~ Мокрый — не ржавею, раню — а не нож. Чтобы удержать меня, в руки не берёшь. Пользу приношу лишь, если ты привык Думать хорошенько. Что же я? ~
Эд стоял у изножья кровати Пингвина. Вернее, он стоял у изножья своей собственной кровати — которую в данный момент волей случая занимал Пингвин. Пингвин — в его кровати. Эта мысль застряла у него в голове, как застревает слишком много бумаги в измельчителе: лезвия жалобно пытаются прожевать и проглотить что-то непомерно большое для них — и, конечно, не преуспевают. Как-то так он и чувствовал себя на протяжении последних нескольких дней. Освальд Кобблпот сидел в постели, прислонившись спиной к металлической раме кровати. Его голова была низко опущена, и спутанные пряди волос падали ему на лицо. Он что-то читал. Словно искры, разлетающиеся от сварочного аппарата, мысли Эда закручивались в спираль: что именно читал Освальд? Что из библиотеки Эда привлекло его внимание? Что этот выбор мог бы сказать о его личности и о его наклонностях? Удивило бы это Эда или только подтвердило бы его догадки? Эд втянул воздух сквозь зубы. Он должен был выяснить это. Любой кусочек информации касательно Пингвина обладал несоизмеримой ценностью. В комнате было тихо. Эд ждал. Казалось, даже воздух в комнате искрит от напряжения, время утекало прочь — даже это было ещё одной игрой, ещё одной проверкой. Движения секундной стрелки в его наручных часах ощущались как маленькие землетрясения, и с каждой напрасно потраченной секундой терпение Эда приближалось к своему пределу.Как долго вы заставите меня ждать, мистер Пингвин?
Спустя ровно сто тридцать семь секунд Освальд испустил долгий вздох. — Что тебе нужно, Эд? Он не смотрел на него, но Эд всё равно улыбнулся в ответ. — Меня нельзя украсть, и всё же мной владеет каждый. Что я? Освальд поднял голову, наморщив нос. Эд оживился, получив хоть какую-то реакцию. — Ты помнишь, что я говорил о своей нелюбви к загадкам? — Разумеется. — Значит, ты понимаешь, почему я не собираюсь тебе отвечать. — Так вы сдаётесь? Приём был старым, как мир, и Эду на мгновение стало почти стыдно за использование такого клише уже во второй раз. Однако клише становятся таковыми не без причины. Перемена была разительной: эти три слова заставили Пингвина наконец посмотреть на него. Что-то тёмное появилось в его глазах цвета грозовых облаков, из голубых они мгновенно сделались холодного оттенка стали. Эд слегка наклонил голову и продолжил ждать. Ему не пришлось ждать долго. — Знание. Странное чувство гордости наполнило Эда изнутри; вот только это была не совсем гордость. Это было нечто более извращённое. То же самое чувство, которое кололось под кожей всякий раз, как мисс Крингл доводилось сказать что-нибудь особенно умное. Искажённое, уродливое чувство — гордость, перемешанная с собственническим удовольствием.Видите, как хорошо я умею выбирать.
