Я покажу тебе весь мир

Альтаир приподнимает подбородок и переводит взгляд на чернеющий вдали горизонт. — Я видел пустынные земли, полные крови и смерти, на востоке во время войны. И это не то, что я хотел бы увидеть вновь, — надменно произносит он. — Но был ли ты на западе? — с воодушевлением начинает Эцио; в этот же миг на его левое плечо с серьёзным видом заползает серовато-коричневая обезьянка. — Море там бесконечнее неба и синее сапфиров в шапке султана. Чуть севернее народы возводят белоснежные мраморные дворцы и гигантские статуи, они разыгрывают невероятные представления, притворяясь героями — детьми богов, что живут на вершине высочайшей горы... Ты когда-нибудь видел снег где-то помимо гор? Дальше, на севере, земля круглый год укрыта снегом, словно белым платком. Ты можешь зачерпнуть его и почувствовать, как он оборачивается кристально чистой прозрачной водой в твоей ладони. А на юге — там, за моей спиной, — в оазисах растут цветы такой красоты, которой ты не увидишь ни в одном саду своей страны. В тех местах воздух полнится пением райских птиц и сладким запахом фруктов и ягод, а люди темны, как ночь, но улыбки их ярче солнца. — И, заметив интерес в глазах напротив, заискивающе добавляет: — Я обещаю, что рассвет ты встретишь уже во дворце. — Ты небывало красноречив сегодня. — Я помню: я твой должник, — с усмешкой шепчет он в сторону, где парит джинн, сверкая добрым незабудковым взглядом и улыбкой на тонких губах. — Что? — недоумённо уточняет Альтаир, не услышавший слова Эцио за пеленой собственных мыслей. — Что ты сказал? Эцио вытягивает к нему свою правую руку и проникновенно произносит: — Лишь протяни руку — и я покажу тебе весь мир. Острый внимательный взгляд Альтаира скользит от протянутой к нему ладони до тёмных глаз Эцио. А затем Альтаир резко оборачивается назад, будто его что-то неожиданно ударило по ноге, и начинает тихо ругаться. — Эцио, боюсь, мы не успеем облететь весь мир за пару часов, — обеспокоенно сообщает джинн в образовавшуюся паузу. — Тише, Леонардо, — с уверенностью говорит Эцио, вытягивая голову и пытаясь посмотреть, что происходит у Альтаира за спиной. — Главное, что наша принцесса об этом не знает. Ковёр-самолёт лиловой расписной волной взмывает над большим полукруглым балконом, а после опускается чуть выше белых перил, чтобы превратить свой край в ступеньки. Эцио наконец замечает чёрную пантеру, мордой подталкивающую Альтаира к краю балкона. — Ты действительно так сильно хочешь от меня избавиться, Малик? — почти ядовито спрашивает Альтаир у кота. Едва сдерживая смех, Эцио безмолвно произносит: «Спасибо» — и дарит Малику благодарную улыбку. Тот лишь фыркает и переводит своё внимание на Альтаира. Они долго прожигают друг на друга глазами, точно давние враги, наконец встретившиеся на поле боя. И Альтаир сдаётся первым: поворачивается к Эцио с недовольством в чертах; Малик же выглядит безоговорочным победителем. Недовольство во взгляде Альтаира сменяется недоверием, когда он, держась за предплечье Эцио, ступает ногой на ковёр-самолёт, и тот спешит его успокоить: — На Катерине уже многие катались. Я уверен, в этот раз она не подведёт. Ковёр раздражённо хлещет Эцио рыжей кисточкой по ноге, и тот кривится от неприятных ощущений, но не произносит ни звука. — Ты дал имя своему... ковру? — спрашивает Альтаир, равно спаивая в своём тоне и удивление, и насмешку. — А ты считаешь, что лучше вечно говорить: «Ковёр, ко мне»? — Да. — Меня бы приняли за сумасшедшего, — усмехается Эцио. Ручная обезьянка, сидящая на левом плече Эцио, в чисто человеческом жесте ударяет себя по лбу. Альтаир полностью разделяет её чувства. Они, скрестив ноги, садятся на ковёр — и всё внутри Эцио начинает ликовать от счастья (на радостях он едва ли не затягивает такую длинную лирическую песню, что могла бы растянуться на весь их полёт). Альтаир скептически озирается по сторонам, чуть подняв брови, а после останавливает свой серьёзный, чего-то ожидающий взгляд на Эцио. — Эцио. — Что, Леонардо? — Мы всё ещё во дворце, — с мягкой усмешкой произносит джинн. — Ты забыл приказать Катерине взлететь. Эцио рассеянно улыбается и дважды похлопывает ладонью по ковру. И они взлетают. Воздух врывается в лёгкие ночной свежестью. За спиной остаётся