Дикие сливы. Часть 2.

      …Декс проснулся на рассвете, еще до восхода солнца, и, жадно дыша, впитывал остро-прохладный ветер, пахнущий дикими сливами и смолой.       Это стало уже привычной галлюцинацией: с момента разлуки с молодым мужем, его запах мерещился повсюду, преследовал во сне и наяву, сливовый вкус имела питьевая вода, а красное вино — смоляной, горьким мускатом тянуло от вечернего костра и от лошадиной сбруи, вот только Текса во плоти никогда не оказывалось рядом.       Падающий Дождь глядел в зеркало воды, слушал воздух и землю, угощал духов и все повторял одно и тоже:       «Нить разлуки еще не спрялась до конца», — до того самого дня, в который молча оседлал своего пони и также молча покинул деревню, чтобы отправиться «на другой конец нити».       Утренняя заря трижды поменялась местом с вечерней, а затем прошла еще одна ночь и наступило еще одно утро, пока ветер прерии не разбудил Декса вместе с легким, но ясным и отчетливым ароматом диких слив…       Это могло быть галлюцинацией, но почему-то на сей раз Ричард Даллас твердо знал: это Послание. Послание, которого он так ждал.

***

      Карта все же была нарисована очень грубо и приблизительно, так что на местности оказалось легко промахнуться на несколько миль мимо нужного знака или встретить на пути внезапное непреодолимое препятствие.       И тут на помощь Тексу пришел Падающий Дождь, он уверенно повел его за собой одной ему ведомой дорогой, и не прошло и трех часов, если верить подаренному Ричардом брегету, как вдали показались дымы костров, поднимающиеся над индейскими типи (1). Самих типи было не видно из-за деревьев, но о том, что они приближаются к индейскому поселению, сигналил не только дым — протоптанных троп стало попадаться больше, и кое-где из красноватой земли торчали остатки убранных кукурузных стеблей, а участки жирной техасской глины в речной долине были явно возделаны человеческой рукой. И, чем ближе они подъезжали к поселению, тем отчетливее в воздухе обозначался четкий след присутствия где-то поблизости Ричарда Далласа.       Смоки с разбегу одолел довольно высокий холм, когда навстречу им из рощи показался одинокий всадник, и сердце Текса при одном взгляде на него радостно запело.       — Ричи… — выдохнул он, улыбаясь во весь рот, сорвал с головы шляпу и, замахав ей, крикнул уже во всю силу легких — Ричи! Это я, Текс!       Чутье не подвело, и зрение на сей раз не обманывало: всадник, галопом спускавшийся с холма, размахивавший шляпой, как победным знаменем, был Текс Сойер а-Даллас, его Текс, любимый всем сердцем и желанный каждой клеткой тела.       Падающий Дождь тоже был где-то там, от него веяло свежей прохладой, и запах дождевых капель вплетался в прогретый осенний воздух, как вливается молоко в густой и горячий кофе… но Ричард хотел видеть и чувствовать одного Текса, все остальное могло подождать, и кому, как не шаману, знающему чужие сны, было благословить святую неблагодарность пылкой любви?       — Текс! Теееееекс! — ответил он собственным диким и громким кличем, подобно команчу на охоте, и, раскинув руки в стороны, на расстоянии открыл возлюбленному объятия.       Коня можно было не пришпоривать: повинуясь голосу хозяина, он и так летел, как стрела, пущенная из лука, и конь, шедший под седлом Текса, в свою очередь прибавил ходу без всякого понукания со стороны наездника…       Ричард резко осадил рыжего жеребца в каких-нибудь пятидесяти футах от мужа, сделавшего то же самое; они одновременно спрыгнули с седел и бегом бросились навстречу друг другу, чтобы через несколько секунд яростно обняться прямо на дороге.       Объятия Ричарда были крепкими, как обручи на дубовой бочке, и сладкими, как мед, и у Текса на несколько долгих мгновений закружилась голова, когда они запечатали друг другу уста приветственным поцелуем. И как это он мог заподозрить мужа в чем-то дурном? А даже если и водились за ним какие-то прегрешения перед богом и законом, разве было в том что-то осквернявшее их любовь, вспыхнувшую так ярко и горевшую так чисто в душах обоих, как это только и возможно в союзе истинных? Нет, все это суета и пустяки в сравнении с тем счастьем, что Текс испытал при встрече после всего-то нескольких дней вынужденной разлуки.       — Хвала Триединому, ты жив… жив и свободен! И мы оба свободны теперь ехать, куда захотим! — не размыкая объятий, Сойер заглянул Ричарду в глаза, с наслаждением впитывая его родной запах.       Декс молча прижимал к себе мужа, не позволяя отстраниться ни на дюйм, и чувствовал, как нарастает в нем знобкая дрожь — словно тело, изнуренное долгой тяжелой работой, наконец-то позволило себе отдых, но еще не успело насладиться покоем.       Говорить не хотелось, простые обыденные слова казались лишними, возвышенные признания в любви — фальшью, а подлинных слов, способных выразить все, что Декс передумал и перечувствовал за прошедшую неделю, не существовало в языке бледнолицых.       Падающий Дождь, неслышно подъехавший сбоку, смотрел на пару с улыбкой, но и он сейчас был лишним. Шаман это понимал, ему не требовалось никаких знаков и намеков, чтобы незаметно исчезнуть, раствориться в осеннем мареве вместе со своим флегматичным пони.       Больше всего Дексу хотелось затащить мужа в ближайшую рощу и там повалить на мягкую землю, засыпанную хвоей и сухими листьями, умершими от зноя, забыв про всякую осторожность и сдержанность, но благоразумие и любовь диктовали иное, и ставили препоны неукротимому влечению.       — Я рад, что ты… что ты уже здоров, — наконец, выдавил он членораздельную фразу, и махнул рукой в сторону индейской деревни: — Нам туда.       Текс заметил, что Ричард выглядит измученным — что несмотря на радость от встречи, по лицу его то и дело пробегает тень скорби, и подумал о том, как это непросто — терять преданных людей. И пусть Ланс позорно умер, сделавшись предателем, а жизнь Тони прервала пуля рейнджера, эти двое что-то да значили для Черного Декса, они по-своему любили и уважали его, шли за ним, искали его защиты и покровительства. И оба умерли так внезапно и слишком рано…       Поколебавшись, Сойер все-таки решил, что сообщить про кончину Куина будет правильно:       — Я-то да, уже здоров, а вот Тони… Тони умер три дня назад, и мы похоронили его на нашем кладбище в роще… Хотя он так просил отвезти его в Новый Орлеан. И еще, перед смертью он просил, чтобы я напомнил тебе обещание, данное ему… насчет Дэнни.       Плечи Декса устало поникли под грузом очередной потери — хотя она и была ожидаема, но все равно глубоко ранила и наполняла глубокой печалью.       — Бедняга Тони… Мир его праху. Он не надеялся дожить до старости, однако и встречу со смертью не торопил, старался понапрасну не искушать Черного Джека. Жаль, очень жаль…       Ричард обнял Текса за плечи и прижался щекой к небритой щеке ковбоя:       — Прости, что заставил тебя переживать все это в одиночку… Будь я книжным героем, не стал бы позорно сбегать, спасая свою шкуру, а принял бы неравный бой с ребятами капитана Коула, ради того, чтобы о моей красивой смерти еще пару десятков лет слагали песни в Техасе. Но я не книжный герой и предпочел радости и горести подлунного мира вечному безмолвию и покою небытия. Это не так красиво выглядит, знаю, но ведь живым я нравлюсь тебе чуточку больше?       Попытки Декса шутить были не слишком убедительны, однако пустой разговор «ни о чем» был бы еще худшим вариантом.       Оба супруга — старший и младший — стояли на пороге новой жизни, где им предстояло узнать друг друга с самых неожиданных сторон; каждый из них желал этого, и каждый был смущен, потому что не знал, с чего начать и как подступиться к своим правам и обязанностям после всего произошедшего за последнюю неделю.       И они просто пошли бок о бок в направлении индейской деревни, на сизый дым костров и запах кукурузных лепешек, и лошади, свободные от седоков и поводьев, но не привязанности к своим хозяевам, двинулись вслед за ними.       Тексу тоже стало грустно при вспоминании о Тони. Удивительно, но смерть едкого на язык и порой откровенно неприятного омеги огорчила его куда больше известия о гибели балагура и весельчака Ланса. Но, может, так случилось лишь потому, что Тони спас Ричарда ценой собственной жизни и несколько дней мучительно умирал у него на глазах, искупая тем самым все причиненные обиды, а Ланс оказался предателем, получившим свое по заслугам. Но, как бы то ни было, Даллас абсолютно прав, предпочтя бегство сражению, потому что даже верные близнецы Барнс вряд ли сумели бы защитить его от рейнджеров, посланных по его душу аж из Сан-Антонио.       