колотые раны

— не смотри, — шипит юта так яростно, как только может человек в его положении. донхек смотрит большими круглыми глазами и придерживает дверь туалета одной рукой. сейчас бы пошутить про то, что в их группе пополнение в виде малолетнего европейца, но юту сворачивает в узел вовсе не от смеха и он опять наклоняется над унитазом, заходясь в кашле. — хён, ты чего, — как-то по дурацки говорит донхек и, наконец моргает, отпускает дверь и присаживается рядом, опуская ладонь на чужую спину. плечи у юты подрагивают от кашля, который он изо всех сил старается сдержать, и донхек испуганно моргает. — надо сказать менеджеру, наверное, — его голос до смешного серьезный, как у взрослого. — или теён-хёну или сразу поехать в больницу, — он несильно поглаживает спину юты и тихо-тихо спрашивает. — сильно больно? юта вытирает губы тыльной стороной ладони и встает на ноги. ладонь донхека соскальзывает с его плеча. он долго полощет рот водой из-под крана и нажимает на слив. — охрененно больно, — отвечает он. бледно-розовые лепестки блядских пионов стремительно исчезают, уносимые потоком воды куда-то в канализацию, где им самое место. 1. сычен не спотыкается, не ломает ногу, не икает и даже вообще ничего не подозревает, хотя юта смотрит так, что у него должны волосы загореться, как минимум. он само спокойствие: умиротворенное выражение лица и ноги, невежливо заброшенные на колени теёну. юта впервые за столько времени критически рассматривает его и находит кучу недостатков. оттопыренные уши, прыщ на подбородке, секущиеся волосы и широкий нос. юта кривится так, что сидящий рядом теён начинает обеспокоенно осматриваться по сторонам в поисках того, что могло так на него повлиять. — что? — спрашивает он, так и не найдя в комнате ничего подозрительного, кроме марка, увлеченно зачитывающего какой-то текст в углу комнаты. юта морщит нос и делает вид, будто зевает, хотя на самом деле зажимает рукой рот в попытках сдержать приступ кашля и не начать фонтанировать лепестками прямо в комнате. — сычен всегда был таким стремным? — спрашивает он как можно презрительнее. сычен все слышит, конечно же слышит, потому что — ну блин! они сидят на разных концах дивана, между ними только теён и какие-то бумажки от конфет, которые донён потом опять запихает за воротник донхеку в качестве наказания. сычен — приподнятая бровь, прищуренные глаза и хрен с ними, с секущимися волосами и прыщиком на подбородке. внутри юты ебаный палисадник и каждый раз, когда он смотрит на сычена, то в этом саду, который медленно его душит, прорастает еще один розовый пион — символ любви и — так уж случилось — смерти от нее. юта хочет грохнуть что-то об пол и заорать на все общежитие: ну почему пионы, дун сычен, почему, но не может, потому что если скажет хоть слово, то сорвется на кашель и все увидят и будут на него смотреть, как донхек. со смесью страха, испуга и сожаления. сычен больше не будет класть к нему на колени голову, предлагать сфоткаться после выступления, брать за руку на сцене или за ее пределами и много других вещей тоже не будет. поэтому юта изо всех сил прикусывает щеку с внутренней стороны. кровь на вкус как кусок железа. — ты охренел? — спокойно спрашивает сычен. — хочешь подраться, юта накамото? плюс один цветок в его груди, мать его. сначала к юте приебывается ёнхо. в своем стиле. в стиле клейкой ленты или двухнедельной жвачки на подошве, которую не отлепить от себя без особых усилий, а юта такой измотанный этими цветами и мыслями, и попытками не смотреть на сычена, что только слабо толкается и посылает ёнхо сначала на корейском, потом на японском, но тот обхватывает его за плечи своими громадными руками и, хмурясь, смотрит в лицо. у юты сводит все внутренности от боли, как будто взгляд ёнхо может сделать так же больно, как и цветы внутри. — кто это? — спрашивает ёнхо и это как удар по голове. кирпичом, табуреткой или осознанием того, что кто-то знает. — теён? — снова говорит ёнхо, не дожидаясь ответа. — я могу понять, на него сложно не запасть. ты, блин, видел его вообще. нет? — он крепче сжимает плечи юты и это делает боль в груди чуть слабее. — джехен? ну, тут тоже понятно, его бедра кого хочешь до приступа доведут, — он раскрыл рот, но тут же его закрыл и задумчиво уставился в пол, как будто собираясь с мыслями для выдвижения следующих кандидатов. у кого тут вообще были проблемы — непонятно. юта бы от души поржал над этими гейскими фразочками и поспорил бы о том, у кого в их группе бедра круче, но ёнхо знал. знал о том, что его убивают цветы, знал, что это кто-то свой и это все. крах. он бы спросил, что его выдало, но перед глазами сразу же всплывало испуганное лицо донхека, который застал его, когда юта блевал в туалете, не потрудившись закрыть за собой дверь. — если это я, — сказал ёнхо и его лицо стало таким серьезным, что смотреть на это уже было невозможно, — то мы что-то