Проказа

Он бьёт меня по лицу, но я лишь смеюсь. Я, Инее, последняя графиня Рамирес. Я, прокажённая, которую везли в приют, лишённая всего — дома, семьи, любви... По губам течёт тонкая струйка крови. Плевать. Теперь мне на всё плевать. Это хорошее настроение, мне оно нравится больше, чем страх, охвативший меня сначала когда у меня нашли проказу, а потом когда проклятые британские свиньи убили моих мать и отца. Да, они везли меня в лепрозорий, это правда. Да, у отца не нашлось для меня ни одного доброго слова — впрочем, их не находилось никогда, это тоже правда. Но всё равно мне было страшно. Теперь нет. Даже когда я гляжу на мужчину, который сейчас находится рядом со мной — мне хорошо. Я смеюсь. За это и получила по лицу. Капитан Шарки... Нет, ну это действительно смешно: великого пирата, о котором слыхала даже я, девица благородного рода, оберегаемая от всей грязи мира, победил не галеон Его Величества, не бравый кабальеро со шпагой наголо, а слабая, хрупкая женщина! Победила, наградив проказой. Как же это смешно! Он бурчит что-то (видимо, непристойное) и вновь берётся за вёсла. Гребёт резкими, сильными движениями. Мы посреди моря, и никому нет до нас дела. Возможно, я умру с голоду. Возможно, он меня съест. Мне безразлично. В последний миг своей жизни я буду знать, что сполна расплатилась за смерть матушки, отца и кормилицы. Я снова смеюсь, и он внезапно скалится мне в ответ. Его шея и лицо выпачканы белой пылью — той, которая сыплется с меня. Он будет гнить заживо, так же, как я. Он больше никогда не станет нападать на испанские корабли. Его собственный только что скрылся из виду, но я нисколько не беспокоюсь — без капитана Шарки они все покойники, просто не знают об этом. Я поворачиваю голову и плюю им вслед. Раньше я никогда бы ничего подобного не сделала. Благовоспитанной идальге даже думать о подобном не следует! Слюна падает в океан: каплей больше, каплей меньше. А он... он внезапно разражается страшным хохотом, подобного которому я ранее не слыхала. Всё-таки он страшный, капитан Шарки... Нет! Не думать об этом! Нельзя! Поворачиваюсь на его хохот. Капитан Шарки глядит на меня так, как мог бы, наверное, глядеть идальго... если бы я была портовой девкой. Похотливо и гадко. Но что уж теперь, когда мы оба, по сути, мертвы! — Ты всё-таки пламя, — говорит он мне на ломаном испанском и откладывает вёсла. Его руки тянутся ко мне, хватают за юбку и резко задирают её вверх. Юбка мокрая, она облепляет мне лицо, я чихаю и кручу головой, пытаясь высвободиться, и ладонь капитана Шарки ложится мне на горло, безошибочно нащупывая его в ворохе тряпок. Ещё не удушение — просто предупреждение: двигаться не стоит. Наверное, если я захочу, то смогу сопротивляться. Может, даже потопить лодку. Но я не хочу. Его пальцы в мозолях, и когда они исследуют меня, то царапают кожу между бёдер. Затем один забирается мне между ног куда глубже, и я ахаю от этого неожиданного вторжения. — Virgin, — говорит капитан Шарки, и я без перевода понимаю его чудовищный язык. Ну да, девственница. А он действительно считал, что я развлекалась со всеми мужчинами, встреченными на жизненном пути? Впрочем, на его корабле я вела себя... распутно. Даже не знаю, более распутно, чем сейчас, когда валяюсь с задранным подолом, или всё-таки менее? В конце концов, здесь и сейчас мне угрожают, а тогда... Тогда я надеялась обнять как можно больше мерзких мужчин, собравшихся в каюте капитана Шарки. Обнять и наградить проказой — той ужасной болезнью, которая сжирает меня изнутри. Жаль, что удалось зацепить только одного — зато какого! Тут мои мысли прервались, ибо тело пронзила жестокая боль. Я