и обещанием комфорта. Бросив багаж возле столика, Элька плюхнулась на диван и снова заглянула в приглашение. «Лучшая каюта, отель люкс и две недели…», – девушка закинула ноги на подлокотник, губы тронула едва уловимая улыбка. Чем именно заниматься целых двадцать дней на курорте она пока не придумала, но была уверена, что скучать точно не станет. Впервые за два месяца после увольнения со службы в ее глазах затеплился огонек былого веселья.