и давно уснувший город, и белый как мел султанский дворец, и яркий серебряный диск луны. А перед глазами — манящая неизвестность. И Альтаир понимает, что ничуть не жалеет об этом. Эцио много говорит о мире, который он успел повидать на ковре-самолёте, о своей любящей семье, и с неиссякаемым любопытством спрашивает о жизни принца в султанском дворце и на войне, прошедшей пару лет назад. Альтаир отвечает без энтузиазма, почти нехотя: его жизнь состоит из череды скучных однотипных дней, лишь изредка разбавляемых утомительным показом невест из провинций и приездом важных для султана людей, с которыми Альтаир периодически соревнуется в умении держаться в седле, фехтовании на саблях и акробатике — и всегда без труда побеждает. Война же отпечатывается в памяти кроваво-алым маревом, болезненным лязгом холодного оружия на периферии сознания и острым желанием повернуть время вспять, а на теле — множеством шрамов и нехваткой двух фаланг на безымянном пальце левой руки. Альтаир всем своим видом показывает, что это не то, о чём он хотел бы рассказывать, и Эцио перестаёт спрашивать, вплотную приблизившись к вопросу о том, что на самом деле послужило началом противоборства. Украденный артефакт, самое настоящее Яблоко раздора. Альтаир кривит губы в едкой и почти печальной ухмылке. Панорамы меняются непрерывно: серые пустыни, оазисы, громадные пирамиды, облицованные известняком, моря высокой травы и раскидистые деревья, статуи и храмы, внутри которых теплится неугасающий огонь. Когда они оказываются над большим озером, точно вобравшим в себя все блики полной луны, ковёр начинает плавно снижаться. Альтаир косится на водную гладь внизу, всего лишь на расстоянии ладони от ковра, и несознательно льнёт к Эцио. Тот расплывается в довольной улыбке. — Мне кажется, — говорит джинн, появляясь из ниоткуда, — наш принц не разделяет твоё желание лететь так близко к воде. — Я знаю, Леонардо, я знаю, — хитро тянет Эцио и аккуратно и словно бы случайно кладет руку на талию Альтаира, призывая того прижаться ещё ближе к себе. — Удивительный случай: ручная обезьянка оказалась умнее своего хозяина, — произносит Альтаир, когда озеро сменяется изумрудными полями. — Почему? — с удивлением и затаённой обидой в голосе спрашивает Эцио. — Она не распускает руки. Эцио тотчас убирает ладонь с талии Альтаира, будто ребёнок, которого застали с поличным в краже сладкого со стола; для полной картины ему только не хватает сказать: «Это не я, честно!» Обезьянка, сидящая напротив них, у самого края ковра, складывает лапки на груди, поднимает свою мордочку и словно бы даже ухмыляется. Эцио закатывает глаза, а затем всплёскивает рукой, обращаясь к зверьку: — Давай, Никколо, гордись теперь этим до конца своей жизни. Альтаир улыбается одним уголком губ. Приятная лёгкая тишина преследует их, когда ковёр, поднявшись выше, пролетает над озером. Альтаир уже спокойнее, чем прежде, смотрит по сторонам, пока Эцио украдкой ощупывает его взглядом, усердно делая незаинтересованное выражение на своём оливковом лице. У Альтаира красивый стройный стан, безукоризненная выправка: он даже сейчас сидит словно на важном государственном приёме — с идеально прямой спиной и чуть приподнятой головой, в отличие от Эцио, развалившегося на ковре, ничуть этого не смущаясь. Его белоснежная одежда напоминает робу монахов за исключением того, что она сделана из дорогих тканей и тонко блестит в свете серебряным ислими*; Эцио натыкается на капюшон на голове и в который за эту ночь раз испытывает назойливое желание снять его. Эцио спускается глазами ниже, на талию Альтаира, опоясанную красной тканью и кожаным кушаком, и неожиданно для себя замечает знакомые ножны. Золотисто-голубая узорчатая рукоять джамбии** выглядывает из-под кушака, и Эцио не может удержать улыбки. — Так, значит... тебе понравился мой подарок? — Рукоять хорошо лежит в ладони, а клинок остёр как бритва, даже несмотря на то, что кинжал стар: такие не делают уже сотню лет, — с напускным равнодушием произносит Альтаир лишь для того, чтобы стереть с губ Эцио лукавую улыбку. И спустя мгновения добавляет, заглядывая в тёмные глаза: — Откуда он у тебя? — Я нашёл его в одной заброшенной гробнице. — И это всё, что там было? — Нет, — не совсем уверенно