* * *
Аллен неторопливо зашёл в свою комнату. Уже прикрывая дверь, он почувствовал что-то неладное, а когда глаза привыкли к темноте, то Уолкер осознал, что являлось причиной его предчувствия. — А я смотрю, ты совсем не боишься, что тебя найдут? — обратился Аллен, проходя вглубь комнатушки и зажигая лампу. — В этой организации слишком плохая система безопасности, малыш, и даже если меня заметят, я успею скрыться, — парировал голос. — Допустим. И зачем ты пришёл в тот раз? — Как грубо. Будто и не родной. Неужели я не могу проверить своего малыша? — Я, кажется, просил так меня не называть. — Ну ладно, юноша, не дуйся, иди сюда, — Тики развёл руки, намекая на обнимашки, — вот, видишь, совсем другое дело, — добавил он, когда Аллен, вздохнув, шагнул в объятья. — Я скучал, — прошептал Уолкер, обнимая мужчину в ответ. — Мы не виделись неделю от силы, малыш. — А я скучал. В этом дурацком Ордене трудно дышать. Я хочу домой. — Тише, тише, — Тики ласково гладил Аллена по голове, — скоро все закончится. Найдём Сердце. Оно долго прятаться не сможет. — Ага, — хихикнул Уолкер, — столько сотен лет успешно скрывалась, а тут такой подарок мне любимому. Ладно, надо информации побольше про Ватикан разузнать, Неа воскресить, а там я весь твой, — Аллен посмотрел Тики в глаза и улыбнулся. — Эх, малыш, ты забываешь одну важную вещь, — прошептал Микк прямо в губы подростку, — ты и так мой, — и нежно поцеловал. Аллен ответил, несмело кладя ладони на не сильно широкие, но надежные плечи. Они полулежали в уютном гнездышке из рук, упершись в подушки, время от времени целуясь. Уютное молчание успокаивало, давало расслабиться после миссии — Аллену, и после очередного похода на рудники — Тики. Ной почти задремал, когда услышал тихий голос разомлевшего Уолкера: — Тики-и-и, — чуть протянув, лениво позвал он. — Да, малыш, — на свой страх и риск нарушить такую атмосферу, отозвался Микк. — Что такое любовь? — вопрос поставил Ноя в тупик. Но он порылся в своей памяти и выдал: — «Я пришел к мудрецу и спросил у него: «Что такое любовь?» Он сказал «Ничего» Но, я знаю, написано множество книг: Вечность пишут одни, а другие — что миг… То опалит огнем, то расплавит как снег, Что такое любовь? «Это все человек!» И тогда я взглянул ему прямо в лицо, Как тебя мне понять? «Ничего или все?» Он сказал улыбнувшись: «Ты сам дал ответ! : «Ничего или все!», — середины здесь нет!»*» — А как понять что любишь? — следующий вопрос от слегка дезориентированного монологом Тики Аллена. — Ты должен сам это понять. Все люди разные, малыш. К тому же они люди. А мы, как ты понимаешь, нет. «Любовь» слово само себе однозначное — любят партнеров. Нередко, на всю жизнь, — мужчина сделал небольшую паузу, переводя дух, и продолжил, — Еда может нравиться на вкус. Нельзя сказать «я люблю данго», не имя при этом ввиду партнерство. Нельзя слово, которое используешь для того, чтобы подчеркнуть желанность и привлекательность возлюбленного, использовать для чего-то другого. Это его обесценивает. Потерю половины себя не возместить ничем, именно поэтому нельзя говорить «люблю» без повода. — Да ты сегодня философ, — удивленно проговорил Аллен, заинтересованно подняв на него взгляд. Тики откинулся на подушки и лениво взирал в потолок. Рука, обнимающая экзорциста, кончиками пальцев касаясь волос, перебирала их. Вторая была закинула за голову. — Да, бывает. Когда долго живешь, кажется, что знаешь если не все, то многое. А что со знаниями этими делать? Нечего, в принципе. Не Первому же уровню Омар Хайяма зачитывать. — А мне? Мне зачитаешь? — Аллен привстал, невольно уходя от ласкающей его руки. Тики на сей факт печально вздохнул, сел повыше и притянул мальчика обратно. — Когда-нибудь в другой раз обязательно, — прошептал Тики на ухо, — а пока давай просто посидим. Так они лежали, обнявшись и лениво целуясь. Аллен тихонько мечтал о том, как они смогут не скрываться, а