***
Среди приправленной соусами китайской лапши и наспех приготовленного обеда-вы-себе-желудки-испортите, Пёрл замечает вещи. Замечает взгляды, рваные и нервные прикосновения уголками плеч, сцепленные пальцы под нагромождением из одеяла, растрёпанные и покрасневшие лица, тяжелые вздохи и что-то, чего человек невнимательный в принципе не заметит. Пёрл не знает, как реагировать. В смысле, хэй, какое ей до этого дело с учётом того, что это вполне очевидно и понятно, но Пёрл впадает в ступор и понятия не имеет, как поступить. Пёрл почему-то чувствует непосредственную ответственность за это, и в то же время что-то внутри гложет её. Черт знает что. И это самое «черт знает что» она чуть позже изменяет на «ты давно ни с кем не общалась и поэтому цепляешься за первый попавшийся вариант». Потом «первый попавшийся вариант» Пёрл превращает в «меня волнуют оба попавшихся варианта и я не понимаю, что с этим делать». И в конечном итоге «оба попавшихся варианта» становятся простым «Пёрл, ты — надумавшая хрен пойми что дура». Но кое-что в этой системе остается неизменным, потому что она правда не знает, как воспринимать мысли в голове, ведь ничего похожего в её жизни, не такой уж долгой, никогда не наблюдалось. Насчёт симптомов симпатии Пёрл знает (и, представьте себе, даже не из книжек), и трясущиеся потные ладони рядом с Ляпис и смущение и заикание неподалеку от Перидот она характеризует именно так, но — кхм — почему с ними обеими одновременно? Когда Пёрл пытается об этом думать — в голову не лезет ничего, кроме факта, что ей с ними комфортно. С обеими и по раздельности, как с друзьями и как с сестрами, ей просто очень нравится, что в её серой жизни кто-то появился. И все равно это кажется странным.***
— Ты умеешь танцевать? — спрашивает Ляпис, делая музыку громче. — Я с четырех лет посещаю курсы, — с придыханием отвечает Пёрл, прекрасно осознавая, что за этим последует, и оттого волнуясь ещё больше. — Тогда мне не придется за тебя краснеть. Ляпис усмехается и подходит ближе к ней, становясь в стойку и подавая ей руки на позиции партнера-ведущего. Пёрл раздумывает с пару секунд, а потом, прислушавшись к выбранной спокойной мелодии, скептически хмыкает и вкладывает свою тонкую, обвитую жилами и яркими венами, ладонь в бархатную, почти скульптурно идеальную ладонь Лазули. Как только их пальцы соприкасаются, Ляпис, не дожидаясь от нее ни намека, тотчас оправдывают выбранную роль, принимаясь настраивать её под свой такт. Пёрл ежится и настойчиво показывает свой личный, к которому привыкла и который являлся проблемой для всех, кроме неё, но на удивление Лазули быстро реагирует на этот выпад и пытается подстроиться, одновременно с этим не забывая о собственном напоре. Ляпис не похожа техникой ни на одного партнёра, что раньше танцевали с Пёрл в кружке — они были неотёсанными, неуверенными в себе, зажатыми и никогда не доминировали, не умели вести. Ляпис же твёрдо направляет движения, блекло улыбается, ловит ритм и позволяет Пёрл по-настоящему наслаждаться процессом вместо того, чтобы нервничать. Пёрл готова носиться по комнате от разрывающей грудную клетку эйфории, но она лишь податливо наклоняется вниз и вбирает в себя порцию воздуха. У Лазули крепкие, цепкие руки и развитый в нужном русле талант, который сполна оценивает задыхающаяся и раскрасневшаяся Пёрл. Они ни говорят ни единого слова, вместо этого целиком концентрируясь на друг друге, и размеренно, но изящно кружат по комнате, попутно пытаясь не споткнуться о немногочисленные раскиданные вещи — с тех пор, как в их квартире аккуратистка и помешанная на порядке Пёрл стала как в собственной, их количество разительно уменьшилось. У Пёрл подгибаются колени и сердце меняет ритм с бешеного на вообще никакой, бухаясь куда-то в район ног и не давая о себе знать. Кажется, будто все процессы в её организме тотчас остановились, кровь застыла, а тело двигается прежде, чем мозг успеет отдать импульс-сигнал. Пёрл на несколько сантиметров выше Ляпис, поэтому она смотрит на нее с чуть задранным кверху подбородком и широко улыбается, демонстрируя белые ровные зубы. Пёрл встречается с ней взглядом и закусывает губу, чуть заметно отстраняясь, дабы не нервничать. Ляпис на такой выпад только хихикает и выдыхает: — Это было великолепно, — опуская пальцы ниже тонкой талии Пёрл. Пёрл смеется и утыкается ей в плечо, то ли не замечая положения её руки, то ли просто позволяя это делать. Песня кончилась, и из колонок доносится только едва уловимое хрипение, от которого даже при наличии инструментов избавиться не удалось. Девушки оборачиваются на негромкое нарочито выделенное покашливание и отскакивают друг от друга с таким выражением лиц, как будто их застали целующимися. Упершись боком в угол стены, Перидот измеряет их изучающим взглядом и хмурит тонкие, не тронутые карандашом брови, а потом скалится: — Судя по всему, помешала. Я просто за планшетом пришла. Она берет его с тумбочки и разворачивается, собираясь уйти. Пёрл хочет было ее остановить и извиниться — не особо понимая, за что именно, — но её останавливает теплый голос Ляпис: — Здесь не было ничего такого, она остынет. Не смотря на эти слова, Пёрл все равно чувствует себя неловко.***