забилась, но широкая ладонь тут же сдавила мне горло, и я сдалась под этим свирепым натиском. Почувствовав мою слабость, пират задвигался во мне, и я стонала, пытаясь принять позу, в которой боль будет не настолько сильной. Время от времени руки пирата сжимали мою грудь или ягодицы, и это было... Это было странно. В какой-то момент Шарки снял с моего лица юбку. Солнце ударило мне в глаза, и я выгнулась, сама толком не осознавая, что творю. — Говорю же — моё пламя, — шепнул Шарки, склонившись к моему уху и обдавая меня запахом крепкого табака и застарелого перегара. Мне стало противно, и в то же время новое чувство, названия которому я не знала, крепло в моём теле. Я хотела стать его пламенем. Хотела выжечь его дотла, чтобы зарево достигло небес, и ангелы закрыли бы лица от ужаса сотворённого мною. Я не знаю, что это было, но это чувство оказалось моим спасением, и я держалась за него, как не держалась даже за руку кормилицы. Изнемогая под тяжестью его тела, я внезапно поняла: всё то, что я затеяла, — напрасно. Он слишком силён, этот безумный бандит. Слишком вынослив. А вдруг он сумеет справиться и с проказой? Маловероятно, конечно, но капитан Шарки известен тем, что периодически совершал немыслимое. Зачем, ну зачем я не сопротивлялась? Хотя Шарки наверняка должен уметь хорошо плавать. Впрочем, если поцарапать мерзавца, то акул может привлечь запах крови... Мысли лениво бродили в моей голове, а тело пребывало в каком-то странном оцепенении. Завершив соитие, капитан Шарки позволил мне отряхнуть юбку и вновь взялся за вёсла. Всё его тело выражало омерзительное довольство. Вечером он поделился со мной провизией — странно, учитывая, как этот мерзавец ко мне относился. Или он уже воспринимал меня чем-то вроде своей собственности? Небо над нами стало чёрным, на нём, словно дыры на траченной молью шали, проступили звёзды. Шарки всё грёб и грёб, не ведая усталости, я же задремала. Когда я проснулась, был уже новый день, а пират прыгал в лодке, удивительным образом умудряясь не раскачивать её. Видимо, сказался долгий опыт морских походов. — Остров! — кричал Шарки, словно безумный, потрясая руками. — Ты понимаешь, дура? Остров! Мы спасены! И верно: впереди виднелась земля. Я молчала. Шарки вновь меня переиграл. Он останется в живых на какое-то время, мы не погибнем вместе. Мои родители пока не отмщены. Но я ещё попытаюсь с ним поквитаться! Видит Бог, я попытаюсь убить его. Я попытаюсь. Я, Инее, последняя графиня Рамирес... Выписка из судового журнала пятидесятипушечного корабля "Геката" флота его величества во время рейса по Карибскому морю. «26 января 1726 года. Сегодня, поскольку солонина стала непригодной для еды и пятеро матросов заболели цингой, я приказал отправить две шлюпки на берег к северо-западной оконечности Эспаньолы для поисков свежих фруктов и диких коз, которыми изобилует этот остров. Семь часов пополудни того же дня. Шлюпка вернулась с большим запасом фруктов и двумя козами. Шкипер Вудраф сообщает, что вблизи места высадки на опушке леса был обнаружен скелет женщины, одетой в роскошное платье европейского покроя, из чего можно заключить, что она принадлежала к знати. Ее череп был пробит большим камнем, который валялся поблизости. Рядом находилась хижина, и по некоторым признакам, как-то: обгорелые дрова, кости и другие следы, — можно было убедиться, что в ней некоторое время жил человек. На берегу ходят слухи о том, что в этих краях в прошлом году отсиживался кровожадный пират Шарки, но никто не знает, отправился ли он в глубь острова или был подобран каким-нибудь кораблем. Если он снова в море, молю бога направить его под наши пушки».