hotline miyagi

Апрель неизвестного года. Он просыпается. В коробке из-под пиццы зародилась новая форма жизни. Горячей воды нет вторую неделю. Надо бы позвонить кому-нибудь, да только телефон разрывается. Гудок. — Привет, брат, — механический голос. — На четвёртой улице завелись тараканы. Ты знаешь, что делать. Он надевает студенческую куртку с кричащим номером четыре. В его машине пахнет сигаретами и кровью. Он включает первую попавшуюся станцию радио и не останавливается на светофоре. Маска приятно холодит лицо. Пахнет гнилью. Он швыряет нож в горло мужчины. Он раскалывает череп надвое. Он разрубает тело. Он пичкает людей цинковыми пулями. Он купается в чужих слезах и крови. Механические движения. Чьи-то глаза размазаны по полу. Гаснет свет. Он слышит музыку за стеной. Перелив нежно-розового и тёмно-коричневого. Хорошо. Сгнившие обёртки от конфет. Он идёт через зал. Шипение. Навести дуло пистолета. Выстрелить. — Не надо. Он видит лишь потрескавшиеся губы и синие от наручников запястья. — Помоги мне, — просит. Очередной человек, которого надо прикончить. — Мне вывихнули ноги. Я не убегу. В разные стороны и практически наизнанку. Красивые голени. Светлые, стройные. Испачканные в крови и чужом семени. Подонки. Он накидывает куртку с бирюзовой цифрой четыре на плечи незнакомца и перекидывает его руки через шею. Жарко. Мутит. — Сейчас приедут полицейские. Волочит незнакомца к выходу. Звонит. Цифры плывут перед глазами. — Ты под дозой? — спрашивает парень, роясь в багажнике. Достаёт из-под завала масок старую футболку, испачканную в бензине. Не брезгует. Он переодевается, останавливаясь у светофора. Осторожно надевает на спасённого огромные штаны, которые с самого-то спадают, а на тощих бёдрах просто смотрятся использованной половой тряпкой. Он покупает обезболивающее и минералку. Медбрат вылетает к машине следом, и он, не снимая маски, приказывает: — Вправляй. У работника дрожат руки. Он слышит, как бьётся чужой пульс, даже не закрывая глаз. Тошнит. Незнакомец шипит, но упрямо терпит боль. Таблетка растворяется на языке и тут же запивается водой. — Лучше? — он спрашивает, присаживаясь перед парнишкой на корточки. — Ты хочешь чего-нибудь? Тот лишь качает головой. Медбрат подаёт голос и требует платы, кашляя. Спустить курок легче, чем выслушать весь монолог. Труп остаётся гнить на грязной улице. Неизменно рыжий продавец в магазине что-то говорит про очередное убийство. Вроде, мафия. Плевать. Он закидывается прямо в туалете и берёт незнакомцу яблоки. — Ты вообще слышал о правилах дорожного движения? — уже на переднем сидении. — Ты беспокоишься о том, что тебя могут тормознуть полицейские? Суёт ему яблоко в рот. А тот всё равно не затыкается. Срубленные деревья и сизый дым заводов. Вой гитар. — У тебя дурацкий музыкальный вкус. Плевать. Мутные отвратительно-розовые стёкла домов. Дешёвые сигареты. Он стелет себе около дивана, куда уложил незнакомца. Тот засыпает почти сразу. Бьёт наркотический экстаз. Нож в горле. Красный. Волк прогрызает желудок. Сердце застревает между жёлтых клыков. Апрель какого-то года. — Ты кричал во сне, — незнакомец потирает искусанную чужими людьми шею. — Отнеси меня в ванну. — У нас нет горячей воды, — но он всё равно относит. — Ты пробовал оплатить счета? — тот разговаривает слишком дерзко с серийным убийцей. — Серьёзно, чувак. И… выйди, дальше я сам. Прямо невинная роза. Дверь почти не скрипит. Таблетки