«Эдельвейс»

— Увози ее отсюда. — бросил он через плечо. — И побыстрее. Как только чеченец отвернулся, Владимир передвинулся так, чтобы в случае выстрела оказаться на линии огня. Он мельком оглянулся на Анну, все еще не опуская руки с револьвером и внимательно следя яростным взглядом за удаляющимися фигурами кавказцев. Зная эту войну, проведя здесь не один месяц, он хорошо понимал — эти люди могут выстрелить; от обиды, из мести, потому что не получили свое… непокорный народ, живущий в здешних горах, не прощал своим недругам оскорблений, и уж тем более, если оскорбление было нанесено женщиной. Пусть и очень дорогой женщиной. А потому выстрел может быть сделан даже напоследок, даже в спину. Поэтому сейчас заслоняя собой жену, осознавая всю иррациональность своего движения, он напряженно ждал хлесткого щелчка, не разрешая себе расслабиться, не позволяя тревоге за Анну поглотить сознание. Только когда звук удаляющихся копыт стал стихать, Владимир, выдохнув, обернулся. Анна привалилась спиной к камню и тихо размазывала по щекам слезы вперемешку с кровью. Она жалобно всхлипывала и морщилась, трогая свою шею. Не говоря ни слова, Корф вытащил свой платок и прижал к ране: — Держи. — убрав свой револьвер, он стащил с ее плеч кружевной шарфик, быстро смочил его в ручье, и вернувшись назад к камню, стал стирать с ее лица кровь. — Володя, что ты делаешь? — Анна морщилась и шипела от боли. — Молчи, пожалуйста, и держи крепче, я тебя прошу, — Владимир совершенно не был расположен к разговорам. Сейчас, когда горцы уехали, и он, наконец, увидел ее рану, ему по-настоящему стало страшно. — Отпусти меня… я сама могу… — Анна слабо попыталась сопротивляться, когда он подхватил ее на руки и широким шагом направился вдоль ручья, постепенно поднимаясь из оврага. — Тебе нельзя сейчас идти. У тебя рана открыта, поэтому лучше зажми крепче шею и молчи. Не трать силы. Он говорил скупо и строго, стараясь как можно скорее оказаться на открытой местности. До города было недалеко, но сейчас мужчина торопился, и потому обратный путь казался ему непомерно долгим и трудным, к тому же солнце поднималось в зенит, и день начинал грозить жарой. Анна время от времени, просила его остановиться, уверяя что с ней все в порядке, и она может шагать так же быстро, как и он. Напоминала, что недавно сам Владимир был болен и только-только поправился, будет совсем худо, если его раны разболятся снова. Ничего этого он не слушал, стараясь не сбавлять скорость шага. Оказавшись на окраине города, он опустил Анну на первую попавшуюся лавочку и пошел искать извозчика. Мужик на козлах, удивленно оглядывался на благовоспитанную даму, которую так неосторожно оцарапала гибкая тонкая ветка, что повредила кожу на шее, забрызгивая такое хорошее платье кровью. Поторапливая свою лошаденку, он сочувственно вздыхал, думая о неведомой служанке, которой придется отстирывать кружево дорогого платья. Наконец, в номере Владимир уложил жену в кровать, оставил с ней Матрену, и послав за доктором, пошел сменить рубашку перед приходом врача. — Ну что, доктор? Что скажете? — Владимир поднялся навстречу вышедшему из спальной доктору. — Милочка, принеси госпоже бокал красного вина с теплой водой, как я показал, — обернувшись на служанку, распорядился доктор, и уже закрывая свой чемоданчик, остановился напротив Владимира. — Рана не опасна для жизни баронессы, хотя лезвие и вошло глубже, чем я ожидал. Как я полагаю, нож был кинжальным? Владимир кивнул, признавая очевидный факт, гадая что мог подумать этот проницательный врач. — Ей больно? — Сейчас уже не слишком. Разумеется, несколько дней немного болеть будет, как любой порез, но, как показывает практика, при должном уходе такие раны затягиваются достаточно скоро. Конечно, в последствии останется небольшой шрам, — доктор ободряюще улыбнулся, — но со временем он станет совсем бледным и незаметным. Не волнуйтесь. — А сейчас? Чем я могу