Lilac

Мерное постукивание. Две, три, одна, две, три, одна, две, три... Дэн запустил ладонь в кудрявые волосы, зажимая их пальцами и натягивая, словно пытаясь вытащить из своего мозга всё это дерьмо. Ничего не выходило. Чертыхнувшись, он лег на кровать, закрывая лицо руками. Он видел очертания в темноте, перед закрытыми глазами и даже в голове. Они слонялись перед ним, они говорили ему, и он словно мог услышать их. "Ничтожество. Испорченный. Неправильный." Он уже не мог плакать. Он давно выжал из себя все слезы, и теперь чернота растекалась на его руках. На сердце, на руках, содранных в кровь. Руках, на которых уже не было видно шрамов, оставленных в подростковом возрасте по глупости, но которые хотелось оставить снова сейчас. Хауэлл тяжело оторвал руки от лица и его взгляд уперся в потолок. Девственно-белый потолок, в котором Хауэлл за каким-то чертом мог увидеть вселенную. Она извивалась перед ним в узорах, она насмехалась над ним своим величием и заставляла парня чувствовать себя ничтожным и жалким. Он чувствовал давление в груди, он не мог смотреть вверх на него, пестрящий и распускающийся красками в собственном сознании, поэтому он сел на кровати, подтягивая колени к груди и упираясь в них лицом. "Жалкий. Ты ничего не добьешься." Встряхнув головой в попытке выбросить тени из мыслей, Дэн тихо завыл, закусив тыльную сторону ладони. Фил не должен слышать. "Прокричавшись", он оторвался от неё. Остались следы. И пусть. Для этого есть рукава толстовок, которые он поносит ещё несколько недель. Он может видеть гниль, вытекавшую из ран на коже. Он пропитан ею. Об этом говорят они. Плотнее обхватив руками колени и притянув их к себе, Дэн пытается заглушить собственные мысли. "Почему?" Он не знает, на что именно он ищет ответ, но этот вопрос наряду с "Зачем?" не выползает из его головы, как надоедливый плющ, намертво приевшийся и не собирающийся отцепляться. Он чувствует тени, они обходят его, и Дэну становится тошно. Слишком много мыслей, они извиваются, путаются и вымученно кричат, призывая к себе и зазывая в омут боли. Они обхватывают Хауэлла нежными руками и шепчут на ухо: "Идём, забудь про них", пытаясь утянуть глубже того, где он сейчас находится. В океан. Фил не может там помочь ему, он лишь стоит и наблюдает издалека, а Дэн чувствует себя до боли одиноким и беспомощным. Он боится воды, поэтому отчаянно барахтается и захлёбывается ею, он пытается дышать и звать на помощь, но его легкие горят холодным огнем, а голос намертво остался в глотке, поэтому он в панике машет руками, а затем начинает плавно уходить на дно. Там его не потревожат, там цветет сирень. Но затем Дэн словно просыпается от уничтожающих свой мозг мыслей, оказываясь на той же кровати и остатки здравого рассудка кричат ему: "Скажи Филу!", но тело не двигается, а внутренний голос надломленно велит: "Ты справишься сам. Им ни к чему твои проблемы." Никому из них. Дэн зажмуривает глаза и пытается заглушить свои мысли, пытается отвлечься, и поэтому он начинает качаться взад-вперед на кровати, обхватив руками колени. Сначала немного, лишь пытаясь не думать, но всё оказывается безуспешно тогда, когда он внезапно понимает, что снова в океане. Но на этот раз он в лодке, что трясет так, что кажется вот-вот вывалишься в воду. Он видит шторм, он чувствует наплывы волн и вода стекает между пальцев и по ногам. Ее капли бьют по клавишам пианино и оно издаёт высокие и несозвучные ноты, режа по ушам странной мелодией, от которых завядает сирень. Вода везде, он чувствует её повсюду и одновременно нигде, когда открывает глаза и осознает, что это не лодка и не океан, а что он раскачивается так сильно, что, кажется, скоро свалится с кровати. Он знал, что этим закончится. Когда Дэн начинает качаться, то остановиться не может очень долго, и завершается это безумной и непрерываемой качкой с нашептываниями под нос одной и той же фразой: "Все нормально." Самообман, шутка над психикой, которую Дэн разыгрывает каждый раз, качаясь вот так вот. Он шепчет себе это до тех пор, пока не становится легче. Он шепчет это всегда. Хауэлл не пытается остановиться даже слыша, как скрипит его кровать, он уже не может. Это как наркотик или потребление пищи. Необходимо и невозвратно. Поэтому он разлепляет глаза и закусывает руку. Он боится. Снова становится страшно и в этот раз он опять не знает, чего именно. Он сворачивается клубочком на кровати и утыкается в дальний угол, шепча те два слова как мантру и пытаясь сбросить с себя цепи. Он чувствует, как они обвивают его, он чувствует, как они сдавливают его тело и легкие, и в этот раз ему снова трудно дышать. Слёзы наворачиваются на глаза и Хауэлл чуть не срывается на крик, затыкая себе рот рукой и глухо мыча. Страшно и больно так, словно в органы вонзили накаленный нож. Он боится всего в этот момент и больше ничего не чувствует, кроме страха. Страха, который сдавливает сердце. Его пробивает на рыдания и Хауэлл мысленно кричит себе: "Не смей!", но вода не подвластна его прихотям, поэтому, помимо его воли, слёзы стекают по его щекам без остановки, и он уже не чувствует их. Он не хотел плакать. Он не хотел чувствовать себя ещё более жалким. Но теперь вода снова окружает его, она выливается из него, и Дэна бьет крупная дрожь. Его колотит, а руки трясутся как от ломки, но на самом деле ему плохо не от этого. Голос разума велит пойти к Филу, ведь так они оба знают, что Дэну будет легче, но тот велит ему заткнуться, упиваясь ползучими, словно тараканами, мыслями, забредающими в голову и пытаясь справиться сам, чувствуя, как утопает в океане. Голос разума умоляет поговорить с Филом, но Дэн кричит сам на себя, затыкая рот ладонью и делая очередные раны, из которых опять потечет гниль. Потому что в его душе сирень завяла.