придумаем, правда. мы пойдем в больницу и тебе сделают операцию, ты же знаешь, что это возможно. юта пнул его по коленке так сильно, как только смог. — не говори никому, — попросил он, вставая на носочки, чтобы ёнхо смог лучше слышать его срывающийся шепот. — я справлюсь, это не страшно. ты только не говори. в глазах ёнхо было столько искренней жалости, что хотелось кричать — не смотри. — это сычен, — грустно сказал он. и в его тоне не было вопроса. юта хочет сказать — сычен та еще зараза и такого, как он никто не заслужил, а особенно юта. не заслужил тупой влюбленности, которую не смог проконтролировать. не заслужил этого букета внутри из мерзких бледно-розовых пионов. внутри сычена кости, органы и тупые мысли, но никак не стремительно разрастающийся сад из магнолий. магнолии символизируют ушедшую любовь и — шли бы лесом эти символы, серьезно. юта хочет сказать — пошел ты нахрен, со ёнхо, ты что тут, самый умный или что-то типа того, ты дебютировал не для того, чтобы копошиться в чужих проблемах. юта — давится словами и кашлем. ёнхо наступает на розовый лепесток раньше, чем проползающий мимо марк смог обратить на это внимание. 2. дышать становится почти невозможно на следующую неделю. юта все время натягивает тканевую маску на пол лица, потому что это может хоть как-то защитить его, а донёну врет, что он подхватил простуду и все, что ему нужно — это любовь и забота. (не любовь донёна) сычену он тоже врет и смеется, и строит эти свои дурацкие лица, которые его так бесят, но сдерживать кашель каждый раз все сложнее, а выдерживать этот понимающий взгляд в стиле «я же знаю правду, говнюк» вообще уже нет сил. он теперь все время ошивается где-то поблизости, как будто желая юте скорейшей смерти от удушья и своего присутствия. сычен держит его за плечи на интервью и его правая рука поглаживает его спину — вверх-вниз, ласково и успокаивающе. сычен защищает его перед теёном, когда тот показательно возмущается на все общежитие, что — кто опять не помыл посуду, я знаю, что это был ты, чертов наруто узумаки! сычен бросается на него с объятьями с совершенно рандомных углов и один раз юта не успевает ни увернуться, ни поймать его и они оба падают на пол. в спину юте больно впивается чей-то брошенный ботинок и острый угол какой-то папки, он негромко ругается и пробует хотя бы перекатиться на бок, но сычен сверху — упирается руками по обе стороны от его головы и говорит: — ты ведешь себя странно, — он щурит глаза, как будто пытается рассмотреть его насквозь. — хёны беспокоятся и я тоже. в чем дело? юта ворочается на полу, но сычен крепче прижимает его ноги к полу своими коленями и все, не шевельнуться. он чувствует как в груди тяжело ворочается ворох опавших розовых лепестков и не дает ему дышать. сычен смотрит ему прямо в глаза. — как будто я не всегда такой, — тихо бормочет он. — я знаю, какой ты всегда, — мягче говорит сычен и наклоняется так низко, что почти касается лбом лба юты. — ты придурок, надоедливый и крикливый, но никак не угрюмый зашуганный отшельник, который шарахается от меня по комнатам и вечно закрывается в ванной. что случилось? какая удивительная проницательность, дун сычен, шерлок был бы в шоке, кидал посуду в стену и нервно наигрывал бы на своей скрипке тоскливую мелодию, от осознания, что кто-то обошел его. юта кривит губы от боли и желания обругать все на свете самыми последними словами, но поднимает глаза на сычена и просто — пропадает окончательно. ну, то есть и до этого все было не очень, но мириться с проблемой гораздо легче, когда ты ее избегаешь, а тут эта проблема над тобой и глаза у нее темные и прямо напротив. он волнуется, он очень близко и юта может почувствовать, как колется его футболка, потому что его собственная задралась при падении. он определенно тоже может испытывать симпатию или что-то вроде, а может даже то, что чувствует сам юта, но сычен совершенно точно не знает, каково это, когда внутри тебя уже гребанные висячие сады — восьмое чудо света, которое он возвел своими руками. своим присутствием на этой гребанной планете. — ты мне нравишься, — говорит юта, потому что — ну, а что ему терять, если жизнь уже не входит в этот список. — ты мне тоже нравишься, — отвечает ему сычен и улыбается. и если бы мир вдруг вздумал изобрести вечный тормоз вместо вечного двигателя, то им бы не пришлось долго напрягать мозг. он уже девятнадцать лет как существует. юта ловит ртом воздух и резко дергает ногами в сторону, отчего сычен теряет опору и валится на него всем телом, не успевая перенести всю тяжесть на руки. что-то больно впивается в бок — наверное, локоть — но юте так глубоко похрен, что глубже только марианская впадина и то, не точно. он хватает его за ворот футболки и тянет на себя. и целует. сычен от удивления размыкает губы и юта напористо толкается языком ему в рот, одной рукой тянет за волосы на затылке, а второй трогает