быть полезным сейчас? — Вашей супруге следует проявлять чуть больше осмотрительности, и конечно же, барон, вы сильно упростите свою жизнь, если уберете свое оружие подальше. Более полезным, как я понимаю, вы на данный момент стать вряд ли сможете. Корф молча кивнул, догадываясь, какую версию произошедшего могла предоставить доктору Анна. — Владимир Иванович, вам бы о себе подумать… вы слишком бледны, — заметил доктор, но, взглянув на свои часы, быстро продолжил: — Баронессе полезно будет несколько дней красное вино, к сожалению сейчас вы вряд ли найдете плоды граната, они созревают ближе к осени. Анна Петровна потеряла много крови, поэтому лучше укрепить ее состояние вином, мясом и если удастся, гранатами. А сейчас прошу меня простить, я должен спешить. — мужчина еще раз улыбнулся, — Пациенты, знаете ли… Провожая доктора в коридоре, Корф еще раз уточнил: — Так мне не следует волноваться? — Не следует. Вашей супруге потребуется хороший сон, плотный ужин, регулярные перевязки и несколько дней полного покоя. — Этот доктор велел тебя напоить вином, — улыбнулся Владимир, протягивая в руки жены бокал. — Чтобы я стала пьяной? — слабо усмехнулась Анна. — В этом есть своя прелесть, — он погладил большим пальцем, тонкую кожу на тыльной стороне ее ладошки и замер. Анна молчала, не зная, как подобрать слова, Владимир подождал, пока она выпьет и поставил опустевший бокал на столик. Потом забрал ее руку, прижал ее ладонь к своему лицу и тихо выдохнул: — Прости меня. Она смотрела на него, и взгляд ее был полон нежности. Ей всегда плохо удавалось озвучивать свои чувства, и сейчас Анна мучительно соображала, какие следует подобрать слова, чтобы он услышал ее. — Прости, — повторил Корф, не отнимая тонких пальцев от своего лица. Анна вздохнула и тихо произнесла: — Это не было твоим боем. Ты бы ничего не смог изменить. Они бы просто убили тебя. — она погладила его щеку. — Ты же понимаешь, остановить их могла только я. — Я должен был что то сделать, а не стоять там как истукан! — зажмурившись, тихо, сквозь зубы, прорычал Корф. Анна приподнялась с подушки, обхватила руками голову мужа, заставляя его открыть глаза. — Володя, посмотри на меня, — позвала она, — посмотри… Вспомни, в детстве, когда начиналась ссора за игрушку, что делал твой отец? Ее голос был слаб и тих, совсем как шепот, и на секунду перед внутренним взором мужчины мелькнула та малышка, которую он видел когда-то очень давно. Владимир зажмурился еще сильнее, не в силах вынести накатившую нежность. А Анна продолжала, — Как мне помнится, Иван Иванович просто забирал эту игрушку, и ваша с Андреем ссора сразу прекращалась, ведь вам больше нечего было делить. Владимир привлек жену к себе, обнял, окунув лицо в шелк волос, пытаясь спрятать там свои слезы. Говорить в эту минуту он не мог. — Я не могла допустить, чтобы они убили тебя. — мягкий шепот запутался в складках воротника его рубашки. Потом, немного помолчав, Анна слегка отстранилась, — Только не теперь, когда я наконец смогла сказать тебе, что люблю. Я должна была объяснить этим людям, что игрушку, которую они так хотели, им никогда не получить. — мило пожала плечиком, — Надеюсь, я объяснила на понятном им языке. Она снова прижалась к мужу и услышала как Владимир, выдохнув, еле слышно пробормотал: — За какие такие заслуги Господь подарил мне тебя? Эта свадьба расстраивала Марью Алексеевну до слез. Мало того что Лиза не согласилась с ней, своей матерью, в дате намеченного празднества, мало того, что почти все знакомые и друзья семьи были сейчас где угодно, но только не в столице, и известить их о столь радостной событии в доме Долгоруких было весьма проблематично, мало того, что Лиза наотрез отказалась венчаться в городе, и собралась на исповедь к отцу Павлу, так еще и подвенечный наряд решила купить в магазине готового платья. Пришлось княгине, которая мечтала, что свадьба ее дочери станет событием всего сезона, смириться