А с этим вызовом им предстояло разобраться уже вместе, даже если теперь Тексу тоже будет грозить преследование со стороны техасских властей. Сделанный в пользу Черного Декса выбор хоть и поменял круто все представления ковбоя о том, кто есть кто, и за кем правда, но изрядно примирил в нем альфу и омегу. А-Сойер получал новую, полную приключений и риска жизнь, так отличную от той, что вел на ранчо, ну, а о-Сойера не интересовало ничто, кроме возможности быть вместе с Ричардом Далласом, своим законным мужем.       Обхватив Декса рукой за талию, Текс с каждым их совместным шагом ощущал, что напряжение последних дней сползает с его плеч, будто тяжелое колючее одеяло, но, чтобы прогнать окончательно все переживания и боль разлуки, ему было нужно ощутить Ричарда полностью, впустить его в себя, дать себе насладиться им в полной мере… и его тело сладко отозвалось на мысли об этом.       Когда между деревьев показались конусы индейских жилищ и замелькали силуэты обитателей деревни, Текс остановился и, развернув к себе альфаэро, снова припал к его губам долгим страстным поцелуем, воспламеняя кровь, дразня, обещая большее. Потом отстранился и тихо спросил:       — Ты говорил, что индейцы чтут таинство брака… Это так? Они не станут прыгать вокруг твоего здешнего жилища в ритуальных танцах, когда мы захотим побыть наедине?       — Не станут, -улыбнулся Декс, наслаждаясь вкусом любимых губ и мгновенно сгустившимся, теплым и сладким запахом диких слив и красного вина; ладони альфы мягко скользнули на бедра мужа и сперва притянули его поближе, а потом притиснули вплотную.       — Никто нас не потревожит, не бойся. Но… Текс… может быть, ты и сам захочешь увидеть ритуальный танец племени у ночного костра. Это прекрасное зрелище. И весьма возбуждающее. Я ведь обещал тебе незабываемый медовый месяц, и намерен сдержать обещание, несмотря ни на что.       Объятия Ричарда стали еще крепче, а голос понизился до глухого шепота, каким он обычно поверял молодому мужу жгучие тайны любви.       — Ты… как чувствуешь себя после трех дней в седле?.. Выдержит ли твое тело мое накопившееся сладострастие?       Текс довольно кивнул, потерся о бедра альфаэро, доказывая ему немедленную готовность к их собственному ритуальному и чувственному танцу, и так же тихо ответил:       — О, за эти дни я так изголодался по тебе, что сам спешу это проверить… Но, если ты волнуешься о моем здоровье, Ньюбет дал мне с собой почти все свои запасы настоек и трав. С ними мы можем даже повторить наши безумства на кукурузном поле, любовь моя… не опасаясь, что я после этого понесу… Ты ведь не хочешь, чтобы мы обременяли себя потомством? — решился он все-таки прояснить этот вопрос, чтобы дальше между ними и желанием полного обладания ничто не стояло.       Упоминание о потомстве неожиданно смутило Декса и заставило его покраснеть сильнее, чем недавние слова мужа о маленьком Дэнни, «наследстве» от бедного Тони Куина:       — Что? Ты о детях? Я… я совсем не думал об этом в последние дни… что, конечно, характеризует меня как черствую скотину, но так уж оно и есть. Мне никогда не нравилась идея притащить в сей пропащий мир беззащитное зависимое существо, которое не сможет его покинуть иначе, как умерев; так что я был осторожен и не разбрасывал семя направо и налево. С тобой все по-другому, это правда, и мне будет до чертиков любопытно взглянуть на альфо-омежьи мордочки, похожие одновременно на нас обоих. Но…       Ричард отер взмокший лоб, чувствуя себя одним из тех хлыщей и бессердечных пустозвонов, что морочат голову романтичным омежкам, завлекают в постель и сбегают при малейшем намеке на беременность любовника — таких типов неспроста и всегда убийственно высмеивал Тони; но деваться было некуда, любимый выжидательно смотрел на него, и взгляд светло-синих глаз казался очень строгим… вынуждающим говорить «правду, одну только правду, ничего кроме правды»:       — Быть родителями очень хлопотно, особенно для омег, ты мог видеть это по жизни Ньюбета, а с жизнью вечного путешественника и авантюриста, какую я вел до встречи с тобой, дети совмещаются не лучше, чем варенье с гусиным жиром. Тони умер, потому что думал о своем ребенке, и знал, что если он позволит умереть мне — о Дэнни никто не позаботится. Так что, сам понимаешь, такое наследство мы с тобой не можем не принять. А что до наших общих детей… в определенном смысле это было бы прекрасно… но не с нашим нынешним положением и образом жизни.       