где-то под футболкой. он целует его до тех пор, пока не чувствует, что еще секунда и начнет синеть от нехватки воздуха. юта больно кусает сычена за нижнюю губу перед тем, как перекатиться на бок и выкашлять на пол целую горсть мерзких розовых лепестков. — не смотри, — хрипит он, вытирая рот ладонью. сычен поднимается на колени и — вопреки просьбе — смотрит так, что хочется выть. потом он наклоняется вперед, берет в руки один лепесток и поднимает на юту большие удивленные глаза. — пионы, — тихо говорит он, — просто скажи, что ты съел букет моих любимых цветов. пошел к черту, хочет сказать юта, но вместо этого заходится в новом приступе кашля, скручиваясь на полу. сычен осторожно обнимает его за плечи и остается рядом. 3. юта дуреет. лучше не становится даже после того, как сычен становится вроде как в курсе дела и все время находится рядом — держит его за руку или тыкается носом ему в шею, как виноватый щенок. и в том-то и дело, что все, что он испытывает — это ебаное чувство вины за то, что из-за него у юты скоро пионы изо рта полезут. ёнхо смотрит очень неодобрительно и заставляет юту прогуглить цену операции, в ходе которой ему вскроют грудную клетку и выкорчуют цветы с корнями, а заодно и первую влюбленность. выходит не так уж и дорого, около восьмидесяти сотен вон и навсегда потерянные чувства, которые он взрастил внутри себя — в буквальном смысле этого слова. — останется шрам, — сокрушается ёнхо. — но тогда ты сможешь нормально жить. ёнхо придурок и его хочется убить. юте сложно выступать, потому что после каждого слова ему хочется выкашлять легкие и охапку лепестков прямо на сцене — вот то время, когда он благодарен за свои короткие партии. юте сложно нормально со всеми общаться по той же причине. донёну он все еще говорит, что восстанавливается после болезни, а донхеку строит пугающие лица и проводит пальцем по шее, показывая, что его ждет, если он вздумает ляпнуть что-то лишнее еще кому-то. но уже настороженно косится марк и джехен бросает на него и сычена подозрительные взгляды за обедом и во время репетиций, потому что последний все время вертится рядом и ведет себя так, как будто юта может в любой момент рухнуть в обморок. — вы как влюбленная пара, — фыркает джехен как-то, когда сычен таскает юте конфеты из кухни после ужина. — отвратительно. если бы это было так, то юта бы не блевал цветами в туалете уже очень давно, а сычен бы не смотрел так виновато. если бы это было так, то юта знает, что так никогда не будет и бросает в джехена горсть конфет. он думает, что перебороть болезнь можно, если получить от предмета, который заразил его, все то, в чем он так нуждается. это даже в его голове звучит по-мудацки, но он вылавливает сычена в ванной, когда тот чистит зубы перед сном и обнимает его со спины, вжимая в раковину. тот коротко выдыхает сквозь зубы и откидывает голову на плечо юты, щекоча волосами его шею. — прости, — говорит он и разворачивается к нему лицом. он целует первым и юта опять начинает задыхаться, но находит силы прижать к себе этого чертового разносчика заразы — обеими руками, так крепко, как только это возможно. как будто это может победить болезнь. как будто это может заставить сычена полюбить его. они сшибают какие-то баночки с низких полок, когда юта ищет точку опоры в виде стены, и за это донён точно надерет им зад утром, но стена находится, а мысли исчезают. сычен горячий и у юты сносит нахрен крышу, когда он трогает языком жилку на его шее и чуть ниже, где ключицы теряются за воротом пижамной рубашки. это пиздец, это точно какой-то пиздец. хочется выть и бить посуду и — совсем немного — чьи-то лица, а может даже свое. сычен запрокидывает голову и дрожащими пальцами ведет от груди юты куда-то к ремню его джинсов. когда он поддевает его и даже расстегивает с первого раза, то юта даже может собрать себя по частям из бесчисленного количества атомов и сделать шаг назад. у него в горле проросшие пионы и ком из ваты и всего одного вопроса — почему. может шрам на всю грудь и искромсанное сердце не так и плохо, чем этот вечно виноватый взгляд и желание чуть облегчить его страдания. может быть. сычен не смотрит ему в глаза. у него стянутая на одно плечо футболка и покусанные губы, которые он нервно поджимает. у ванной кто-то гремит кастрюлями и громко орет на кого-то ёнхо. за пределами ванной кипит жизнь, а тут как будто выкачали воздух и засунули в комнату двух дебилов. один медленно умирает, а второй делает вид, как будто может это как-то исправить. — ты меня не любишь, — говорит юта коротко и горько. сычен молчит и не поднимает на него глаза. он хочет все исправить изо всех сил и знает, что в болезни юты виноват только один человек — тот, кто ее спровоцировал. он нервно заламывает пальцы и хочет сказать, что любит юту, правда любит и пойдет даже на преступление, если это поможет. он не знает, какие у юты любимые цветы.