Необратимость и кофе

Крепкий кофе утром с бодуна – это хорошо. Горький. Без молока и сахара. Отрезвляет. Заставляет мысли сойти с замкнутого круга, который вчера уже так осточертел, что оставалось только вливать в себя вискарь стаканами. Бутылками? Блять… Ящиками? Черт, да сколько же он выпил вчера, что голова разрывалась на части? Такия Генджи очнулся в одной из приватных комнат любимого клуба. С содроганием он поднимал одеяло, но обнаружил себя одетым. И в одиночестве. Еле выполз до сортира и долго стоял у раковины, сунув голову под кран с рыжей ледяной водой. Немного попустило. А потом позевывающий бармен поставил перед ним большую чашку с горячим кофе. Этот мужик знал толк в бухле и отходняках. Так что спорить Генджи не стал. Глотал живительную гадость и постепенно начинал ощущать себя частью этого мира. Заново. Вчера было, пиздец, как хреново. То есть так хреново, как до этого еще не бывало. Перед глазами стояла ослепительная картинка. Улыбающийся Идзаки. Если Генджи хоть что-то понимал, то это была настоящая искренняя улыбка. Это на постно-пафосной-то роже блондина. Сука. Не оскал, не насмешка, не ржач над облажавшимся товарищем. Улыбка. И кому? Врагу. Бывшему, конечно… После драки с Хосеном, от которой еще не все синяки сошли, вражда забылась нахрен. Старшие классы праздновали победу и братались, а мелюзга забилась по углам и ждала выпускного, чтобы избавиться от долбанных победителей, объединивших Судзуран. Как будто эта школа могла научить чему-то кроме, как бить и держать удар... И то – не всякий, как выяснилось на практике. Вчера во время общего тусняка у Серидзавы на заправке изрядно выпивший Идзаки пизданул что-то типа умное, когда долго не мог подкурить от пляшущего огонька зажигалки. Что-то из физики, наверное. Проходивший мимо Токаджи, чтобы его черти драли, дал Идзаки прикурить от своей сигареты и тоже что-то сказанул. Генджи не особо разбирался во всей этой хуйне, но увидел, что эти двое друг друга поняли и принялись пиздеть уже совершенно свободно. На каком-то, сука, другом языке. Братья по мозгу, блять. И Шун улыбался. Такия никогда не видел, чтобы Идзаки кому-то так улыбался. Особенно ему. Это бесило. Очень. Хотя непонятно, почему. Ничего криминального же. Когда девки о сережках треплются, он тоже ничего не понимает. И норм. А тут взбесился незнакомой яростью. Кулаки сами сжались. Чуть не сорвался бить морды этим двоим. Да… хорош бы он был в этой ситуации. Нет, Генджи знал, что он далеко не гений. И что не может оценить по достоинству все, что несет Идзаки. Хотя Шун и так уж немногословен. И да, ему приходится разжевывать некоторые вещи. Что тут поделать. Но вот так ощущать свою ограниченность – это пиздец. Генджи достал из кармана помятую пачку «Мальборо», но, во-первых, та была совершенно пуста, а во-вторых, от мысли о никотине снова замутило, и Такия поспешил залить рвотный позыв очередным глотком горячего кофе. Выкурил он вчера, наверное, тоже пиздецки много. - Генджи! Ты очнулся? – раздался от стойки голос бармена. - Нет, - угрюмо ответил Такия и откинулся на спинку кожаного диванчика. - Утром парень один заходил, просил передать, чтобы ты, как проснулся, нес себя в Судзуран на крышу. - Бля… а сейчас, не утро? - Половина первого. - Пиздец. - Блондин крашеный. - Ебаный… - Говорил, что у него к тебе какое-то особенно важное дело. - Сука… - Генджи? - Да, я понял. - Не пойдешь? - Не пойду. Вчера Идзаки было хорошо с этим выродком, по ошибке именуемым Мозгом армии Серидзавы. Тамао был нормальный мужик. Правильный. И мозг его не мог быть таким уебищем. Блять, да какого хуя, вообще?! Такия почувствовал, что снова возвращается к вчерашнему кругу мыслей. Этого допустить было нельзя. Большим глотком он допил остывающую мерзость, ощущая мелкий кофейный осадок на губах. Утерся рукавом олимпийки и поднялся. - Он сказал, что будет ждать. - Да, блять!!! - Тише-тише. Я только передал. - Понял я… Прости. Тц… До встречи. Генджи оставил на стойке пару бумажек