тают на языке. Волк съедает лицо. Кипит кровь в висках. — Где полотенце? — голос из ванной. Плитка плывёт лавой. Волосы у незнакомца почему-то мягкие. — Я сам, — хватает за запястье и отстраняет руки от головы. — Я оплачу счета, — он относит парня на диван и достаёт из холодильника яблоки. — Если будет звонить телефон, ни за что не бери трубку. Ясно? — Купи еды, — жадно вгрызается в красную плоть. — А не много ли просьб для одного дня? — бровь дёргается. — Я могу уйти, — незнакомец чуть приподнимается, но тут же падает обратно. — Сиди, — треплет волосы. Мягкие. Бесконечно мягкие. Приятные. Как… как нежное убийство. Волк лижет ладонь и съедает палец. Его рвёт прямо на пороге подъезда, и к разуму возвращается неприятная ясность. Рыжий продавец принимает карту оплаты. Он тысячу лет не ел ничего, кроме наркотиков и пиццы. Незнакомец хмурится: — У тебя что-то со зрачками. Ты же ничего не принимал? — Нет, — отвечает честно. — Пока что. — Какое ты блюдо любишь? Мы могли бы приготовить его вместе. Он сначала молчит, очерчивая взглядом чистые от всяких изъянов скулы парня: — А твоё? — Творожные булочки. — Отстой, — улыбка трогает его лицо неощутимым поцелуем. — Мы не сможем их приготовить. — Тогда говори своё, — незнакомец чуть хмурится, но всё же отвечает лёгкой улыбкой после. — Агедаши тофу. — Отстой, — давит смех. — А ты разговорчивей, чем я думал. Он встаёт к тумбочке и режет овощи. Совсем не похоже на убийство. — Как тебя зовут? — спрашивает незнакомец. — Я не помню, — честный ответ. Вау! Который раз за день. — У меня нет имени. — У тебя на куртке написано «Ива». Надпись сделана специальным маркером, — парень стучит тонкими, жутко красивыми пальцами по деревянной столешнице. — Скала. Тебе подходит, Ива-чан. — «Сан», — поправляет он. — Нет, Ива-чан, «чан». Закатывает глаза. На потолке слишком много паутины. — А тебя как зовут? — льёт немного масла на старую сковородку. — Тебе псевдоним или реальное имя? — незнакомец чешет глаз. — Как хочешь. — Хоши. Он вздыхает: — Звезда. Тебе не подходит. — А что же подходит тогда? — чуть наклоняет голову, будто подставляя шею воздуху. — Акеми. — Ослепительно красивый? — улыбка расцветает на лице Хоши, и Ива чувствует, как впервые за долгое время краснеет. — Спасибо, но нет. Меня зовут Ойкава Тоору. — Проходящая река, — он накрывает блюдо крышкой. — Занятно. Протирает стол, находит в тумбочке новую скатерть и накрывает ею деревянную поверхность. Кухня даже напоминает жилое помещение. Звонит телефон. Они сидят молча. — Не возьмёшь трубку? — Это заказ на завтрашний день. Он поднимает взгляд. У Ойкавы на бледных ключицах темнеет пятиконечная звезда. — Это метка борделя или… — Сумасшедший клиент, — Тоору морщится от неприятных воспоминаний. — Мы можем свести, — Ива касается его кожи огрубевшими от убийств руками. Мягкая, приятная на ощупь. Хочется мазнуть губами. — Я получу деньги за завтрашнюю работу и найму кого-нибудь. — Хорошо. Слушай, а ты можешь ещё мне помочь? — красивая улыбка. Конечно, он готов на всё. — Позвони в академию и притворись доктором. — Ты учишься? — Да, в академии высших компьютерных технологий. — А… твоя работа? — брови сами сводятся к переносице. — Только не говори, что это такое хобби. — Долги, — Ойкава глотает ком, когда Ива всё-таки убирает руку. Он раскладывает еду по тарелкам. Тоору мало похож на обычных мальчиков с панели. Конечно, в Мияги была распространена