In Paris

Нью-Йорк       За бортом самолета купался в утренних облаках диск горячего солнца. В воздухе мешались запахи бензина, пыли и дешевого кофе из аэропорта. Гравий тихо шуршал под ногами обслуживающих команд, пилотов и опаздывающих пассажиров. В это раннее утро в аэропорту было довольно пустынно.       Самолет взлетал, и Рихард наблюдал, как город, так сильно полюбившийся ему, медленно сбрасывал с себя оковы тягучей ночи. Этот город никогда не спал. Он лишь сменял дневную жизнь на ночную, он был пропитан сумасшедшей энергетикой, он двигал вперед и не давал отчаиваться и опускать руки.       Когда-то он ускользнул сюда, чтобы попробовать, какова жизнь за океаном. И он был счастлив, что сделал это. Здесь его ждали безумные ночи, новые друзья, безбашенные развлечения, новый проект и съедающая его зависимость. Тогда, согнувшись пополам от невыносимой боли и обнимаясь с белым фаянсом в ванной комнате, он обещал себе, что отныне будет идти только вверх. Он задирал планку, работал как одержимый, не позволяя себе дать слабину, чтобы снова не скатиться туда, откуда с таким трудом успел себя вытащить.       Глоток кофе, и вот гитарист уже парил высоко в небе, а где-то там, внизу, в пушистых облаках таяли призрачные очертания чарующего Нью-Йорка. Ему не было жаль покидать этот город. О нет, только не сейчас. Он взял из него кусочек силы, и теперь мечтал только об одном - вернуться домой. Париж       Париж встретил Рихарда закатным солнцем, бросающим свои последние лучи в дымку томного вечера. Такси унесло гитариста в отель, чтобы тот успел быстро переодеться для концерта. Его ждало ещё одно выступление, а потом - долгожданный отдых в несколько месяцев. Передышка, каких не было уже несколько лет. В круговороте жизни он чуть не упустил самое главное: человека, с которым ему не было бы страшно состариться. Туры, зависимость, сольный проект, реабилитация, запись альбома и снова туры. В последние годы он не давал себе расслабиться, будучи уверенным, что только творчество имеет хоть какой-то смысл в этой жизни. А потом он прозрел. Ведь весь его мир всегда был сосредоточен в одном-единственном человеке - в Пауле, с которым они то сближались, то разбегались, но всё же всегда оставались вместе. И теперь он желал только спокойной жизни рядом с ним. Чего-то совсем обычного, простого, того, что может позволить себе каждый.       Теплые струи воды приятно скользили по обнаженному телу, приводя Рихарда в себя после утомительного перелета. Его ждал ещё один рывок.       Ровная линия подводки, черные ногти и лак на волосах. Он снова Рихард Круспе, тот, кого обожали фанаты и любили согруппники - соло-гитарист Rammstein.       Он едва успел проскользнуть за кулисы, где группа уже ожидала начала концерта. Выходя на сцену Рихард не видел толпу ревущих фанатов. Он не видел нацеленных на него камер и прожекторов. Он видел только ЕГО лицо. Пауль смотрел на него с какой-то непонятной жадностью, ловя каждую черту лица, каждую промелькнувшую в глазах эмоцию, каждую изменившуюся деталь. Они не виделись почти три месяца.       Словно слаженный механизм, где каждая шестеренка исправна и знает свою функцию. Они не просто работали, они жили своим выступлением, все до единого. Они отдавали себя с каждой песней, и от этого достигали эйфории сами.       Но всё это было сейчас неважно. Рихард приближался к Паулю и видел только яркие глаза, спутанные волосы, бледный румянец и сильную шею. Они жили на сцене, жили под рёв многочисленной толпы, песня за песней, они отдалялись друг от друг лишь для того, чтобы снова сойтись и остаться вместе.       Бешеная энергетика сменилась лирикой. Под глубокий и томный баритон Тилля Рихард подошёл к Паулю и взглянул в эти родные глаза. И нашёл там всё. Всю боль, которую он причинил, всю тяжесть долгого расставания, всю любовь, которая жгла сердца обоих.       "Я так скучал..." - говорили его глаза. И Пауль понимал: они оба чувствовали одно и то же. И вот теперь, на этой открытой взглядам фанатов сцене, они чувствовали ту боль и радость долгожданной встречи. И Рихард понял, что больше никогда не уедет от него. Они облокотились друг на друга, и Рихард откинул голову, незаметно наслаждаясь щекотанием отросших волос. Как он скучал... Как он мечтал впиться в эти волосы пальцами, скользнуть носом в ложбинку за ухом и ощутить запах теплого родного тела. Он хотел снова упиваться его губами, дышать с ним в унисон и целовать, целовать, целовать... Зализать все раны, которые он оставил в душе гитариста и искупить вину перед ним.       Их тела соприкасались, впервые за долгое время. Оба уже отвыкли от этой близости, и сейчас она сводила с ума. Безумно хотелось большего, но сейчас им были доступны только эти прикосновения. И всё же их было достаточно, чтобы выразить всю боль долгой разлуки. Они слились в музыке, чувствуя единение душ и силу своей связи.       Этой ночью в Париже они были так свободны, что эта свобода сводила с ума жаром прикосновений и прочностью нерушимой связи. То, что образовалось между ними - монолит, которому отныне не страшно ничего. Берлин       Спускаясь с трапа, участники знаменитой группы чувствовали воздух родного Берлина. Они снова дома. Особенно остро это чувствовал Рихард. И Пауль, стоявший рядом, мягко улыбнулся ему, будто прочитав его мысли. Теплое тусклое солнце Берлина светило в их души. Ветерок резвился в волосах, и Рихард с воодушевленной улыбкой переступил последнюю ступеньку трапа и зашагал по грунту в сторону аэропорта, увлекая за собой счастливого Пауля.