похищенное дитя

Хосок поет колыбельную и укачивает на своих руках уставшего за день Юнги. Не сказать, что поет он хорошо, но Юнги то плевать, он слушает и впитывает в себя каждое слово, пропитанное чужой лаской. Юнги устает, не только физически, но и душевно. Ему трудно быть тем, кем он является, хотя он даже сам еще не до конца понимает, кто он есть. Ему нравится разве что лежать вот так вот и перебирать пальцами чужие волосы, которые настолько мягкие, что в них хочется тонуть. Хосок сам по себе вообще именно такой — в нем хочется прятаться от людских проблем. С ним бы точно остался любой, потому что никто не откажется от личного стопроцентного антидепрессанта. Юнги поглядывает на свое запястье, которое немного саднит от вчерашнего. Из тонкой разорванной кожи цветет небольшой цветок, который рад бы тянуться к солнцу, да в их комнате вечная темнота, окна раскрываются раз в месяц, да и то в это время Юнги прячется в ванной, пытается отмыть все свои мысли и сделать их кристально чистыми, да не бывает так. Ему больно, но он никогда не скажет об этом Хосоку, потому что он расстроится, а этого Юнги вытерпеть не в состоянии. Он не может дать чувствовать себя хуже самому дорогому, что есть в его жизни. Поэтому он позволяет иногда даже вытаскивать себя на улицу, боится вот только, что кожа от долгого воздержания от солнечного света покроется сразу ожогами третьей так степени. У Хосока в груди живет целый сад, а Юнги хорошая почва. Хосок вообще очень красивый изнутри, Юнги бы тоже хотел быть именно таким, легким и очень обаятельным. И он не понимал, почему Хосок вообще возиться с ним, почему не оставит и не найдет себе кого лучше, кто не будет вынуждать его сидеть по пол года дома, кто не будет выглядеть, словно оживший труп. А Хосок только улыбается печально, гладит снова по волосам и говорит что-то в духе "я скорее сам закопаюсь под землю, чем останусь без тебя". Юнги это тешило, и он засыпал с мокрыми от слез глазами. Хосок всегда спрашивает разрешения. Он никогда не целует просто так и куда попало, потому что знает. Видел и не мало раз, а Юнги временами проводит чистку своего сада, растущего у всех на виду, вырывая мертвые без ухода растения, морщась и крича от боли, потому что корни — вены и капилляры, и благо, что не страдает он гемофилией. Так бы умер наверное сразу, потому что кровь течет ручейками, вырисовывая какие-то линии на руках, которые собирались в целые карты рек. Юнги молча запирает дверь, когда Хосок уезжает на пару дней к родным. Он говорит, что скоро вернется и привезет много вкусностей, а Юнги молча кивает и уже думает, как будет справляться со своим одиночеством. Он боится, что не успеет Хосок, но обещал сам себе клятвенно, что дождется. Потому что обязан он ему, полностью собой. Юнги принадлежал Хосоку, хоть тот об этом и не подозревал, потому что был слишком чистым для таких рабских идей. А Юнги то и не прочь быть рабом, только дайте ему другое тело, которое способно любить полностью и во всей мере, которое может чувствовать тепло не только рук. Юнги чувствует себя абсолютно одним в этом огромном мире. Он пару раз пытается сделать что-то, почитать или посмотреть фильм. Но от чтения быстро устают глаза, а от шума телевизора хочется кричать. Он настолько не привык к этим звукам, что лучше бы еще раз переслушал ту самую колыбельную, которая уже давно крутится в голове единственной песней, другим там места нет. Там вообще ничему нет места. Юнги снова проводит чистку, вырывая несчастные стебли и сминая в руках опадающие лепестки. Юнги винил во всем их, потому что не мог подарить Хосоку всего счастья, которого он заслуживал. И это терзало куда больше, чем какие-то чертовы цветы. Юнги осматривал свое тощее тело в зеркало и не чувствовал абсолютно ничего к самому себе. Ни ненависти, не любви. Просто есть тень, которая имеет имя и огромное солнце внутри своего жилища. Хосок приезжает и правда быстро, хоть и опаздывает на час от назначенного времени. Юнги в это время пытается спать, потому что в иное время его окружают тени, которые никуда не уходят, как на них не кричать. Его голос уже сорвался, а сам он мелко дрожит и не ощущает своих ног. Но тихое приветствие и нежные объятья выносят из головы все мысли, оставляя там лишь немного от темноты. Юнги сидит перед Хосоком с серьезным лицом и кивает на множество "ты уверен?". Он уверен настолько сильно, что ему не помешает ни один из установленных в этой стране законов. Он понимает всю ответственность, что берет на себя, но как же иначе. Он просто хочет понять, насколько он готов к чему-то новому, которое ждет его за дверьми этой темной квартиры. Хосок подсаживается ближе и обводит его лицо руками, ласковым взглядом спрашивает снова. А Юнги просто прикрывает глаза и дает губам прикоснуться к веку, потому что: — Это же совсем не больно. А голова лишь становится пустой от того, как жизнь быстро выходит и чужого тела, потому что корни проросли в этот раз слишком глубоко.