мужская проституция, каждый житель не раз видел настоящих секс-работников. Ива не был исключением, ему даже приходилось убивать кого-то из них. И Ойкава не был похож ни на одного человека с улицы. Слишком красивый, слишком светлый и гордый для такого дерьма. Он снова закидывается в туалете. Кролик сгрызает его уши. Хрум. Хрум. Хрум. Кроличье мясо греет ладони. Кроличье сердце застывает от холода. — Ты так и будешь будить меня своим криком? — как Ойкава оказывается на полу рядом с ним, неизвестно. Тонкие губы, красные нитки. Яд. Тоору моется двадцать минут. Ива кладёт таблетку под язык. Рассасывает. — На восемнадцатой улице обрубили электричество. Почини всё быстрее. — Я поеду с тобой, — он снова вытирает его волосы. Они пахнут мятным шампунем. Приятно. — Ты даже ходить не можешь. — Я буду в машине. Кролик царапает скулу. — Ладно. Мияги тает под колёсами автомобиля. Хрустят кости под подошвой. Лопаются тонкие вены. Брызжет кровь. Вау. Ива толкает в рот наркотики и едва ли не задыхается от экстаза. — Жаль, что я не могу тебе помочь, — говорит Ойкава. — Неужели тебе нравится делать людям больно? — спрашивает Ойкава. Ива не может понять, какой из них настоящий, реальный, осязаемый. — У тебя есть какая-нибудь предыстория? — спрашивает Тоору. Он треплет парня по щеке. Не галлюцинация. — Ну, как ты докатился до такой жизни? — Я не помню. Будто мне всю жизнь оставляли заказы и платили… — Наркотиками? — догадывается. — Сегодня я возьму деньги. — Обещаешь? — Обещаю. Кролик съедает печень. Красный сигнал светофора. Они почти сбивают крысу. Ива облизывает губы. Зелёный. Кролик отравился, испив крови. Рыжий продавец говорит, что он выглядит лучше, чем обычно. Ива спрашивает: — Ты знаешь, как меня зовут? — Я тебя впервые вижу. Он достаёт пистолет и направляет его на голову старого знакомого: — Деньги или жизнь. Продавец выбирает жизнь и советует взять пиццу, но предложение игнорируется. Они ужинают в молчании. Ива набирает себе ванную и долго оттирает руки от крови. Ойкава засыпает под колыбельную неоновых огней Мияги. Синие огоньки пляшут у него по коже, застывая на наливающихся жёлтым запястьях. Тоору будет в порядке. Он достаёт запасы из ящика, но слышит мягкие шаги: — Ива-чан? — торчащие каштановые волосы. Красивая полуулыбка. — Не говори, что ты думал, будто я не могу ходить. — Засранец, — садится перед ним на колени. — Не надо сегодня, хорошо? — длинные пальцы на коленке. Хорошо Ойкаве, Ойкава никогда не убивал. — Пожалуйста. Ива встает, идёт за Тоору. Во сне никто не приходит. От парня пахнет шампунем, они лежат вдвоём на полу. Хорошо. Он открывает глаза под гудок машины. Неоновые огоньки вперемешку с рассветным заревом пляшут на щеках студента. Моргает. Задыхается. Его почему-то рвёт водой. Горячей. Глаза больше не красные. — Меня зовут Иваизуми, — говорит он, когда Ойкава зевает. — Весенняя скала? — Тоору звонко смеётся. — Красиво. — Изуми — это ещё и родник. Ешь яичницу и вали на учёбу, раз можешь ходить, — он чешет затылок. — Так мило, что ты готовишь мне завтрак, Ива-чан, — бледные пальцы треплют по жёстким волосам. — Ты даже кажешься нормальным, когда не под наркотой. — Не твоё дело. — Если я уйду, ты сорвёшься? — спрашивает Ойкава напролом. Иваизуми немного молчит и тупит взгляд. Бита с засохшей кровью валяется в углу. — Да. — Тогда я не уйду. Он заглядывает в карие глаза Тоору. И почему тот отчаянно пытается заботиться