Мы — другие.

раз, два, три. — Майор? Мира Киллиан не хочет знать, зачем ее создали — раз, два, три, и она снова видит перед собой ярко-красные динамичные мишени, торопливых людей и бесконечные списки задач, которые обновляются со скоростью сверхмощного программного кода. Она знает свою цель и строго придерживается плану — по ситуации, конечно, но придерживается. Она ведь солдат. Солдаты обязаны подчиняться. Никак иначе. Если кратко, то она устает иногда. Удивительно, конечно, но да, ей тоже присуще ноющее чувство изнеможденности. Если еще короче — временами Мира напоминает самой себе выбеленную новенькую куклу на шарнирах (должно быть, в детстве родители часто дарили ей подобные безделушки) или механического робота-истребителя, которого она как-то увидела в руках у совсем юного мальчишки. Это, кажется, было на торговой площади — ребенок светился от непомерного счастья, когда его «друг» безэмоционально разговаривал с хозяином. Трансформер имел только две функции: при нажатии красной кнопки говорил что-то вроде «Я спасу мир!» и шевелил своей правой пластиковой рукой. Спасет мир. Забавно. Она думает периодически, что разница между ними невелика, мысленно прокручивая перед глазами этот момент уже, должно быть, сто тридцать второй раз. или сто тридцать третий? снова сбилась. Разница, на самом-то деле, не так уж и велика, разница только лишь в том, что Майор способна на нечто большее, чем примитивные команды уровня A02. Майор Девятого отдела обладает настоящим разумом и чувствами. Кто-нибудь, запишите это в книгу ее личных достижений. За существование первого она даже не переживает никогда — мозг у нее и впрямь человеческий, спасибо, что спасли такую драгоценность, да и образ мышления, как ей кажется, выдает ее за пару-тройку километров — она не простой бот с четким алгоритмом и набором функций, она — человек все же, пусть в абсолютно синтетической оболочке и с множеством микромеханизмов внутри, но человек. Когда подобные мысли посещают ее, Майору сразу же не по себе становится — нет, серьезно, какой из нее живой организм? Тело ее сплошь состоит из металла и микроскопических проводков. А робот? Она не может причислить себя ни к кому из перечисленных, она сама давно не знает, кем является и кем себя ощущает — знает лишь то, что ответы на самые сложные задачи всегда скрываются за ее данными — разгадка плавает на поверхности реки, но рыба привязана ко дну и не может ее достать. Бато, вероятно, знает толк в метафорах — как-то невзначай он сказал ей эти слова при выполнении операции Б3 — с тех пор они глубоко и надолго засели в ее голове. Или правильнее будет сказать «в ее оперативном устройстве памяти»? Она не знает. Следующая задача Майора Киллиан — найти почти что всемогущего хакера, который пытается уничтожить «Хэнка Роботикс», следующая задача — новый прыжок в неизвестность, новый риск, очередная грань между жизнью (если ее существование вообще можно так назвать) и смертью. Единственное, что она понимает сейчас — таинственному вредителю стоит отдать должное, он по праву может считаться гением своего дела — вирус неизвестного происхождения подчиняет себе разум людей и целые системы роботов. — Будете работать с «Hanka Robotics» — будете уничтожены Девятый отдел серьезно обеспокоен, Майор — ни капли. Беспокойство и боязнь — это вообще, по правде говоря, не по ее части — обратитесь с этим к какому-нибудь размазанному по стенке солдатику. Майор получила задание, и, соответственно, она его выполнит — иначе быть не может. Иначе какой смысл?