Шанс загладить вину — или что-то вроде этого, но да ведь не переспали же они (хотя Пёрл считает хороший танец чем-то более интимным, нежели простой скучный секс) — предстает через пару дней, когда странно-помятая и волнующаяся Перидот подходит к ней и просит научить танцевать. Сначала Пёрл не верит своим ушам — и тактично не переспрашивает, понимая, как тяжело дались Перидот эти слова, — потом решает спокойно воспринять услышанное и — ну что ж — выполнить ее просьбу. Из Перидот получается никудышная ученица, она не обладает ни намеком на пластику и гибкость, а на все замечания Пёрл реагирует бурно и отказывается её слушать, поэтому Пёрл сдаётся. Она садится на пол, скрестив ноги в подобие позы лотоса, поднимает голову на сердитую Перидот и вздыхает. — У тебя не получается. — Это просто ты так считаешь! — рычит она, сжимая кулаки. — Нет, Перидот, у тебя вправду не получается. — Я сказала, что ты так думаешь. — Пери… — Да знаю я! Знаю, что у меня не получается, почему ты просто не можешь заткнуться? — Перидот садится рядом с ней и утыкается в сложенные ладони, отчего её очки специфичной треугольной формы моментально потеют. — Давай, злорадствуй, чего ты ждешь. Пёрл хмыкает и внимательно смотрит на сутулящуюся, злую Перидот, которая принимается дергать по-детски маленькими и ровными пальцами край одеяла. — Я хотела, чтобы Ляпис смотрела на меня так же, как на тебя, — спустя пару минут повисшего в воздухе молчания произносит она. — Когда я заметила вас вместе, вы смотрелись так… так идеально, вы действительно просто прекрасно танцевали, и Лазули была такой счастливой, Пёрл, я её давно такой не видела! — И ты подумала, что если попробуешь потанцевать с ней, то она будет такой же? — тихо додумывает Пёрл. — Хоть на секунду, но я вновь хочу увидеть её с тем же выражением лица, какое было тогда, — Перидот закусывает внутреннюю сторону щеки. — Да и тебя… Ты была просто… просто, не знаю, ты сияла вся. Пёрл, слегка взбудораженная таким заявлением, резко подаётся вперёд и прижимает её к себе, несмотря на заметное нежелание оказаться в объятьях. Сквозь собственную улыбку и преграду из пышной укладки она слышит бурчание Перидот «Зачем я это сказала» и «Выпусти меня, олух!», но ей становится как-то тепло. Пёрл очень давно никого не обнимала, а маленькая, ворчащая Перидот, как оказалось, идеально подходит для этой роли. «Пёрл — дура» медленно и верно обращается в «Пёрл — влюблённая дура».***
Перидот не ревнует Ляпис, Ляпис не ревнует Перидот, и на душе Пёрл все более-менее успокаивается, но ровно до тех пор, пока они не предлагают ей переселиться к ней насовсем вместо того, чтобы бегать каждый день и оставаться с ночевками. — Отдашь ключи управляющей, спать будешь с нами — кровати вместительные, да и за квартиру нам платить легче будет, — нарочито спокойным тоном говорит Ляпис, пережевывая приготовленные Пёрл блинчики. — Только при одном условии — планшет не трогать и не препарировать мозги чересчур часто, — Перидот, не отрываясь от игры, наливает себе в кружку кофе. — А в остальном я целиком согласна с ней. И, как будто это не важный и ответственный шаг в их жизни, они продолжают вести себя вполне естественно. Ляпис тянется и целует перепачканными в сладком джеме губами Перидот, Перидот отпирается и грозится запустить в нее кофейником, Пёрл откашливается и смеется на забавное и открытое поведение подруг, понятия не имея, что за чувство разливается внутри неё, когда она видит сцены, подобные этой. — С вещами я помогу, если хочешь, — Перидот демонстративно вытирает губы салфеткой и хмыкает. И каждый ведет себя так, будто происходит что-то вполне повседневное.***
