Под маяком всегда темно

- Ты последи за огнём, а я скоро вернусь, - хрипло произношу я, дрожащими от старости руками цепляясь за подлокотники кресла и заставляя себя встать. - Хорошо, дядя, - отвечает светловолосый паренёк, подкидывая в очаг маяка несколько поленьев. Конечно, у него слипаются глаза после того, как он почти весь день потратил на заготовку дров. От меня помощи уже немного и с каждым днём всё меньше. Эх, то ли было на заре моих лет! Ещё совсем мальчишкой я радостно носился по ступеням вверх и вниз, прыгал по скалам обрыва и совершенно ничего не боялся. Просто представить не мог – каково это упасть, и чтобы насовсем! Уже тогда я помогал ныне покойному дядюшке следить за маяком. Он рубил деревья на дрова, а я резво таскал их наверх. Затем каждый вечер он оставлял меня одного перед огнём, а сам уходил. Мне нельзя было покидать своего поста, ведь маяк должен ярко светиться до самого утра. Дядя всегда возвращался пополуночи, чтобы сменить меня и дать отдохнуть перед следующим днём. И никогда не рассказывал, куда уходил и что он там делал. Вот и я молчу, скрываю от своего племянника важную тайну. Он послушно поддерживает пламя, а я неторопливо спускаюсь по винтовой лестнице вниз, сжимая в слабых костлявых пальцах тяжёлую керосиновую лампу. Её скромный огонёк едва разгоняет темноту, но за годы жизни тело давно запомнило каждую ступеньку, каждый кирпичик, каждую трещинку этой чудесной башни. Времени у меня немного, но бежать уже не позволяют годы. А ведь когда-то давно, ещё совсем молодым парнем, я, помню, самоуверенно оставил пост. Я посчитал, что успею сбегать за дядей, успею увидеть, куда же он отлучается каждую ночь, успею вернуться раньше, чем погаснет огонь. Сначала проследил с балкона за тусклым пламенем свечи, таинственно плывущей внизу во мраке. Там всегда темно – свет расходится в небо, в стороны, освещает тропу, взбирающуся по скалам вверх, но под самим маяком ночью всё окутано непроглядной темнотой. Колышущаяся жёлтая точка светлячком пересекла узкое плато и вдруг пропала. Скорее всего, исчезла за обрывом, спускающимся к морю. В этот момент я в три маха закидал главный костёр дровами и бросился вдогонку, перепрыгивая через ступени, то и дело запинаясь, поскальзываясь и хватаясь за перила. Уже через минуту выбежал во двор и помчался, как мне казалось, в ту же сторону, в которую ушёл дядя. Едва не пропустил край плато – меня остановил лишь увиденный за обрывом огонёк свечи. Похоже, что дядя спустился к самой воде. Я хорошо запомнил это место и поспешил обратно, пока не погас маяк. Да и скакать по камням в такой темени было бы слишком опасно, ведь свечек я с собой не взял. Уже днём выцепил время, чтобы спуститься к тому самому месту, но ничего особенного там не нашёл. Каменистый берег, пенящиеся волны и свист в ушах от нежного утреннего бриза. Ещё на камешках остались пятна от воска, но это тоже не то. Тогда я попробовал прийти сюда после полуночи, когда дядя уже заступал на дежурство, а меня отпускал спать, но мне всё равно ничего не удалось найти . Если тут и было что-то интересное, оно появлялось только после заката, только в тот момент, когда кроме меня поддерживать огонь маяка некому. Вот и сейчас, когда солнце уже скрылось за горизонтом, а небо грозно потемнело, я иду туда. Теперь знаю, зачем. За столько лет изучил каждый метр своего пути. Наверное, мог бы с завязанными глазами добраться до цели, если бы осмелился. Но пока что пусть мою дорогу освещает керосиновая лампа, со скрипом качающаяся на ржавом кольце рукояти. Холодная трава поднимается выше ботинок и щекочет щиколотки шершавыми лепестками. Ещё тёплый после жаркого дня ветерок приятно ласкает лицо и манит, манит, влечёт к тому самому таинственному месту. Я добираюсь до обрыва и оборачиваюсь на маяк. На балконе в свете яркого костра отчётливо видно парнишку – он завистливо