— Верно, — широкая улыбка Эда состояла, казалось, из одних зубов. Освальд лениво поднял бровь, раздражённый этим — и всё же готовый выслушать. Эд покачнулся на пятках, пытаясь вернуть ногам чувствительность. — Дело в том, что с тех пор, как вы так великодушно согласились… обучать меня искусству убийства, и раз уж наш последний урок прошёл так хорошо, я всё думал, что, возможно, мы могли бы провести ещё один. Но, — Эд повысил голос, видя, как в глазах его потенциального соседа умирает последний проблеск интереса, — я решил, что мы могли бы, так сказать, смешать полезное с приятным. Освальд клацнул зубами, сомкнув челюсти. — Боюсь, тебе придётся выразиться немного более конкретно, друг. — Я хочу сказать, в конечном счёте это может быть чем угодно, как вы пожелаете. Но мой опыт прекращения чужой жизни, как мы уже выяснили, довольно ограничен. Я прочитал достаточно литературы по теме, это требовалось по работе; но всё-таки чтение и опыт — две совершенно разные вещи. Вы же, в свою очередь, обладаете весьма обширным опытом, и… — Переходи к делу, Эд, — в тоне Освальда прорезались нотки нетерпения. — Я хочу смотреть, как вы убиваете. Последнее слово сорвалось с языка резко и кровожадно — воздух вокруг вдруг стал напоминать вакуум. Глаза Освальда чуть расширились, рот приоткрылся — волнительно и приятно было осознавать, что он, маленький и незначительный Эдвард Нигма, сумел удивить не кого-нибудь, а Пингвина. Через несколько секунд Освальд уточнил: — Ты хочешь смотреть? Эд кивнул — чёлка подпрыгнула от резкого движения. — Я хотел бы учиться у лучшего. А в последний раз всё закончилось немного… чересчур быстро. Освальд по-птичьи наклонил голову, напряжённо глядя на Эда, и сжал губы в тонкую линию, размышляя. Затем закрыл книгу. — Ладно. Ты хочешь, чтобы я учил тебя, — Освальд оценивающе оглядел его с ног до головы. — Что я получу взамен? — Всё, что угодно. Он выпалил это, не задумываясь, слишком быстро и слишком искренне. Но это было правдой: в конце концов, этот человек был определённо послан сюда самой судьбой. И точно так же, как Эд спас Пингвина от мучительной смерти, так и Освальд спас Эдварда Нигму из оков невежества, в которых он томился. Освальду предназначено было сделать из него того человека, которым он должен стать. Как он мог отказать ему хоть в чём-нибудь? Освальд понял это (конечно же, он понял) — и что-то снова изменилось в его глазах. Темнота в них была теперь другого рода — голодная и расчётливая. Та самая темнота, которая может проглотить тебя целиком, если ты недостаточно осторожен. Это было завораживающе. — Что ж, Эд. В таком случае, мы договорились.?
Адреналин пульсировал во всём теле. В ушах шумело: биение собственного сердца походило на грохот, с которым волна обрушивается на скалу — подавляюще, величественно. Этот шум… напоминал аплодисменты. Они вдвоём стояли на коленях, шурша разложенными на полу газетами. Освальд настоял на том, чтобы на этот раз сделать всё немного… чище. Более традиционно, так сказать. Эд не возражал. Акт первый прошёл без сучка без задоринки — главная демонстрация завершилась чем-то вроде пошагового обучения, произведённого в фирменной манере Освальда. После второго акта, когда Освальд закончил свою лекцию, на сцену был приглашён Эд — и дальше события разворачивались очень быстро. Даже слишком быстро, на его вкус — но, по крайней мере, он в процессе неплохо повеселился. И, похоже, именно это было Эду и нужно. Убийства и/или пытки оказались отличным способом сбросить стресс. Во всяком случае, если подходить к ним правильно, конечно. После того, как был опущен финальный занавес (и после ставшего приятной неожиданностью вызова на бис), всё было кончено. Труп (мужчина, бездомный, примерно сорока-пятидесяти лет, впечатляющая борода) лежал на полу: они оба решили, что пол подойдёт гораздо больше, чем стул, раз уж Эд присоединился к процессу. Так было больше доступа к телу, больше маневренности, больше пространства для них обоих. — Знаете, мистер Пингвин, вот это, — Эд не в силах был сдержать усмешку, — было невероятно увлекательно. — Друг, повторяю в последний раз, зови меня Освальд, — несмотря