***

— Они не спасли твою жизнь, они ее украли. Голос Кудзэ — почти что синтезированная речь — он говорит медленно, хрипло и уверенно, голос его вполне мог бы сойти за компьютерную надстройку, если бы периодически у него не происходили помехи и сбои в речи. Кажется, роботы так не функционируют, у них вообще, если напрямую говорить, изъяны отсутствуют — идеально выгравированные, отшлифованные и безжизненные статуи с мигающей лампочкой внутри, предназначенные только для выполнения строго выверенной задачи — будь то кофе подносить какому-нибудь крупному магнату в дорогом костюме или же убивать настоящих людей из плоти и крови. С роботами всегда было проще. Когда он снимает с себя черную мантию, в голове Миры будто что-то перещелкивает на несколько мгновений, взрывается и свербит где-то в области грудной клетки — она не знает, не представляет, как это вообще описать можно — такое ощущение, будто она уже видела его когда-то, будто знает его тысячу лет, если не больше. Вместе с тем, Майор не может даже понять, где же тогда могла его видеть и кто он на самом деле. Тело его напоминает ей подбитый в море корабль — почти что разрушенный объект, который, несмотря на массу повреждений, все еще остается на плаву. Она хочет верить ему. Правда хочет, но не знает, как это возможно. У Кудзэ прошлое отобрали — ампутировали вместе с некогда живым сердцем и вставили металлическую пластину — подарок от великодушной компании. Он не помнит ничего, совсем ничего — иногда чувствует, будто что-то оседает и копится в голове, но не может понять, как расшифровать эти сигналы. Знает он лишь одно — воспоминания, прошлое, жизнь, тело даже у него изъяли «Хэнка Роботикс». И они заплатят самую высокую цену. Во взгляде у него — горечь, соизмеримая с размерами Вселенной. Он — человек. Такой же, как и она, только в человечность свою он давно уже не верит, о существовании человечности он забыл давно, понятие это для Кудзэ утеряно и захоронено где-то в сырой земле — там же, где покоится его настоящее тело и прежняя жизнь. Он как-то услышал из разговора ученых то, что причиной провала «операции» стал его жестокий нрав, и он бы посмеялся над этим, честное слово, рассмеялся бы с этих самых слов, если бы не утратил эту функцию примерно год назад. Они собственноручно сделали его таким, промыли мозги и рассыпали на сотни тысяч осколков. Они убили его, они превратили его в чудовище. — Я — результат ваших экспериментов. Я — тот, кого вы создали и выбросили, как мусор. С каждым разом Майор ищет встречи с ним все чаще и мысленно пытается связаться с ним — неизвестное и неизведанное всегда манит сильнее; она пытается отыскать его и уловить хотя бы малейший сигнал или импульс — безрезультатно и тщетно, провал за провалом. Кудзэ хорошо шифруется, ей бы не помешало взять у него пару уроков. Мира все чаще посылает задания к черту и пытается уловить призрачную связь — не отступит. Не в этот раз. Ужасное упорство — что-то вроде ее особенности или изюминки, главная деталь в сложном механизме; упрямость всегда и при любых обстоятельствах помогала выжить ей даже в непроходимой, с первого взгляда, мгле. С каждой минутой она узнает больше — пазлы всей сотрясающей сознание картины постепенно соединяются в одну яркую композицию. Она знает. Знает. — Я помню, что они сделали с нами. У нас с тобой не было ничего, кроме… друг друга. А они и это забрали. Голос Майора — треснувшее стекло вперемешку с сухим рыхлым песком. В ее голове смешались десятки, сотни, тысячи мыслей — она не понимает, хоть убей не понимает, куда теперь от них прятаться и что с ними делать. Кудзэ — новоиспеченный правительством хакер-преступник-злодей-убийца — не такой вовсе, совсем не такой — он отвергнут и обращен в пыль, он жаждет мести, и она его в этом понимает прекрасно — если бы не все эти чертовы опыты и эксперименты, что было бы тогда? — Тебя звали Хидэо. — Мотоко? Так звали тебя… Мотоко. Все становится проще. Теперь умирает Мира Киллиан. Во взгляде Хидэо — черные тлеющие угли, мертвые и ледяные остатки пылающих костров, которые, кажется, постепенно начинают разгораться с новой силой. Хидэо — не живой, живым он себя давно не считает — он будто существующий, или чем-то не заслуживающий права жить. Он все чаще чувствует, как по его телу разносятся тысячи электрических зарядов, разрушая, кажется, последнее, чем он живет. Мотоко хочет вернуть ему силу — хочет спасти его, хочет вдохнуть в него новый дух и дать почувствовать себя живым — он заслуживает это. Больше, чем кто-либо иной. Больше, чем каждый проклятый человек в этом городе. — Будь со мной. И она будет. Чувства и привязанность — нечто из ряда вон выходящее, подобное она никогда не испытывала и не хотела ощущать на своей шкуре, Мотоко с уверенностью полагала, что подобное — удел слабых. Теперь она полностью уверена в обратном. Она ловит себя на мысли, что у Хидэо губы удивительно теплые и мягкие — такие же, как у той девушки с улицы, только нежнее. Это совершенно новое для нее ощущение, совершенно незнакомое и неизвестное. Приятное. Хидэо знает, что это нечто большее, чем просто привязанность. Это — начало перерождения.