смотрит мне вслед и гадает, что же ждёт меня внизу. Совсем как я в юные годы. Мысли о том, что скрывает дядя, не оставляли меня всё детство и юность. Порой мне снились такие чудеса, что я просыпался и едва не восклицал, что знаю-знаю теперь тайну! Но потом понимал, что это всё-таки был сон, который каждый раз менялся. Ах, эти безудержные детские мечты, от которых захватывало дух... Я обязан был узнать, что внизу! Требовалось безответственно бросить огонь маяка и побежать за дядей до самого моря. Это только кажется, будто костёр может гореть очень и очень долго, нужно лишь забросать его дровами. Но стоит его ненадолго оставить без внимания – оглянуться не успеешь, как там уже тлеют угли. Ужасный и несправедливый парадокс, на тот момент мне ещё неведомый – чем больше дров, тем жарче распаляется костёр, тем быстрее всё перегорает и тухнет. Я вновь дождался, пока жёлтая точка дяди исчезнет за краем бездны, накормил огонь маяка до отвала, захватил с собой зажжённую свечу и пошёл вниз. Бежать было нельзя – пламя потухнет. Оно и так неровно колыхалось, трепетно оберегаемое ладонью. Оно неукротимо извивалось, слегка грело, порой даже кусалось, но всё равно уверенно цеплялось за оплавленные восковые края и гордо тянулось вверх, освещая мне дорогу тусклым светом. Вот уже и самый обрыв. Где-то там внизу тлел огонёк дядиной свечки. Я робко ступил на один камешек, на другой. Перескакивая с места на место, стараясь как можно меньше шуметь деревянными подошвами по жёсткой поверхности, я подбирался всё ближе и ближе. Иногда замирал и вслушивался в умиротворяющий шум волн, но не мог выцепить ни единого постороннего звука. Тогда продолжал путь вниз по валунам, не спуская глаз с тусклой точки, которая, казалось, и не становилась ближе. Прошла будто целая вечность, а я не приблизился ни на йоту! Замер, устало переводя дыхание и снова вслушался. Шелест воды вдруг прорезал сильный голос дяди. - Быть не может, чтобы он оставил огонь! Я? Он меня увидел? Надо возвращаться! Ему ведь могло просто померещиться! Я... я так и скажу, что ему просто померещилось! Что сам никуда не уходил! Главное – успеть вернуться! С глухим лязгом из-под ноги вдруг выскочил камень, и я почувствовал, что лечу. Секунда, другая, третья... Время будто зависло, и я замер где-то посреди необозримого пространства, непроницаемой мглы, будто выпал из этого мира в непостижимое никуда. Махнуть руками – и ни за что не зацепишься. Но ворох мыслей прервал удар о жёсткую, как доска, воду, туго провалившуюся подо мной и накрывшую сверху. Я оказался в её объятиях, в её плену. В голове шумело, а в горло хлынула холодная вода, сквозь которую безуспешно пытался прорезаться кашель. От этого я лишь больше захлёбывался, беспомощно болтая руками. Где низ? Где верх? Куда плыть? Как спасаться? Я в панике уже готовился проститься с жизнью, когда ловкие руки вдруг подхватили меня под мышки и потянули к поверхности. С тех пор утекло много времени... Больше я так уже не падал. Вскоре заменил дядю на маяке и стал его главным смотрителем. Помимо этого он завещал мне свою тайну, к которой я спускаюсь каждый вечер, которая спасла меня в ту ночь, и которая... к которой я тогда прикоснулся первый и последний раз в жизни. Поставив тяжёлый керосиновый фонарь у самой кромки воды, я замираю, вглядываясь в волнующуюся пучину. Та лениво расступается, пропуская к свету овальное лицо прекрасной русалки. Её кожа переливается нежными бликами. Зелёные волосы водорослями растекаются по поверхности воды. Сияющие сапфиром глаза с неиссякаемым любопытством смотрят на меня, а мягкие, аккуратно изогнувшиеся в непринуждённой улыбке губы приходят в движение, и раздаётся самый сладкий голос из всех, что я когда-либо слышал: - Здравствуй. Я так рада, что ты снова вернулся. - И я рад, что ты меня ждала. Соскучилась? - Немного. Хотя куда больше опасалась, вдруг