на упрёк, тот не был по-настоящему рассержен. Глаза Освальда мерцали, исчезли горькие складки возле губ и морщины вокруг глаз. По всей видимости, это принесло некоторую пользу им обоим. Усмешка Эда стала шире. Да, урок был невероятно наглядным — никогда ещё фраза «вооружён знанием» не подходила к случаю более, чем сейчас. Благодаря довольно основательной манере преподавания Освальда Эд теперь точно знал, где под беззащитной тонкой кожей скрываются болевые рецепторы. Сколько давления нужно применить. В каком количестве кровопотеря доведёт до обморока. Когда остановиться, чтобы не довести до болевого шока. И весь мастер-класс уместился в головокружительные двадцать семь минут. Освальд мог бы сколотить состояние на подобных уроках. Смотреть, как Пингвин работает, было познавательно. Но просто смотреть на Пингвина — нет, смотреть на Освальда — от этого захватывало дух. Что-то в нём изменилось, как только нож лёг в его руку. Он мог переключать это присутствие, как радиостанцию в машине. Воздух был наполнен треском предвкушения, будто перед далёкой грозой. Метаморфоза была мгновенной: из раненого человека он превратился в смертельного хищника. Намерение и цель сквозили теперь в каждой линии его тела. Эд смотрел, как Освальд Кобблпот исчез — и Король Готэма занял его место. — Я хорошенько подумаю, что ты можешь сделать для меня в благодарность. Эд не сразу понял, что Освальд что-то сказал. Он моргнул, сфокусировав взгляд всего на мгновение позже, чем нужно — и Освальд уже отвернулся, едва уловимо усмехнувшись. Отчего-то это вынудило Эда сглотнуть. Освальд перевёл взгляд на труп на полу и потянулся извлечь оружие, которое торчало в теле субъекта под странным углом. Эд воспользовался представившейся возможностью, чтобы безнаказанно его разглядывать. Упиваясь всем происходящим, он заносил в мысленный каталог каждое движение, каждый вдох, каждый звук — и помещал их в папку с пометкой «ценное» в своей голове. Это опьяняло. Быть так близко к Королю Готэма. Так близко, что он мог до него дотронуться. Это было за гранью любого могущества, законного или нет — знание, что он, совершенно обычный Эдвард Нигма, ел с ним за одним столом, смеялся с ним, убивал с ним. Эд сбился с дыхания. Он никогда не чувствовал ничего подобного. И он хотел большего. Погоди-ка. Эд нахмурился: какая-то мелочь раздражала его взгляд, как ошибочный символ в уравнении. Когда Освальд снова выпрямился, чуть наклонив голову, воротник полосатой пижамы сдвинулся, обнажая шею. Его кожа была бы безупречно белой — если бы не была сейчас забрызгана красным. Должно быть, не заметил нескольких случайно попавших на него капель крови. И это после всего труда, которого стоила им аккуратность... Ну, это просто никуда не годится. — Мистер Пингвин, подождите, у вас тут что-то попало на… Освальд открыл рот; но что бы он ни собирался сказать — слова так и остались непроизнесёнными. Оглядываясь назад, Эд часто размышлял, что это могли быть за слова. Он так никогда и не узнал об этом. Потому что тогда, впервые в своей жизни, Эдвард Нигма перестал думать. Импульс и инстинкт. Это казалось таким естественным. Нормальным. Словно он имел полное право наклониться, сократить всё остававшееся между ними незначительное расстояние и лизнуть. Всего лишь краткое, быстрое движение языка вдоль шеи Освальда. Мимолётное. Едва ли секунда контакта. Едва ли что-то существенное. Но этого было достаточно. На вкус Освальд отдавал железом. Железом, пеплом и ещё чем-то незнакомым, чем-то таким же насыщенным, крепким и горьким, как красное вино — уникальная смесь, которая могла принадлежать только Освальду Кобблпоту, никому и ничему больше. Здесь было всё в одном: пьянящая смесь из дикости и цивилизованности. Яд и удовольствие. Липкий жар поднялся откуда-то из живота Эда, когда он осознал: Освальд был вкусным. Конечно. Каким ещё он мог бы быть?ещё
Освальд застыл, как только язык Эда коснулся его кожи. Неестественно застыл. В обычных обстоятельствах это было бы предупреждающим знаком. Сигналом тревоги, бьющим по ушам и отчётливо приказывающим: прекрати, извинись, раскайся в содеянном, и только тогда ты, возможно, выживешь. Эд не послушал. Вкус Освальда всё ещё так остро чувствовался на его языке.я хочу ещё