и двинулся на выход. Какой пиздец. Вчера, когда он смотрел на то, как горят глаза его генерала, как он открыт, как легко говорит с Токаджи… Он понял, что с ним творится что-то неправильное. И это «что-то» было редкостной мерзостью. Еще хуже кофе и похмелья. И вообще, попахивало необратимой пидорасней. То есть, хотеть другого мужика – это еще туда-сюда. С этой мыслью Генджи как-то смирился. А вот чувствовать нечто подобное – это уже клиника. И это пугало. Главарь Судзурана не стал досматривать вчерашнее представление и развязывать драку, хотя, стоило, наверное. Слинял, и все. Чтобы почувствовать себя снова живым, для начала нужно было качественно умереть. В смысле, основательно нажраться. Чему Такия и посвятил вчерашнюю ночь. И дело было даже не в Идзаки. А именно в необратимости. Слово-то какое, блять, страшное. Что же получается? Такия Генджи – необратимый пидорас? Да, проблемка с самоопределением. Даже смешно. Повеситься теперь, и пусть аттестат ебучего Судзурана тоже сожгут и остатки стряхнут в его урну с прахом вперемешку с пеплом от сигарет и от сгоревшего спортзала. Хотелось выть и убивать. Очнулся лидер GPS уже на лестнице на крышу родной школы. Внимательно посмотрел на собственную руку, которая уже тянулась к ручке двери, с сомнением сжал кулак, и, тихо выругавшись, открыл дверь с ноги. Развалившийся на диване Идзаки лениво повернул голову на шум, выглядывая из-за подлокотника. Помнится, в свое время, это было любимое место Токаджи. Перед глазами Генджи опустилась красная пелена. Челюсти скрипнули так, что даже снимающий очки генерал услышал. - Генджи? Херово выглядишь. - Зато ты, блять, как с картинки, - прорычал Такия, оглядывая локацию и убеждаясь в том, что они с блондином тут одни. После чего обошел диван, вставая напротив Шуна. - Не понял, - нахмурился Идзаки, спуская ноги на бетон. - Нахуя звал? - Генджи? – Шун вопросительно выгнул бровь, и это так, сука, бесило, что хотелось разбить эту холеную рожу. Если объяснить Идзаки, что именно его так бесит, то он засмеет своего босса и дело с концом… Но пиздить-то блондина тоже не за что! Помолчали. Идзаки сдался, нацепил очки на нос и снова завалился на диван. - Я смотрю – диалог бесполезен. Прости, что побеспокоил. Мог бы просто позвонить и послать меня с моими разговорами. - Ты охуел? - Генджи, у тебя же на лице написано, что ты хочешь мне уебать, - Идзаки спокойно вытащил сигарету и прикурил. С первого раза. Сука… - за что, интересно? Такия молчал. - Что вчера такого случилось, что ты вдруг съебнул? Никто с тобой не цапался, все путем было… М? Если ответить, то это будет пиздец. Еще хуже, чем тот жалкий вид, который, наверное, созерцает сейчас Шун. Оставалось только прятать лицо в высокий ворот олимпийки. - Или ты ушел как раз потому, что тебе мало внимания было? Такия сглотнул. Не зря этот чертов лис-Идзаки считался умником. Еще немного, и он сам догадается. - Или, потому что я говорил с Токаджи? Блять. - Знаешь, что он мне сказал, когда ты изящно сваливал в закат? – Шун выпустил дым в открытое небо и затянулся снова, выдерживая паузу, за которую хотелось удавить его нахрен, - Что завтра я буду искать тебя по городу, а ты будешь кипеть от ревности и хотеть набить мне морду. Сука. Ревность. Вот, как это называется. Докатился. Пиздеееец. Генджи молча шагнул к дивану, легким пинком заставил генерала подогнуть ноги, освобождая место, и рухнул на залатанное сиденье, после чего уложил конечности Шуна на свои колени. Хлопнул его ладонью по бедру и выдохнул. - Пшшшшш, - прокомментировал Идзаки, имитируя шипение, с которым спускается пар. Такия отобрал у блондина сигарету и затянулся, с усилием проталкивая дым в легкие. Говорить не хотелось, а думать уже не было сил. Генджи чувствовал себя просто ебанутым. Даже смешно стало. Видимо, он все-таки необратимый пидорас. Придется как-то с этим смириться. Желательно уложиться за то время, пока Идзаки потягивается и садится, чтобы насмешливо скалясь, поцеловать его шею.