об убийце? — Я отвезу тебя в академию и буду сидеть в машине до тех пор, пока ты не выйдешь. Первые три часа кажутся адом, и Иваизуми уже думает закинуться, но после вспоминает кролика, который не доел его кишечник. Нужно остановиться. На перемене Ойкава выходит к нему и приносит какую-то дрянь из кафетерия. — Ты мог бы сбежать от меня, — говорит он, жуя бутерброд. — Зачем? Зачем. Да потому что нормальные люди лишь под страхом смерти станут связываться с убийцами. Да и… да и не стал бы он преследовать Тоору, честно. Всё бы понял. Наверное. — Я не хочу уходить, — пожимает плечами. — И мы ещё не свели татуировку. Точно. После занятий и почти безболезненной процедуры тёмная звезда навсегда исчезает с бледных ключиц Ойкавы. Доктор исчезает тоже. — За что? — спрашивает. Он ощупывает красивое, поцелованное кем-то с небес лицо. Реальный. Ему снится ромашковое поле. Синяки на запястье заживают с поразительной быстротой. Тоору теперь всегда стоит у двери в маске волка. Нож в руках, но не в крови. Иваизуми заживается наркотиками только перед убийством. Втайне. Чувствует себя последним дерьмом. Коктейль из лёгких и мозгов. Вдохновляет. Он облизывается. Рыжий продавец говорит, что с каждым днём клиент выглядит лучше. — Сколько тебе лет? — спрашивает Тоору. — Я не помню. — Значит, будем ровесниками. Ты хочешь быть старше или младше? — Ойкава чуть смущённо улыбается. — Ты выглядишь, как мечта педофила, — вырывается у Иваизуми. — Я не могу быть младше. А ещё он чёртов педофил. Отлично. — Грубиян! Они приходят к нему, когда наступает ночь. Трое — в масках. Волк. Кролик. Крыса. Чемодан наркоты на кухне в ящике. Завтра последний заказ. Дуло пистолета холодит висок Ойкавы. Если бы Иваизуми знал раньше, что этот сукин сын отравил отпрыска русской мафии, а после случайно попал в плен к наркоторговцам, то он непременно пристрелил искалеченного незнакомца при первой встрече. Крыса выедает глазницы. — Просыпайся, — у него не хватает сил на удар. Он никогда не ударит Тоору всерьёз. — Просыпайся! Вставай! — Ива-чан, — разлепляет глаза. Лучшего цвета в мире. Карие. — Что слу… ты под дозой, придурок. Его отталкивают. Затылок гудит. Крыса царапает горло изнутри. Иваизуми направляет на студента пистолет: — Собирайся, поможешь мне. — В чём? — Их будет трое. Сорок первая улица. Он закидывает в себя всё, что способен выдержать изнурённый наркотиками организм, и не помнит, откуда знает точный адрес. Нежно-фиолетовый асфальт. Крыса заражёнными зубами проезжает по пищеводу. Иловое дно скорости. Тормоз. Иваизуми прижимается лбом к чужой маске и надевает свою. Бита крошит череп. Ломает все рёбра. Разрывает внутренности. Выстрел за спиной. Пуля в шею. Падение. Из Тоору меткий стрелок. Крыса съедает правое лёгкое. Крыса летит на пол и задыхается в собственной крови. В глазах Ойкавы нет ни капли жалости. Он умывается в туалете и долго-долго смотрит на своё отражение в зеркале. Незнакомец с диким взглядом. Исполины вчерашних убийств. Его снова рвёт. Ноги не держат. Тоору вытирает его лицо салфетками. — Если хочешь, мы уедем отсюда, — обещает. На запястьях играет очередная радиостанция. — Навсегда. Я обещаю, Ива-ч… — Хаджиме, — если сложить их имена, то получается «неустрашимый». Но Иваизуми так сильно боится, что всё окажется галлюцинацией. — Мне будет двадцать два в июне. — Ты всё-таки старше, — чуть улыбается Ойкава. Мияги медленно накрывает рассвет грёз.