отвечает Эцио, — ещё Катерина и... — Ты уверен, что сейчас подходящее время рассказывать обо мне? — сомневается джинн, паря позади Альтаира и потирая рукой подбородок, — и Эцио незаметно кивает в согласии. — Смотри! — вскрикивает он, обращаясь к Альтаиру, и указывает пальцем на белые точки, несущиеся вдаль. — Там, внизу, видишь? Целый табун лошадей. Сравнится ли хоть один скакун из конюшен султана с ними? — Эти кони необузданны и дики, — заявляет Альтаир, позволяя Эцио уйти от темы и оставить несколько тайн при себе. — Их нужно учить, направлять, чтобы сравнить их с жеребцами, прошедшими многолетнюю муштру, суровые битвы и состязания. — Они свободны, — восхищённо выдыхает Эцио. — Разве не в этом их сила, Альтаир? Они сильнее каждого коня в конюшне, и, если кто-то попытается отнять их свободу, они станут биться до последнего. Не за это ли сражался твой отец на востоке, не за это ли сражался ты? Альтаир отвечает на этот вопрос молчанием. Впереди вновь появляется озеро. Альтаир едва заметно хмурит брови, а после берёт углы ковра в ладони и тянет их вверх. Ковёр повинуется — и они устремляются в небеса. Они всё летят, выше и выше, пока не встречают орла, бесшумно разрезающего воздух длинными мощными крыльями с бурым оперением, и не выравниваются справа от него. Капюшон срывается с головы Альтаира резким порывом ветра, обнажая короткие русые волосы. Его лицо озаряет довольная мальчишеская ухмылка и заставляет тонкий светлый шрам, пересекающий губы, ненадолго исчезнуть. Эцио не может оторвать от него глаз. Он думает, что Альтаир, в конце концов, не надутый павлин, а гордая птица — орёл, и ему нужно небо, ему нужна свобода, а не клетка султанского дворца из четырёх стен и громадного купола над головой. И это именно то, что Эцио может ему дать. Он видит этот задор в его взгляде, эти искры счастья, осевшие на его золотой радужке, и заражается радостью Альтаира, точно болезнью, чувствуя себя так, будто он сам впервые летит на ковре-самолёте. И весь мир в этот миг находится в их руках и принадлежит только им двоим.

***

Фейерверки взрываются в небе цветными снопами. Люди внизу, на большой брусчатой площади, держат в руках светящиеся фонарики, смеются и радостно щебечут что-то на родном языке. Семеро из них — Альтаир узнаёт это только по количеству ног, выглядывающих из общего костюма, — изображают киноварного дракона с зелёными, голубыми и лимонно-жёлтыми ленточками на брюхе и морде. На деревьях в тон праздничным огням, словно крохотные звёзды, горят светлячки; один из них пролетает прямо перед лицом Альтаира. Воздух здесь кажется более влажным и сладким, чем в тех краях, откуда он родом, и нравится ему так же, как и забавные в своей странности дома, и обычаи, и одежды невероятно ярких оттенков, что носят жители этой страны. Блаженная истома обнимает Альтаира своими нежными руками, и он не замечает, как в уголках его губ рождается улыбка. Он уже давно не чувствовал себя таким счастливым. Под его телом расстилается ковёр, защищая от холода багряной черепицы, уложенной под непривычным уклоном. Альтаир гладит мягкий ворс, словно кота, и безмолвно благодарит за полёт. Ковёр свободным краем подставляется под ласку, кисточкой треплет его по волосам, а после мягко заставляет Альтаира повернуть голову влево — туда, где лежит Эцио. У того закрыты глаза, слишком плавное и спокойное дыхание; спящий Никколо всеми лапками и длинным хвостом обвивает его левое предплечье. Альтаир почему-то обращает внимание на тёмные волосы Эцио, перевязанные красной лентой, на линию выразительных губ, на слабо дрожащие пушистые ресницы — и вдруг находит его лицо приятным. Краем зрения он в который раз видит размытый силуэт позади Эцио. Он уверен: однажды тот раскроет ему и эту тайну, а до тех пор Альтаир будет продолжать делать вид, что не замечает ни едва слышных перешёптываний, ни чьей-то призрачной улыбки, повисшей в воздухе. В следующий же миг Эцио кладёт голову на левое плечо Альтаира; по коже тотчас разливается тепло. Альтаир хочет возмутиться, но Эцио не даёт ему этой возможности: — Твоё плечо отвратительно твёрдое, — тихо бормочет он. И после улыбается сквозь дрёму: — Мне нравится. Альтаир усмехается и переводит взгляд на брезжащий на горизонте рассвет.