Кто-то останется рядом

Однажды Алистер Кроули слышит беспомощное и ломкое: «Теперь все будет хорошо», — и просыпается — нехотя, стеклянно и дробно выстукивая зубами в ознобе. Он чертовски голоден третьи сутки, и вот он — полевой завтрак, обед и ужин, выжегся глумливой усмешкой по земле, которая больше не родит ни одного цветка. Он видит лиловое пятно звезды на высоком белом лбу, полукружия взметнувшихся страдальчески бровей и бледное до синевы запястье, хворостинку, едва не треснувшую в его руке. Алистер вспоминает: пыльную высушенную розу между страницами, рассыпающуюся прахом вязь кружев, мелькающую в каждой капле крови далекую, гибкую тень. Он пьет с родным именем на устах — кровь, которую не узнает. Сутки спустя Алистер рассыпается в угрюмых извинениях. Он целует Миранду поверх туго наложенного бинта с двумя багровыми точками, проступившими на местах укуса. Ее тощее запястье краснеет поверх синевы жилок. О неприятном инциденте они молчат — все время, что Алистер несет ее на спине к станции, не слушая ни возражений, ни увещеваний. Все это время Алистер думает, что рядом не стало Лави. Однажды Алистер собирает по кускам свое прошлое — склеивает, как обрывки писем из сундука деда, чтобы получить такую же бессмыслицу без адресата. Прошлое — крохотное вместилище всего, что Алистер не знал. Стершееся из памяти бабушкино лицо. Жесткие концы ее мадьярских кос, как крепко, до красных полос на лбу, вязала она ему башлык, все эти ее ругательства, казавшиеся страшными и до сих пор не обретшие формы. Десятки слов, которые Алистер Кроули знал только по картинкам. Угнетающий уют постоянной определенности. Родной, заплесневелый смрад аристократического поместья. Кружевные сорочки к позднему ужину, обмен поклонами с зеркалом, разваливающийся от древности патефон, под который танцевалась только мазурка — все то, что не увидит ни одна душа, неизбежный фарс не его привычек, а привычек деда. Жирной точкой всему этому — Элиада. Стершийся след поцелуя в конце всех этих писем, написанных кем-то для его деда. Ветшающие платья из старых чемоданов, что были так милы ее сердцу. Теряющаяся в мутных бронзовых зеркалах тень — бледное, выпуклое лицо со следом на лбу, который он предпочитал не замечать. Элиада, так прекрасно вписавшаяся между пыльными сервантами с посудой, которую он никогда не вынимал, и складками на домотканых бабушкиных простынях. Один только взгляд — живой и жаждущий, вечно округленный, жадный до поцелуев рот, алчный и красный, непристойный — и его, его. Ах, Элиада — эпитафия всему, что было с ним. Начало затяжной агонии Алистера Кроули в Черном Ордене. Настоящее — огромное, безграничное. Каждый город — как тысяча его жизней, и огромное количество одинаковых лиц. Так легко сойти с ума от безграничности — и совершенно не за что зацепиться. Однажды он слышит: «У вас тоже голова кругом?» — как раз в тот момент, когда по глазам мажет чья-то пестрая шаль. Алистер не сразу чувствует вес на своем локте. Щекотное чувство от волос, касающихся шеи — будит в нем воспоминания, ставшие ненужными и даже вызывающе опасными. С трудом отрывая взгляд от круговерти цветов и разномастья криков, от огненной вспышки и какого-то ряженого, прошедшегося ходуном рядом с глотателем шпаг, Алистер смотрит на курчавую макушку, прижавшуюся к самому его плечу. Миранда Лотто дрожит — то ли от страха, то ли от восторга. Не столько идет, сколько волочится за ним — Алистеру, одурманенному жирными запахами еды, сутолокой и бесноватой живостью толпы, приходится почти тащить ее на себе. Вертя в руках какой-то камешек, Миранда говорит ему чуть позже: «Вот таким вот был мой городок». Она роняет его из рук в груду точно таких же — пыльных и крохотных, хрустящих на дороге под их сапогами. Если верить словам Миранды, ее городок целиком ухнул бы в замок деда, и оставшегося сверху места еще хватило бы на окружную ярмарку. «Мне в таких местах не по себе», — говорит Миранда, и Кроули остается только ее утешить. «Зато сладостей — великое множество», — и как будто бы это ее утешает. Алистер машинально подбирает камешек с дороги, как Миранда, и думает, что им, совершенно ничего не видевшим, в отличие от товарищей, есть, что рассказать о своем прошлом друг другу — в нем мало миражей больших дорог, одни лишь вещи, которые ничего не стоили настолько, что их легко было бросить. Шагая рядом с Мирандой и рассказывая ей о цветах, у каждого из которых было имя, Алистер думает о том, что рядом