Быть магом

— Каково это — быть магом? — Алистер наконец задает вопрос, мучивший его уже довольно долгое время. — В двух словах. И Солона понимает, что не может ответить на него ни в двух, ни в двухстах. Слишком о многом можно рассказать. Рассказать о тонкой грани между этим миром и Тенью, ощущаемой почти физически во время проведения ритуала призыва. О волнующей дрожи в груди, когда из раскрытых веером рук впервые вырывается так долго и тщательно подготавливаемое заклинание. О совершенно детском восторге, когда учитель хвалит идеально приготовленную тобой мазь от ожогов. Когда ты чувствуешь себя всемогущим, лаская в ладонях мягкий и послушный пальцам сгусток шаровой молнии. Рассказать об этом? Или… Или о том, как однажды утром тебя стаскивают с кровати, как дают пять минут собрать немудреные пожитки и под громогласные завывания матери в закрытой повозке увозят прочь от дома, где ты провела все свои недолгие детские годы. От дома, который никогда толком не был для тебя домом, но который, тем не менее, был. О том, как тебя, испуганного и ничего не понимающего ребенка, впервые оторванного от маминой юбки так надолго, заводят в полумрак коридоров, и как тяжелейшие двери смыкаются за спиной, отрезая от внешнего мира. О неожиданно острой боли где-то внутри от фразы «ты магово отродье и никогда не покинешь Башни», брошенной седовласым храмовником с презрением в льдисто-голубых глазах. Или, может, рассказать о страхе? О постоянном неотступном страхе, преследующем тебя каждый день, каждый миг. О страхе, что окажешься слишком слабой, поддашься искушению и не сможешь обуздать демонов. О страхе почувствовать холод стального клинка, с чавканьем входящего в твою одержимую плоть, и уже на последнем ударе сердца услышать горькое «а ведь она была так талантлива». Кроме того, можно рассказать о солнце. За десять с лишним лет Солона видела его столько раз, что можно пересчитать по пальцам одной руки, и каждый запомнился по-своему. Впервые ей разрешили выйти во внутренний двор через три года после начала обучения. Был зимний день, так что в холщовой ученической робе она мгновенно закоченела до кончиков пальцев. И два месяца потом провалялась с воспалением легких. Второй раз она увидела солнце в шестнадцать, весной, когда в крохотном крепостном саду как раз начинали цвести тюльпаны. В тот день она обнаружила у себя непереносимость цветочной пыли. Вот так Солона увлеклась травничеством, в первую очередь вызубрив до скрипа рецепт отвара от аллергии. …А после третьего раза ее забрали на Истязания. Вообще, признаться, рассказать можно многое. Можно вспомнить, как плакала ученица, чья койка находилась рядом с кроватью Солоны в общих комнатах, по своему близкому другу, который поддался демону в Тени и был убит одним жестким рубящим ударом храмовничьего клинка. Или поделиться, как долго не сходят с запястий следы сильверитовых кандалов, после того как просидишь, скованная ими, в подземельях Башни хотя бы несколько дней. Или еще можно поведать, как держишь за руку женщину, у которой отняли ребенка сразу после двенадцати часов долгих и мучительных родов, и как пытаешься хотя бы этим простым прикосновением поддержать и ободрить бедняжку, в мгновение ока постаревшую, кажется, на добрую сотню лет. Можно сказать о жгучем желании перерезать глотку хотя бы одному храмовнику — одному из десятков, разгуливающих по цитадели как хозяева. Сказать о мечтах, в которых ты разбиваешь свой филактерий и взрываешь к демонам всю Башню, чтобы хоть на миг ощутить на коже шепот ласкового ветра и тепло солнечных лучей — пусть даже это повлечет за собой необратимые последствия для всех твоих собратьев по всему Тедасу. Солона может многое рассказать о том, каково быть магом. Но, наверное, бывшему храмовнику не стоит об этом знать. Она касается кончиками пальцев его колючей щеки, давно позабывшей в вечных походах знакомство с бритвой, смотрит прямо в глаза, слегка пожимает плечами, улыбается чуть неловко. — Абсолютно ничего интересного, — говорит Солона и вновь опускает голову на теплую грудь любимого, обнимающего ее в маленькой, тесной, пропахшей костром палатке. ~ А где-то далеко, на озере Каленхад, над пепелищем башни ферелденского Круга все еще поднимается угольно-черный дым.