сегодня не сможешь прийти. Ты ведь постоянно уходишь куда-то очень далеко! – беспокойно произносит она, такая же молодая, как и в день, когда спасла меня. - Но всегда возвращаюсь. - А я всё равно переживаю. Обо всём, что поблизости, ведь уже столько раз слышала. И ты ради меня уходишь в опасные пещеры и дремучие леса, рискуешь жизнью... - вздыхает она. - Зато я принёс тебе новую историю. - Расскажи! – быстро восклицает русалка, сильнее вытянувшись из воды и продвинувшись ближе ко мне. На шее мягко и мелодично стукаются ракушки красивого ожерелья. - Знаешь, я сегодня поднимался в горы. - Снова горы? – переспрашивает девушка. - Да, снова горы. Но в этих был такой... нежный-нежный снег. Мягкий, как перина. И холодный. Но не весь. В этих горах время от времени идёт такой странный и волшебный снег, который светится! - Светится? - Да, именно. Он ярко светится, но только в разгаре дня. Не ночью. Переливается радужными бликами и странными светлячками спускается с неба. И пока не коснётся земли – снежинки совсем не холодные. О них можно греть руки. Можно аккуратно поймать снежинку на руки и некоторое время едва-едва ощущать исходящее от неё тепло. - Как необычно! - Именно! Этот снег тёплый, но только пока летит. И наоборот, он летит, только пока тёплый. - Я бы так хотела там побывать! – восклицает русалка. – Так бы хотела выбраться за край того обрыва и увидеть, что же там? Что за гранью моря? Я порой так тебе завидую! - Не стоит. Там опасно... - Зато какая свобода! Вам, людям, можно гулять по земле, можно спускаться на дно моря, можно подниматься в небо и даже ещё выше! Ты такие чудеса рассказываешь, и это так захватывает, что мне хочется петь от переполняющих меня мечтаний! - Я бы с удовольствием послушал твою очередную песню, - ненавязчиво предлагаю я. Русалка проводит ладонью по волосам, отводя их назад, раскрывая лицо. Её улыбка сияет счастьем, а в глазах пляшут миражи. Губы мягко раскрываются, и воздух наполняется нежнейшей мелодией. Тонкий сладкий голосок плавно переливается десятками тонов. Он словно отражается от камней и моря и смешивается сам с собой, постепенно превращаясь в волшебный хор из эха. Музыка завораживает, обволакивает разум, унося его куда-то очень-очень далеко, в места, которые осознать невозможно. Весь мир перестаёт существовать, оставляя лишь то, что в эту секунду единственно важно – её безупречный голос! Он постепенно затихает, и слои эха рассеиваются в тишине. Тишину перекрывает шум волн и свист ветра, словно всё заново оживает после длительного оцепенения. Я тоже усилием воли заставляю себя развести руки, а затем свести, зааплодировав безупречному исполнению. Каждый раз её голос повергает меня в безудержный восторг, который не ослабел ни на йоту с тех пор, как мне довелось услышать русалку впервые. Тогда, в юности, я лежал на холодных камнях, весь сырой и потерянный. Меня мучил стыд за то, что чуть не утонул. А ещё за то, что оставил маяк без присмотра – он уже потух, и в дремучую темноту погрузился весь мыс. Неподалёку от меня дядя разговаривал с русалкой, строго-настрого запретив мне сходить с места. Тусклая свечка, тлеющая в моих ладонях, едва давала тепло. Временами меня окутывало жгучее желание чихнуть, и я торопливо отворачивался от хрупкого пламени, но чих предательски отступал, отчего обида за свои проступки становилась только сильнее. Громко раздался голос дяди – обернувшись, он звал меня, и мне ничего не оставалось, кроме как послушно подойти, пряча виноватый взгляд где-то под ногами. Но дядя уже не злился. Он познакомил нас с русалкой. Она довольно улыбнулась, и я почтительно протянул ладонь, желая закрепить знакомство рукопожатием. В этот момент в женских глазах вспыхнул испуг, и она отпрянула, громко хлестнув по воде хвостом. Дядя поймал моё запястье и отвёл на себя, качая головой: - Не пытайся коснуться её, - сказал