Эд колебался. Его рот был так близко к шее Освальда. Знакомое ощущение катарсиса накрыло его с головой: он отпускал себя, сдавался своей тёмной стороне, позволял ей победить и захватить себя целиком, становился с ней одним целым. Не в первый раз он с распростёртыми объятиями приветствовал эту тёмную и первобытную часть себя — и каждый раз подчинение ей всё больше ощущалось, как настоящая свобода.мне нужно больше
Было слышно только их дыхание, поверхностное и идеально синхронизированное. Эд посмотрел вниз.ещё немного крови осталось — не волнуйтесь, я это исправлю
Он наклонился. На этот раз медленнее, чтобы Освальд догадался о его намерениях. Тот ничего не сказал. Единственным доказательством, что Освальд вообще что-то почувствовал, было то, как судорожно он схватил Эда за лацкан пиджака. Чтобы удержать его или чтобы оттолкнуть — Эд не имел понятия, однако ни единого движения, чтобы ему помешать, так и не было сделано. Эд воспринял это как разрешение. На этот раз он не торопился. На этот раз он делал всё нарочито медленно: провёл всей длиной языка по коже, дюйм за дюймом, убеждаясь, что захватил по пути каждую каплю. Он закрыл глаза, сосредотачивая всё внимание на других чувствах: смаковал все оттенки вкуса во рту — было горько и сладко, солёно и остро в одно и то же время; наслаждался ощущением того, как шершавый язык скользит по нежной, мягкой коже. Целиком и полностью мучительно, и вкусно, и прекрасно.ты прекрасен ты так прекрасен Освальд я хочу слизать с тебя каждый дюйм твоей кожи вскрыть тебя слой за слоем и увидеть какие секреты ты скрываешь внутри что тобой движет что делает тебя совершенным я не причиню тебе вреда я бы никогда позволь мне лизать твои кости вкусить твоё сердце пить твою кровь и пот и все твои соки и всё будет таким вкусным и едким и сладким ты я хочу тебя я хочу тебя поглотить Освальд позволь мне дать тебе всё сделай то же для меня сделай что угодно всё что захочешь мучай меня пытай меня убей меня только позволь мне сперва насладиться тобой ты нужен мне я никогда не нуждался ни в ком так сильно ты прекрасен ты так прекрасен так
Кровавая линия тянулась поперёк сонной артерии — там Эд и закончил. Его рот закрылся с влажным хлюпающим звуком, и он проглотил слюну. Губы замерли точно над пульсом, бившимся под таким тонким слоем кожи. Освальд под ним едва уловимо сжался. Его сердце билось так быстро — на секунду Эд даже забеспокоился, как бы оно не сломалось. — Эд… Слово ударило, как электрошок — он больше почувствовал его, чем услышал. Голосовые связки Освальда находились так близко к уху Эда: он мог бы поклясться, что их вибрация отдавалась в каждой его кости. Голос Освальда был пронизан чем-то неопределимым и почти дрожал от эмоций. Он звучал одновременно гневно и отчаянно, предупреждал остановиться и звал продолжить. В один короткий слог было вложено больше значений, чем в тысячи тысяч слов.я ждал тебя так много лет я ждал и теперь ты мой я хочу тебя я нуждаюсь в тебе и ты мой ты…
Дззззззззынь-дзззззынннь Телефонный звонок прорезал тишину, как крик. Эд почувствовал, как от этого звука подскочил пульс Освальда. Его собственный пульс наверняка подскочил тоже. Ни один из них не пошевелился. Дзззззззззззззззззззынь-дзззззззззззыыыыыыынннь — Тебе стоит ответить, — голос Освальда был легче пёрышка. ДЗЗЗЗЗЗЗзззззззззззыыыыынннь-ДДДЗЗЗЗЗзззыыыынннннь Эд испустил долгий, жаркий вздох в шею Освальда. И услышал тихое шипение в ответ: — Если ты не возьмёшь трубку, я возьму. Эд встал одним слитным движением, мучительно стараясь никак не коснуться Освальда в процессе. Воздух в квартире чувствовался густым и вязким, как патока, пока он пересекал комнату. Старался шагать ровно и уверенно. Как будто ничего не изменилось. Как будто каждая клетка его тела не горела в огне, как будто он не чувствовал себя сейчас более живым, чем когда-либо ещё. Как будто он вовсе не был готов прямо сейчас убить любого, кто за каким-то чёртом посмел звонить ему именно в этот момент. Его пальцы дрожали от переполнявшей его энергии, когда он достиг