и заняться поспешными приготовлениями. Порой ей казалось, что Лиза была готова на любые уступки со своей стороны, только чтобы сократить хотя бы на день время предсвадебной кутерьмы. Можно было подумать, что дочке вообще все равно какое платье будет на ней, какие блюда будут стоять на столе, какие гости будут присутствовать на церемонии и единственным желанием невесты было поскорее воссоединиться со своим женихом. Временами, когда княгине казалось, что Лиза слишком нетерпелива, она начинала увещевать дочь как могла, повторяя, что такое нетерпение слишком вызывающе, и нисколько не красит юную барышню. Девушка не должна так стремиться замуж, ведь это просто неприлично! Благовоспитанная дворянка должна быть смущенной, стыдливо опускать глаза и не выказывать своего желания. И более всего, что возмущало княгиню, так эта слишком частая корреспонденция, которую развила Лиза, как только князь Репнин отбыл в город. Письма доставлялись ежедневно и прямо княжне в руки личным денщиком Репнина. Этот немногословный дядька терпеливо ждал в сенях, пока княжна прочтет и тут же ответит своим ровным, аккуратным почерком, порой прямо на обороте полученного письма. В такой ситуации княгиня никак не могла контролировать все, что писалось дочкой, и именно это особенно волновало Марью Алексеевну, ведь кто может знать, какие глупости могут писать друг другу влюбленные молодые люди, накануне венчания? А потом, такая откровенная переписка, попади она в чужие руки, могла очень сильно подпортить репутацию даже уже замужней дамы. Перед свадьбой перебравшись в свою столичную квартиру, Репнин торопился закончить основные дела. Он написал несколько писем во все свои имения и съездил к стряпчему, переписал свое завещание, вписав в него Лизу. Наталья Александровна вернулась из Гатчины, где находилась вся семья императора, родители Репниных приехали за две недели до церемонии, и пока Натали вместе с матерью выбирали подходящие наряды, ездили в банк за фамильными украшениями, обменивались со знакомыми приглашениями и писали вежливые ответы на уже присланные поздравления, Михаил с отцом и княгиней Долгорукой улаживал у стряпчего все хлопоты с приданым и наследством. Свадебный банкет после венчания, решено было устроить в имении Долгоруких, конечно, это было несколько неудобно и совсем не соответствовало традиции, все-таки первую ночь молодые должны провести в доме мужа, но Михаил Александрович не настаивал на соблюдении всех правил. К тому же ему было приятно уступить просьбам Лизы, которая желала до своего отъезда на Кавказ как можно дольше оставаться в родном доме. Приглашенных было немного, в основном соседи-помещики с семьями, которые по разным причинам не уехали на летний сезон заграницу. Поэтому бал, который Марья Алексеевна хотела сделать большим и пышным приемом, вышел домашним и уютным, что только порадовало новобрачную. Довольно скоро из Канцелярии Его Величества пришло назначение в кавказскую ставку под командование генерала Головина. Спустя несколько дней Корфы уезжали из Ставрополя, который стал для них особым, благословенным городом. Владимиру было несколько жаль расставаться с ним, и скользя взглядом из окна кареты по улицам, он размышлял, что именно здесь они с Анной заново нашли друг друга, именно в этом городе его девочка сказала ему о своей любви и именно здесь, он отбросил неуверенность, сомнения и собственные страхи. Теперь он покидал этот город уверенным, счастливым человеком. Все это время до отъезда Анна провела в своем номере, практически не поднимаясь с постели. Владимир запретил ей даже одеваться по утрам, боясь что любые движения шеей будут причинять боль. Так что молодая женщина только спала и читала. Барон купил новый экипаж с широкими удобными диванами и мягкими подушками. Все это обошлось в немалую сумму, но удобство жены в дороге было приоритетной задачей. Как только рана на шее немного затянулась, решение