Пёрл выходит на лестничную площадку подальше от разговоров поругавшихся Ляпис и Перидот, прекрасно понимая, что сейчас она там лишняя. Причина ссоры ей не известна, да и в подробности вдаваться не особо хочется, поэтому она предпочла соблюсти молчаливый нейтралитет и скрыться с их глаз. То, что происходит между ними — между всеми ними — нельзя назвать теми отношениями, к которым Пёрл стремилась всю жизнь. Почему-то она представляла себе союз как нечто возвышенное, приближенное к идеалу и похожее на неё саму — правильную до тошноты. Но тут же осечься, потому что Пёрл неправильная. Пёрл дефектная, потому что ей не нравятся парни. Никогда не нравились. И это хоть и не стало причиной трагедии всей жизни, но все равно здоровски попортило представления о здоровых парах. И, если со своей ориентацией Пёрл смирилась, то привыкнуть к тому, что ей нравятся обе одновременно, она никак не может. Пёрл хочется закурить. Она смотрит на привычное и избитое ей место около площадки, где она часто пропадала одна, с книгами и мимо пробегающими соседками наподобие вечно здоровающейся Аметист, и одергивает себя от столь безобразной мысли в голове, но потом понимает, что ничего более не испортит её — она безобразная. — Хэй, желтушная, — доносится хриплый голос откуда-то сбоку. — Не помнишь, куда я клала спички? Пёрл оборачивается и видит стоящую прямо под мигающей лампой дневного света Руби, которая улыбается и подходит к ней. У нее растрепаны кудрявые жесткие волосы, никогда не лежащие прямо, под глазами залегли синяки, впрочем, не сильно заметные на смуглой коже, руки подрагивают. Пёрл достает из-под углубления в перилах коробок и протягивает его Руби. Последняя благодарственно кивает и тотчас закуривает, прижимая конец сигареты к губам как самую важную вещь на потерянном необитаемом острове. Пёрл тактично отмалчивается. — Сапфайр приехала, она запрещает мне, — Руби поднимает голову и хрипло откашливается, — я даже разучилась. — Она весьма правильно поступает. — Уф, ты-то хоть заткнись, — Руби расслабленно — на удивление расслабленно, это вообще она? — закрывает глаза. — Эти там что, друг друга убить хотят? И показывает рукой в сторону двери их квартиры, где раздаются громкие крики, судя по всему, серьезно поругавшихся Ляпис и Перидот. Пёрл ёжится и кивает, косясь на мелкую, коренастую Руби и подмечая, что она выглядит действительно как-то не очень. Аристократка Сапфайр, забывшая какого-то черта себя в этом дерьмовом месте, холодная, в некоторой степени раздражающая своим безразличием и совершенной невозмутимостью девушка, отталкивает и привлекает этим одновременно. Она не умеет обижаться и прекрасно умеет обижать, но, несмотря на всё это, Пёрл прекрасно знает, что Руби — единственная Руби, которую она способна отличить от остальных, — до безобразия любит её. Руби поворачивается к задумавшейся Пёрл и хрустит костяшками пальцев. — Так ты с этими двумя что-то вроде шведской лесбийской семьи? Пёрл вздрагивает на столь прямое заявление, но она не была бы собой, если бы не смогла совладать с эмоциями и не ответить достойно. — Странно слышать от тебя тон с намеком на гомофобию, — подпирает ладонями щеки. — Тьфу ты, гомофобия, — громко и показушно фыркает она. — Это в штатах-то? Я просто уточняю факты. — Уточняй их поскромнее. Руби нервно дергает глазом и что-то бурчит, бросив сигарету на пол и горделиво удалившись на нижний этаж — после того, как она успокоилась, стала хотя бы походить на себя. Пёрл вздыхает и косится на тлеющий окурок, наблюдая за тем, как растворяется сизый дым в молекулах грязного тяжёлого воздуха.***
Пёрл нравится Ляпис. И Перидот. Пёрл просто нравится наблюдать, чаще всего не участвуя в самом процессе. Пёрл нравится сидеть рядом, пока они целуются, и иногда гладить испещрённые мелкими царапинами коленки Перидот. Пёрл нравится приводить в порядок укладку Ляпис, пока Перидот завязывает ей лямки платья и неумело гладит по спине, пересчитывая короткими пальцами ярко выступающие позвонки. Пёрл нравится готовить им завтраки с утра, напоминать про контрольные и по очереди чмокать их в щеки — заспанную, ворчащую Перидот в мягкой хлопковой пижаме с инопланетянами, и уставшую отрешенную Ляпис, которая улыбается и просит передать ей тосты. Пёрл нравится рисовать с Перидот чертежи допоздна и уходить спать с недовольным лицом, потому что Ляпис злится и строит из себя мамочку вместо неё, но потом еще полночи они шепотом обсуждают то, что планируют проектировать. Пёрл нравится танцевать с Ляпис, хотя бы иногда ощущать себя уязвимой и позволять кому-то быть ответственным за неё. Пёрл нравится чувствовать себя не одинокой и в то же время понимать, что трое — это куда больше, чем могло было быть. Это, не смотря на не воспринимаемую странность, как-то вполне естественно, и, что более важно, устраивает их всех. Пёрл нравится думать, что это нормально. И Пёрл этим двум нравится тоже.