не стало Аллена. Однажды Алистер думает, как много людей, цепляющихся за прошлое, под одной крышей собрал господин Комуи. Для Лави загадкой были все те сорок восемь теней, что жили в его прошлом вместо него самого. Для Аллена загадкой был он сам, для господина Канды — обе его жизни, даже та, которой не было. Линали все еще не могла вспоминать о собственном детстве. Даже сам господин Комуи — единственный, кто хранил имена всех погибших в Ордене, единственный, кому было дело до них. Алистер думает — даже хорошо, что его отдали под начало генерала Сокаро, этому нет дела ни до прошлого, ни до будущего, знай только, успевай подстроиться под его шаг, а под ноги пусть смотрит кто-нибудь другой. Алистер думает — ах, Элиада… Элиада — занимает его мысли на каждом задании, но не в пути, когда под ногами перекатываются бесконечные, новые камни. Не в поезде, когда убаюкивает запах пыльных полей и перестук колес. Не на входе в новый город, такой же, как сотни предшественников, но неуловимо другой. Элиада — это скрежет клыков о клыки, будоражащее кровь предчувствие смерти. Элиада — вкус горечи, сладкая кровь акума, насыщение, которое всегда наступает слишком быстро. Элиада — голос с другой стороны, который он то ли выдумал сам, то ли слышит на самом деле. Элиада — его долгожданная, окончательная смерть. Элиада — ее он отталкивает, чтобы вернуться, потому что так она наказала ему. Ее Алистер должен жить, умереть еще успеется. И как же сложно объяснить ей все это — он засыпает каждую ночь, обнимая воспоминания о ней, чувствует ее кровь на губах и не может простить себе жизни. Чтобы вернуться, думает Алистер, нужна причина — каждый раз. Ведь проще было бы вовсе не просыпаться — и старый, заедающий, ветхий звук патефона, и бесконечная мазурка, и Элиада, так любившая все древнее, архаично-красивое, старье в его доме. Все это осталось бы с ним. Однажды Алистер слышит: «Г-господин Кроули!» — и чувствует на губах вкус крови, который не узнает. Многажды после Алистер спрашивает себя: чего ради травиться самой, чтобы накормить страждущего? Вместо ответа на каждой дороге он поднимал камешек — такой же, как все остальные, но другой, из города, который они вдвоем никогда прежде не видели, и ему есть, что об этом городе рассказать. Алистер думает — скольких не стало рядом с ним, но почему-то шагать вперед ему немного легче, чем раньше. Однажды Алистер думает: Лави больше нет рядом, и одному богу, в которого все верят, известно, жив ли он. Аллена больше нет рядом. Господин Комуи и милая Линали — на разрыв, им двоим не хватит сердца на каждого, кто нуждается в них. Но есть ведь кто-то в его сердце, кто хочет, чтобы он продолжал жить — хотя бы немного, хотя бы еще чуть-чуть. Помощь для других — это говорит лучшая его сторона, устами женщины, которая стала всем его прошлым. Но чтобы отвернуться от этого прошлого, ему не нужна великая цель, не нужен даже дом — что дом для человека, который сжег то единственное, что знал и что считал целым миром? Ему нужна протянутая рука, ему нужен зов и ему нужно время, чтобы захотеть жить. — Г-господин Кроули, о чем вы задумались? — тихонько спрашивает его Миранда у потрескивающего костра. Это даже хорошо, думает он, что они совсем не похожи. Ни жеста, ни взгляда, ни единой черты. Пепельная, рассыпающаяся, призрачная красота одной едва ли различима в яркой, мечущейся, переменчивой живости другой. Одно лишь — он знает вкус крови обеих, и если у Элиады она была так же холодна, как стены его родного замка, то у Миранды Лотто — достаточно горяча, чтобы не пробовать ее вновь. Пока что. Так много жизни, так много любопытства — для него даже слишком. — О том, что вы замерзли, госпожа Лотто, — церемонно отвечает он. Миранда кутается в его плащ с благодарностью, сам же Алистер уже много месяцев не чувствует настоящего холода. Однажды Алистер Кроули садится рядом с Мирандой Лотто на поваленное дерево — достаточно близко, чтобы услышать, как многозначительно хмыкнул генерал Сокаро. Так многозначительно, что у Миранды краснеют даже уши. Но сам Алистер предпочитает этого не слышать. Себе он говорит — я нашел человека, к которому хочу возвращаться, и я не знаю, как другие люди, которые видели множество дорог и городов, называют это. Я не знаю, как это может назвать она — такая же, как я, не видевшая ничего, но готовая отравить свои губы, чтобы не умер я. С той стороны его сердца голос Элиады шепчет ему что-то, чего он не может различить.