об отъезде было принято немедленно. Пара дней, разумеется, ушло на сборы и подготовку к столь длительному путешествию. Как и прежде, Корф перезарядил все пистолеты, Матрена запаслась в аптеке целой корзинкой различных лекарств и снадобий для компрессов и вот наконец, во вторник, после молебна в церкви, они отправились домой. Дорога до Москвы заняла больше двух недель, хотя ехали они скоро и останавливались только на ночлег, но на шестнадцатый день, такого путешествия, Владимир взбунтовался. — Нет, моя дорогая, в Москве мы остановимся на неделю и не меньше. Я знаю, как ты хочешь поскорее вернуться домой, — остановил он возражения жены, — Но я хочу познакомиться с сыном приличным человеком, чистым и выспавшимся, а не измученным путником, который вот уж как месяц не был в бане. Добравшись до города, они остановились в одной из лучших гостиниц, Корф снял большой, удобный номер в несколько комнат, и как только расположились, уехал в баню, которую, как уверял хозяин гостиницы, посещали еще Денис Давыдов и Александр Пушкин*. К концу третьего дня пребывания в Москве Анна чувствовала себя настолько бодрой и здоровой, что настояла на выходе в город и однажды за завтраком, читая местную газету, Владимир выбрал место для ужина, а именно ресторацию на углу Кузнецкого Моста и Неглинной улицы.** Ресторан «Яръ» находился в оживленном месте, поэтому Репнины, оказавшись в Москве, решили отужинать именно здесь. Им предстоял долгий и утомительный путь, и хотя Лиза, уже готовилась к спартанским условиям проживания на Кавказе, все-таки не могла отказать себе напоследок в любимых с детства пирожных. Встреча с Корфами, которую никто не ожидал, вышла шумной и радостной, прямо в обеденном зале посреди хрустальных фонтанов, экзотических фруктов и тропических растений в кадках. За свой столик они уселись только после всех радостных восклицаний Лизы, поцелуев и объятий, хотя мужчины были более сдержаны в проявлении своих чувств. Ужин прошел замечательно, Лиза была счастлива и оттого все новости, которыми она щедро делилась с Анной были сдобрены ее веселым, заразительным смехом. Михаил интересовался положением дел на войне, Владимир отвечал немногословно, но точно характеризуя черты местного сопротивления. После ужина, оставив молодых женщин с мерауги гляссе, который здесь отлично готовил повар-француз, мужчины отправились в курительную комнату. Они устроились в углу, за небольшим столиком на двоих, подальше от купцов-миллионщиков и шумной компании гусаров. Пожалуй, мужчины впервые встретились вот так, один на один, имея возможность хорошо рассмотреть и оценить друг друга. Единственное, что теперь могло вызывать между ними неловкость, так это прежнее суждение друг о друге. — Вас можно поздравить со счастливым браком? — спросил Корф, выдыхая дым после глубокого вдоха. Михаилу на секунду показалось, что Владимир вложил в свой вопрос чуть больший смысл, чем следовало бы, но не стал на этом заострять внимание. Теперь, имея возможность объективно оценить характер этого человека, Михаилу вдруг понравилась эта открытая наступательность, с которой говорил Корф, во всяком случае, это было лучше, чем затаенная неприязнь. — Владимир Иванович, я хотел бы говорить с вами откровенно, — ответил Репнин, не обращая внимание на колючий взгляд Владимира. — Я не знаю что вам известно о… — князь, замолчал, не зная как правильно подобрать слова, но Корф подсказал: — О нежных чувствах моей жены к вам? — в голосе откровенно звучала не самая добрая ирония. Репнин на мгновение застыл, но тут же поднялся на ноги и обойдя кресло, задумчиво спросил: — Владимир Иванович, что вы называете «нежными чувствами»? — А вы? — не отводя напряженного взгляда с Михаила, пыхнул трубкой Корф, — Разве не о влюбленности мы с вами рассуждаем сейчас? — Вы очень правильно сказали… именно, влюбленность, — Михаил замолчал, словно обдумывал слова, которые хотел произнести, — Все