он тогда. – Она боится людей. Даже меня боится, а ведь мы видимся каждый день. - Но ведь она спасла меня, - возразил я. - Просто не хотела, чтобы ты утонул. Но это не значит, что она желает прикасаться к тебе. - Но ведь... - И не спорь! – сказал, как отрезал, дядя. В этот момент в его глазах полыхал жгучий огонь, заставивший меня раз и навсегда осознать эту просьбу. Но потом смягчился и добавил нечто ещё более важное: - Никогда и никому о ней не рассказывай. Она очень боится посторонних людей. И если сюда придёт кто-то чужой, она может уплыть прочь и даже исчезнуть навсегда. Понимаешь? И тогда она не вернётся, её не увидим больше ни ты, ни я. - А мне можно будет её видеть хотя бы изредка? – настороженно спросил я. - Время от времени, - кивнул дядя дружелюбно, после чего заставил меня попросить прощения за то, что напугал русалочку. Она приняла извинения и ради доброго жеста спела нам самую красивую песню из всех, что мне довелось к тому дню услышать. - Ты потрясающе поёшь, - выдыхаю я завороженно. - Спасибо. Хорошо, что ты так много странствуешь и интересно рассказываешь, - замечает русалка, вдоволь усладившись овациями единственного зрителя. Она вдруг перестаёт улыбаться и с некоторой тоской спрашивает: - Но расскажи, что происходит с твоим лицом? - Это морщины, - поясняю я и некоторое время молчу, думая, как объяснить русалке причины их появления. – Знаешь, моя дорога так трудна и опасна. Всё то, что я видел, что рассказывал тебе, оно не прошло для меня бесследно. - Так это всё из-за твоих же путешествий? – испуганно восклицает девушка. - Да. Да, это из-за них, и однажды мне придётся уйти к своему последнему приключению. - Самому последнему? А что потом? – ужасается русалка. - Потом я не смогу вернуться к тебе. - Но зачем тогда путешествовать? Ты же... тебе же становится плохо от этого, верно? Твоя кожа так странно меняется из-за странствий! - Зато я видел мир, побывал в каждом его уголке, узнал столько всего нового и неизведанного! Я не жалею затраченных сил. И морщины – достойная плата за эти знания. - Не уходи! Остановись! Я не хочу, чтобы ты однажды не вернулся! – уговаривает она. - Но что я тогда тебе расскажу следующей ночью? - Я не знаю, разве это важно? – возмущается девушка. - Важно. Я хочу услышать, как ты поёшь. Разве ты сможешь придумать новую песню, если не услышишь новую историю? - А если ты не вернёшься, кто будет слушать мои песни? Кто будет рассказывать истории? – русалка обиженно хлопает ладонями по поверхности воды. Я смиренно выдыхаю, задумываюсь и отвечаю ей: - У меня есть один друг. Он очень хороший и добрый. Такой же путешественник, как я. Хочешь, я вас познакомлю? - Я хочу, чтобы ты остался. - Это невозможно. Я привык к дороге и на одном месте жить не смогу. - У него ведь тоже появятся морщины? - Не скоро. Пройдёт много-много лет, - обещаю я. Девушка задумывается, грустно отведя взгляд. - Ты совсем-совсем не сможешь остаться? Даже ради меня? – спрашивает она. Я качаю головой. Не сразу, но русалочка принимает мои слова и задает ещё один вопрос: - А ему точно можно доверять? - Несомненно. Я его едва не с пелёнок знаю. - Тогда я бы с удовольствием хотела с ним познакомиться. Раз уж тебя удержать невозможно. - Хорошо, тогда он завтра придёт, - киваю я. - А ты? - А мне нужно остаться следить за очагом маяка. Кто-то из нас обязан будет поддерживать пламя, когда опускается ночь. Не переживай – он тебе обязательно понравится, - произношу я и тянусь за фонарём. Русалка резко отстраняется назад, испугавшись, что я захочу притронуться к ней. Но потом расслабляется и тоскливо спрашивает: - Ты завтра вообще не придёшь? - Жди меня послезавтра. Если мой друг тебе понравится, мы будем ходить к тебе попеременно. - Хорошо. Тогда до встречи. И не уходи навсегда слишком рано. - До встречи, - говорю я и начинаю подниматься вверх по скалистой тропе.