спокойно после пойти на кухню, выпить горячего шоколада, который его когда-то очень давно научил готовить Мана, сесть с кружками на диванчике и наслаждаться атмосферой спокойствия и уюта. Он вздохнул, понимая, что это будет ой как не скоро. Но кто запрещал помечтать? Верно, абсолютно никто. Радовало то, что в тот день он так никому и не понадобился. Комуи от него отвадила добрая и понимающая Линали. Отчет сдал Лави. А следовательно, весь день они посвятил только себе и Тики. Даже Неа молчал. Всю ночь они так же провели вместе, но под утро Тики пришлось уйти, чтобы не попасться на глаза Шерилу, который в виду личных принципов не одобряет внеплановые для него ночёвки вне дома, и встает, зараза, рано. Вот и приходилось идти на жертвы, дабы подольше побыть с Алленом. Тот, сонный, в одном свитере (ибо в Башне было холодно круглый год, а спросоня это чувствовалось ещё лучше), провожал его, долго целуя стоявшего уже у порога Тёмного Ковчега. Наконец, Тики оторвался от него и, не глядя, шагнул во Врата. Провожая его тоскующим взглядом, Аллен вернулся в кровать, но сон не хотел возвращаться, так что экзорцист оделся в более привычную одежду и спустился в столовую, где, слава Графу (чтоб ему снился Кросс), уже был Джефри. Очереди не было. Взяв свою еду, он устроился за привычным столом. Не омрачало настроение ещё больше только одна вещь — он передал Тики небольшой лист бумаги, который попросил отдать Графу, и на котором была изложена просьба нарыть информации на одного темноволосого мечника — что-то в нём было не так, да и Неа говорил, что вроде как уже когда-то его видел.* * *
Тики вернулся спустя пару дней — в руках была приличная стопочка бумаги, среди которых были и вырезки из газет, и просто исписанные рукой Графа листы. — Спасибо, Тики, — сказал Аллен, принимая стопочку и откладывая её в ящик стола, закрывающийся на ключ. — Ты останешься? — со скрытой надеждой спросил Уолкер, обнимая за талию. На узкие плечи опустились руки Микка. — Ненадолго — Шерил просил не задерживаться, — ответил мужчина. — Сколько у нас есть? — Два часа. — Хорошо. Два часа прошли спокойно, и расставаться в очередной раз было тяжело. Тем более когда вне теплых рук был холодный враждебный мир. Аллен подавил вздох и пошел к столу — пока была возможность, стоило прочитать то, что передал ему Граф. Как Аллен все дочитал, ужин уже закончился. С хрустом потянулся, выпрямляясь. В голове лениво текли мысли. Ха. Надо же, как всё выходит. И мучиться долго не надо. Стоило поймать Канду и расспросить об этом. И заодно вернуть должок за «спектакль и цирк». Буркнув что-то нелестное, экзорцист направился в комнату Канды, стараясь держаться теней — не хотелось объясняться куда он пошёл. Но Канда нашелся раньше — на одном из немногочисленных балконов Башни Чёрного Ордена. Аллен подошел и прислонился к стене в метре от мечника. — Нэ, Канда, — позвал Уолкер, привлекая внимание. — Неужели ты думал, что не попадешься? Тебе следовало хотя бы менять имена по ходу истории — это мог заметить не я. Были замечены случаи в истории, где участвовал темноволосый мечник, зовущий себя Кандой. Где твоя фантазия? — Аллен честно старался не насмехаться — ему не нужно было, чтобы мечник сбежал. — Может ты и есть Сердце, а? — «ткнул пальцем в небо» Аллен и… попал. Канда резко повернулся к нему, приставляя меч к горлу. — Скажешь ещё хоть слово, и больше никогда не сможешь говорить. Мертвые не говорят, — зло прошипел брюнет. Однако пульс мальчика не сбился ни на мгновение. — Услуга за услугу, Канда. Я буду молчать, — серьёзно говорит Аллен. Вот где его мозги? Если скажет это Графу, то может на все четыре стороны валить. Но слова уже произнесены. Мечник смотрит недоверчиво, но оружие медленно отпускает. Аллен нерешительно разворачивается и удаляется, чувствуя на себе пронзительный взгляд горящих глаз. Всё же ему придётся помучиться... * Омар Хайям.