что когда-то испытывали мы с Анной, можно назвать этим словом. — Даже так? — в голосе барона зазвучал металл. — Вы неправильно поняли, я попытаюсь сейчас объяснить. — Репнин снова опустился в свое кресло, и прикурив от свечи свою папиросу, продолжил, — Я имел в виду, что вы удачно подобрали слово нашему увлечению. Ведь, как вы понимаете, влюбленность, это вовсе не любовь. — Вы находите между этими двумя словами большую разницу? Забавно. Теперь злая ирония барона сменилась заинтересованностью, и Михаил чутко уловил этот переход в настроении собеседника. — Я уверен, что вы и сами прекрасно знаете эту разницу. Просто, возможно, никогда не размышляли над ней. — по-дружески улыбнулся Михаил, — Да я и сам бы никогда на дал себе труда задуматься над, казалось бы, очевидным отличием. Он удобно расположился в кресле и стал рассматривать кончик своей папиросы. Продолжил Михаил негромко, спустя некоторое время, — Любовь всегда готова к жертве. Любой. Будь-то собственное удобство, деньги или жизнь. А влюбленность к жертве не способна, она стремится только обладать. — И давно вам открылась эта истина? — так же негромко спросил Владимир. — Мне подсказала Анна. — Михаил прямо смотрел на Владимира. — Там в Грозной… Она всех нас, весь гарнизон, включая капитана Фролова научила пониманию, что такое любовь. Мужчины замолчали, размышляя над последними словами князя. В комнате то и дело разлетались смех и бравады гусаров, а на столике трепетали и потрескивали свечи. Вдруг Репнин продолжил: — Мы в Свете привыкли принимать дам такими, какими им велит быть этикет. И совсем забываем, что например, наши сестры совсем еще недавно могли соперничать с нами, мальчишками, в шалостях. Или наши матери могут не уступать в деловой хватке своим же управляющим. Мы отказываем благородным дамам в том, что естественно для крестьянок. И втайне восхищаемся поступком Екатерины Ивановны.*** — Вы сейчас мне напомнили одного занятного студента. Он тогда, кажется, писал водевили для Александровского театра. Если не ошибаюсь, звали его Перепельский, ** ** так вот он тоже приводил примеры жертвенности, как вы сейчас, из крестьянской жизни. — И он прав! — князь даже подался вперед из своего кресла, — Разве мать не жертвует всем, что имеет, ради своего ребенка? А материнская любовь — как вы понимаете, высший абсолют любви. Михаил нетерпеливо поднялся и снова прошелся до окна, а вернувшись, спросил, — И что такая любовь имеет общего с тем, что испытываем мы, когда увлекаемся хорошеньким личиком? Корф опустил остывшую трубку на столик и тоже поднялся на ноги. Подойдя ближе к Репнину, он очень тихо спросил, — Это вы сейчас об Анне? Репнин вспыхнул, заложил руки за спину и, подняв подбородок, так что бы скрестить взгляды с бароном, ответил: — Нет. Я о себе. Когда не имел даже отдаленного понимания того, что чувствую теперь к Елизавете Петровне. Владимир вдруг увидел этого человека совсем другим, не таким как привык думать. Репнин всегда казался ему поверхностным и себялюбивым волокитой, а теперь перед ним стоял умный и честный человек, несколько порывистый, но скорее от природной нетерпеливости, чем от недостатка ума или воспитания. Это было удивительным открытием и Корф вспомнил Анну, когда она утверждала, что Репнин стал для нее хорошим другом. «Пожалуй, и я не отказался бы от доверия, какое может быть только между честными людьми», — подумалось, прежде чем барон сказал, — Я знаю Лизу с детства и сейчас мне отрадно слышать, что она сделала правильный выбор. Надеюсь, вы оправдаете ее ожидания. — Не люблю громких клятв и обещаний. — сдержанно ответил Михаил. — А я давать советы, — усмехнулся Корф, — Но сейчас я пожалуй, скажу вам один рецепт, до которого сам додумался совсем недавно. Доверяйте жене и научите ее доверять вам. И тогда, возможно, вы будете счастливы. Владимир замолчал и поддавшись порыву, протянул руку князю. Репнин ответил крепким рукопожатием.