Снег и серебро.

Она не попросит. Глаза у нее – темно-синие и холодные, как ночное предгрозовое небо или населенный колкими айсбергами океан. Глаза у нее – пустые и мертвые, лицо – пергаментно-белое, шея щерится ошейником цвета крови, духовных сил каплей больше, чем ноль, а ее стражники – настоящие слабаки, и даже трети его реяцу хватит для того, чтобы размазать их тонким слоем по этому треклятому мосту. «Ичимару-тайчо?..» – осторожно вопрошает, переглядываясь, растерянное сопровождение, и еще секунда девичьего промедления – и он, изворачиваясь, по-отечески потреплет младшую Кучики по волосам и скажет легкомысленное «шутка», обрывая то последнее светлое, что осталось – возможно – между ними. «Хочешь, я спасу тебя, Рукия-чан?» – и от одного ее слова или легкого наклона головы он добровольно станет кандидатом на нового Куросаки Ичиго, регулярно и крайне героически спасающего прекрасную шинигами из лап коварных врагов. К черту Айзена, к черту Хогиоку, к черту господство над миром, если в нем не окажется ее. Но он знает – она не попросит. Не здесь, не сейчас, не его – и угораздило же в свое время одинокого лиса почувствовать что-то к маленькому подобрышу аристократов, отчего-то искренне возненавидевшему Ичимару с первого взгляда – и всеми фибрами своей очаровательной души. Она никогда не… – Помоги мне, Гин. Рази их, Шинсо.