телефона. Звонивший даже не дождался его ответа. Это был Джим Гордон. Разумеется. Горький голос где-то позади его сознания выплюнул едкие, злые слова, что конечно же, конечно же, только Джим Гордон мог быть тем, кто встанет между ним и Пингвином. Это было больше похоже на краткий разбор полётов, чем на беседу. Серия приказов: Эд нужен в участке. Требуется экспертиза криминалиста. Срочно. Звонок закончился, а Эд так и не сказал ничего, кроме «мхммм». Втайне он этому был даже рад. Он не был уверен, что справился бы с голосом. Не тогда, когда горечь Освальда всё ещё была такой плотной на языке. Неизвестно ещё, что эта токсичная коллекция ферментов и жидкостей могла сделать с его речью и как повлияла бы на его выбор слов. Эд медленно положил трубку. Он не стал пока оборачиваться. Сейчас, когда оставались считанные секунды до того, как он увидит лицо Освальда и его глаза, ничто не наполняло его большим ужасом. Вероятность повернуться и встретить взгляд, полный ярости и отторжения, а затем получить нож в живот, росла по экспоненте. Опасность была как никогда реальной — но всё, что Эд ощущал, это смесь страха и воодушевления, коктейль из нервов и адреналина. К этому можно и привыкнуть. Ты даже не понимаешь, насколько ты безнадёжен. Он позволил тишине продлиться ещё немного (восемьдесят две секунды), пока не ощутил в лёгких достаточно воздуха, чтобы говорить. — Прошу прощения, это по работе. Видимо, никак не могут без меня обойтись. Я должен идти. Хорошо. Получилось хорошо. Его голос звучал лишь слегка напряжённо, как если бы он забылся на мгновение, но уже очнулся. Голос не дрожал, не хрипел и вообще не отразил ни одной из охвативших его эмоций, которые раздирали горло когтями на пути к свободе. Эд принялся ходить по квартире, не глядя на Освальда. Ему нужно было найти свою сумку. — Я вернусь… как только возможно, чтобы убраться. Это не займёт много времени. — Я обо всём позабочусь. Голос Освальда рассёк воздух, как нож рассекает плоть. Он звучал мягко, но не… не отличался от нормального. Ничто в нём не предполагало убийственных намерений. Или, возможно, убийственное намерение содержалось в самой фразе. Эд не был уверен: ему всё ещё так многому предстояло научиться. И не в этом ли и заключался весь смысл сегодняшнего вечера? Прекратив поиски, он наконец рискнул оглянуться. Освальд всё ещё стоял на коленях, уставившись на труп безо всякого выражения — черты его лица казались холодными и отрешёнными. Демонстративная маска или искренний признак того, что он погрузился в какие-то свои размышления? Эду не хотелось гадать. Освальд казался ужасно маленьким в этот момент. — Вы уверены? Освальд вяло взмахнул рукой, отпуская его. Эд сглотнул. Желание продолжить там, где они остановились, было почти непреодолимым, вожделение всё ещё сворачивалось ослепительной раскалённой спиралью вдоль спины. Так легко было бы забыть о Джиме, сократить расстояние между ними и просто окунуться с головой в наслаждение. Так легко, так правильно, это казалось чем-то таким же естественным, как сомкнуть руки на шее мисс Крингл и сдавить… А! Его сумка всё это время была возле двери. Вот он растяпа. Он же знал это, разве нет? Эд поспешно набросил пальто. Он должен был уходить, сейчас же, пока у него оставалось достаточно силы воли, чтобы остановить себя и не сделать чего-нибудь невероятно глупого. С тех самых пор, как Освальд впервые открыл глаза в его крошечной квартирке, весь самоконтроль Эда просто вылетел в трубу. Если он не сбежит прямо сейчас, тогда он сдастся, отпустит себя, развернётся и... — Ты мой должник, Эд. Не забывай об этом. Эд ощутил, как у него внутри всё мгновенно похолодело. Каждый сантиметр его кожи обожгло морозом. Эти слова, произнесённые так мягко, почти ласково, несли в себе обещание железа и крови: Ты за это заплатишь. Не оборачиваясь, Эд сказал едва слышно: — Мои извинения. За что именно он извинялся? За уход, за импульсивность — или за трусость, которая снова не позволила ему заполучить то, что он хочет? Этого он не знал. Он не стал дожидаться ответной реакции Освальда на это извинение. Замок на двери защёлкнулся за его спиной.~ Язык ~