Силуэты

Женщина в черном шла по пустыне, а Призрак преследовал ее. Белая сланцевая порода простиралась, покуда хватало взгляда. Может, до горизонта, неразличимого в струящемся мареве, может, и за него, в земли, когда-то принадлежавшие лесам и морю. А теперь везде только белая пустыня под белым солнцем, выжегшем ее до белизны костей. Всё пустыня, на целую планету, на целую галактику вокруг — бесплодная земля, омертвевшая под губительным излучением звезды. Истребив землю, светило принялось за небо. Оно палило методично, регулярно, терпеливо пережидая, когда кончится ночь, еще усеянная звездами, и снова восходя на белесый небосвод, когда-то бывший голубым. Мир со стертыми красками. Белая каменная пустыня с тонким слоем песка и крохотными перекати-поле. Женщина в черном достала из внутреннего кармана длинного плаща солнцезащитные очки и надела их. Вроде бы мир вокруг недовольно пошевелился, но она не обратила внимания, и мир утих. Где-то впереди должен быть водопад и мост над ним — сакральные приметы выхода из колеса личной сансары. Женщина в черном неумолимо приближалась к этому месту. Порой она оглядывалась, но пустота и абсолютная необитаемость позади не предвещали, что ее преследователь уже в зоне досягаемости. И она шла дальше. Один раз ей показалось, будто она слышит запах воды. То место, откуда он доносился, представилось ей в свете вечерних серо-зеленых сумерек, густых, как туман в горах провинции Аньхой, и сладких, как созревшая вишня на тонких пупырчатых ветках. Женщина в черном медленно покачала головой, не до конца желая расстаться с наваждением, но все же стряхнула его, и все вернулось на круги своя — пустыня, солнце, смерчики из полупрозрачных песчинок на каменистой поверхности под ногами. Говорили... Женщина в черном даже остановилась, удивленная воспоминанием о никогда не бывшем — откуда ей известны эти слухи? (Где-то на окраине сознания послышался преследователь.) Говорили, что в этой пустыне растет трава, одинаково дурманная днем и ночью. Она наводит на путников, если бы такие безумцы оказались в пустыне, чары, совладать с которыми еще не удавалось никому. Будто бы дивная эта трава открывает вкусившему будущее во всей его наготе, а кое-кому — так и вовсе судьбы мира. Тут говорящий срывался на шепот и вовсе умолкал. Один раз вдалеке, слева от невидимой тропы, по которой она шла, показалось деревянное ветхое строение, то ли водокачка, то ли кинотеатр, утонувший в земле в незапамятные времена. Женщина в черном свернула к нему, но близко не подошла — ее остановила невозможная, а потому бесполезная мысль. В том здании ее ждал ребенок, ее Призрак, выживший вопреки авиакатастрофе и телу. Он мог отвести ее прямо к мосту над водопадом. Мог умилостивить преследователя. Мог упасть в водопад, чтобы освободить ее для обретения настоящего Призрака... Жаль, что все это было неправдой, и женщина в черном вернулась на свой путь. (Где-то за горизонтом событий все свои силы вложил в последний рывок преследователь.) Подкатывалась ночь. Женщина в черном сделала привал за группой серых валунов, таких светлых, что казались слабо светящимися в наступившей темноте. Поднялся восточный ветер, утоливший незнакомую ей жажду. За валунами чудом уцелело кострище, неизвестно когда и кем разведенное. Пепел и камешки вокруг сложились в знаки, которые кому-то когда-то предстояло разгадать. Но не ей и не сейчас. Привалившись спиной к валунам, женщина в черном задремала и, возможно, ей смог бы присниться алчно вожделенный водопад и мост над ним, так похожий на жертвенник странного мира. * * * Майор поднялась с кресла, сняла с головы интерком защищенного подключения к Сети и наткнулась на придирчивый взгляд Исикавы. — Исикава, ты знал о том, что Сеть может генерировать образы для нашего сознания? — Майор, тебе выдать теоретический экскурс? — ухмыльнулся Исикава и хитро прищурился: — Или ты признаешься, что это риторический вопрос? Мотоко задумчиво покусывала большой палец. Потом пожала плечами, встряхнулась и, поблагодарив Исикаву за подключение, пошла заниматься рутинной работой. Вопросы, возникшие было там — под жгущим белый песок солнцем, — почти растаяли, не оставив после себя внятного привкуса. Призрак был обречен остаться вечным преследователем.