Разговор становился все более неприятным, потому что Декс сказал уже многое, в том числе и то, о чем наверняка пожалеет впоследствии, но так и не высказал своего главного страха.       Альфе пришлось мысленно взять себя за шиворот и как следует встряхнуть, чтобы заново обрести храбрость говорить правду.       — Ну и вот еще что, Текс… Роды — вещь болезненная и довольно опасная, гораздо хуже, чем потеря невинности. И… ради счастья подержать на руках розовощекого младенчика, я не готов мучить тебя, Текс. Не готов рисковать тобой, твоим здоровьем или даже самой жизнью. И я готов руки целовать твоему папе за то, что он, как видно, рассказал тебе о способах избежать зачатия. Надеюсь, ты не станешь меня за это презирать.       По мере того, как Ричард исповедовался ему в столь непростом вопросе, сердце Текса билось все сильнее — но причиной этого было вовсе не праведное негодование омеги, оскорбленного в лучших папских чувствах, а то, что, похоже, отношение Далласа к детям удивительным образом совпадало с его собственным.       Предупреждение же Декса о родах — и вовсе не приходило в голову неосведомленному в таких сугубо омежьих вопросах ковбою. Он, конечно, наблюдал, как телятся коровы и жеребятся кобылы, но те производили свое потомство на свет легко и быстро. Да и само потомство всего час спустя вставало на ножки, а через сутки резво бегало рядом с родительницей, в отличие от новорожденного братца Марка, который первые дни орал сутками напролет, лишая сна обитателей асьенды и приводя в отчаяние нервного папашу-Ньюбета. Твердо стоять и перемещаться на своих двоих он научился почти год спустя, а бегать и говорить — и того позже…       А сколько прочих хлопот, связанных со здоровьем, воспитанием и обучением юного омежки легло на усталые плечи Ньюби — и вовсе не счесть. Да и теперь, с отъездом Текса, эти заботы никуда не делись, просто стали иными.       — Уффф… — выдохнул он с облегчением и поспешил успокоить мужа — какое презрение, о чем ты? Это я думал, что мне придется перед тобой виниться и оправдываться, потому что у нас тогда все случилось в разгар полного цвета, а потом ты уехал и… ну и Ньюби мне посоветовал не спешить с ребенком, пока все не прояснится, и дал свои капли. И знаешь, я не очень-то рвусь повторять его подвиги на этой стезе…       Декс уткнулся в теплую шею любимого и глубоко вдохнул… Эта особенная близость возбуждала его сильнее, чем самые откровенные заигрывания или вид обнаженного тела, и он снова подумал о том, что мягкая хвоя и сухая листва станут для них не менее желанным ложем, чем бизоньи шкуры и тростниковые циновки на полу типи.       Прошлый Тексов цвет успел потускнеть, и сейчас его сливовый и смоляной аромат куда больше напоминал альфу, чем омегу, да и прикосновения стали дерзкими и властными, как у прирожденного покорителя сердец… Впору было поинтересоваться, где же недавний скромник, скованный и неловкий, стесняющийся силы своих желаний, и восхитительно краснеющий от сладострастных фантазий и неприличных предложений Ричарда Далласа?..       Но Декс не стал задавать риторических вопросов и перешел от слов к делу: прижал мужа к стволу ближайшего орехового дерева и расстегнул на нем рубашку и ремень…       Их голод был вполне обоюден и жаждал скорого и полного утоления, но Текс не хотел делать свидетелями этого всю индейскую деревню, от глубоких стариков до малых детей, копошащихся в пыли возле своих жилищ. Однако, все же позволил Ричарду смелую атаку, распластавшую его по стволу дерева — тоска по его рукам и губам оказалась сильнее природной скромности ковбоя.       — Оххх… Дииик… я так скучал по тебе, любимый мой… — призывно шептал он в темные волосы, и его собственные пальцы спешно расстегивали пуговицы и тугую ременную пряжку, чтобы не оставить между телами никаких преград. Член его быстро налился силой желания, и в голове замелькали вдруг те самые непристойные картинки, где они с Ричардом любили друг друга, сменяя главенство — в точности, как два альфы, когда между ними царит полное равенство. Но одно дело — представлять себе такое, и совсем другое — заговорить об этом, высказать дерзкое желание вслух, не страшась получить немедленную отповедь или даже пощечину…       Но вот Ричард чувствительно сжал зубами его затвердевший сосок и провокационные картинки из головы Текса тут же улетучились, тело выгнулось от болезненного удовольствия, а дыхание сбилось окончательно. Теряя голову и остро желая испытать на себе его страсть, Сойер повернулся к альфаэро спиной и, спустив джинсы ниже колен, притянул его к себе одной рукой, а второй уперся в древесный ствол. Тот было достаточно широк, чтобы за ним они могли еще какое-то время оставаться незамеченными, если никто из деревни прямо сейчас не пойдет в их сторону на ржание лошадей, предоставленных самим себе.       — Хочу тебя… хочу прямо сейчас… — выдохнул он и игриво потерся ягодицами о стоящий торчком член мужа.       Декс изумился легкости, с какой возлюбленный превратился из строгого альфы в полуобнаженного течного омегу, чей головокружительный запах и страстный призыв не оставлял ни единого шанса благоразумию. Они оба сошли с ума, но не уступили бы и секунды сладкого земного безумия за все пасторские посулы призрачного райского блаженства.       — Хватит дразнить меня, тебе это дорого обойдется… — хрипло прорычал разбойник. — Я слишком долго ждал встречи с тобой, моя любовь.       Он сгреб Текса за бедра и, с трудом подавив искушение без всякой подготовки засадить в него член на всю длину, принялся навершием ласкать тесный вход, мгновенно увлажнившийся, и с каждым новым касанием, когда Декс проталкивался чуть глубже, становившийся все более податливым…       — Неужели ты думаешь, что я не готов… оххх… не готов заплатить самую высокую цену… сссс… за то, чтобы иметь удовольствие дразнить тебя?.. — сбивчиво отвечал Текс, помогая Ричарду встречными движениями бедер, а себе — ласкающими поглаживаниями собственного напряженного ствола. Они двигались в едином ритме, и чем глубже член альфы проникал в его тело, тем резче и нетерпеливее кулак ковбоя стискивал свой, горячий и скользкий от первых соков. Внутри все горело и даже тайные врата, не тронутые альфаэро, вновь слегка припухли, раскрылись и сделались призывно-влажными, как будто омежий цвет пробудился с новой силой. Но теперь это уже не пугало Текса, а искушало к повторению их восхитительного соития в самом сердце кукурузного поля.       — Ты возьмешь меня сегодня, как тогда… утром? — спросил Сойер, когда они соединились полностью, и Ричард прижался к его спине, целуя в шею.       Вместо ответа альфаэро мягко закрыл ладонью рот Текса, и, несмотря на сдавленный протестующий стон мужа, подался назад, так что член выскользнул наружу.       — Ты получишь все, что хочешь, моя любовь… — промурлыкал Декс и легко нашел дорогу к другому отверстию, еще недавно столь ревностно оберегаемому от посягательств.       Погрузившись в него по самый корень, он немного ослабил хватку и позволил любимому приноровиться к новой позиции и заново выбрать нужный ритм.       Контролировать возбуждение становилось все труднее — тело Текса настолько чутко реагировало на каждую ласку, и отвечало настолько чувственно и страстно, словно они были не молодоженами, познавшими друг друга лишь пару раз, а многолетними любовниками.       «Падающий Дождь прав… мы встречались в иных мирах… в других жизнях…»       Декс не смог сказать это вслух, его горло пропускало только стоны и рваное, хриплое дыхание, но, пожалуй, такая песня безудержной страсти была куда больше по нраву его горячему муженьку.       Говоря супругу «сегодня» Текс и не подозревал, что он воспримет высказанное пожелание, как указание к немедленному действию, и тут же исполнит его. Но противиться не стал, слишком распаленный, чтобы останавливать мужа или объяснять ему, что имел в виду несколько другое время и место… Теперь же, когда член альфаэро властно вторгся в тайный вход, Тексу оставалось лишь насладиться сполна его размеренными ударами и рождаемыми от них ощущениями сладкой дрожи.       — Прошу, не останавливайся… только не останавливайся… — жарко выдыхал он сквозь стоны, и с острым предвкушением двойной разрядки возгонял свои соки от корня к навершию, пока они не прорвались наружу, обильно забрызгав темно-коричневую кору и траву у корней дерева.       — Охххх… Деееекс… — едва не плача от пронзившего все тело яркого наслаждения, Сойер тут же поймал второе, глубокое, чувственное, расходящееся легкой судорогой от члена Ричарда, и замер, часто и жадно дыша в ожидании сцепки, желанной и все-таки немного пугающей…       Остановить Декса, охваченного горячечным возбуждением алчной страсти, не сумел бы даже огненный дождь; нетерпеливые мольбы и почти судорожные движения любимого на члене подействовали, как спичка, брошенная на порох — вспышка была мгновенной и яркой до головокружения, до временной слепоты…       — Дааааа… да, моя любовь… — не размыкая объятий, прорычал он в шею Текса; желание альфы остаться в теле омеги после первого оргазма было инстинктивным, но и сознательно Ричард хотел накрепко повязать мужа, заставить его бедра и ягодицы еще по крайней мере час танцевать на разбухшем узле, принимать в себя все новые и новые струи семени, до тех пор, пока они оба не окажутся полностью опустошены наслаждением и побеждены усталостью.       «Нет, нельзя… не сейчас… не место…» — шепнул кто-то внутри, и на влюбленного словно повеяло свежим прохладным ветром, похожим на первые отголоски бури.       «Уведи его отсюда, спрячь, пусть он привыкнет быть здесь, и только потом заяви полные права на своего супруга».       Времени на размышления оставалось не больше нескольких секунд, и Ричард со стоном сожаления высвободил себя из все еще тесного плена мужнего тела. Член альфы, неудовлетворенный до конца, жаждущий продолжения страстного поединка, ответил тянущей болью в узле, но рядом с любимым перетерпеть ее было нетрудно.       — Всему свое время, Текси. Сейчас мы должны идти — на индейской территории нам рады, но здесь тоже есть правила.       — Оооо, нееет… — заскулил Сойер, ощутив, как член Ричарда выскользнул из него, едва начав набухать в узле. Толкнувшись бедрами назад, он хотел снова принять его в себя, но Декс еще дальше отстранился, давая понять, что на первый раз он сделали достаточно.       — Вернись… вернись же, дьявол! Мы ведь только начали! — рассердился он не на шутку на раздразнившего его аппетит мужа.       Тело разочарованно стонало, кровь билась в висках, и перед глазами все плыло и туманилось от едва утоленной, но все еще мучительной жажды удовольствия. Его собственный узел набух и болезненно пульсировал в руке, бывшей лишь жалким подобием горячего влажного нутра, и Тексу оставалось только терпеть это, как наказание за омежью уступчивость. Останови он Ричарда в самом начале, они бы теперь уже наверняка устроились в его жилище, и там могли бы неспешно предаваться любовным играм хоть до следующего утра…       Даллас сказал «всему свое время», и альфа-Сойер, раздраженно подтянувший штаны и озабоченный тем, как пристроить в них болезненно-напряженный член, уже хотел было спросить язвительно, отчего эта истина не пришла ему на ум чуть раньше. Но омега придержал альфе язык, не желая омрачать радость встречи ссорой из-за пустяка. К тому же, в голове немного прояснело, волна возбуждения потихоньку спадала, зато после нескольких часов пути и волнительной страстной встречи, пробудился настоящий голод.       Нос Текса тут же уловил дразнящий запах чего-то съестного, что варилось на кострах стана, и он поинтересовался у Далласа с невинным видом:       — Твои друзья-команчи найдут для меня лишнюю миску мясного рагу и кукурузную лепешку? А то мои припасы почти закончились.       В последнем он слегка лукавил — заботливый Ньюбет нагрузил его вьючную лошадь не только годовым запасом снадобий, но и парой мешков с дорожной снедью, годной на то, чтобы в течении недели кормить целый отряд голодных ковбоев. Но за три дня пути вяленое мясо и пресные галеты успели как-то поднадоесть, и теперь живот Сойера властно требовал горячей пищи.       — Не беспокойся. Я сам приготовлю тебе чили и нажарю лепешек, мой мальчик, и мы как следует надеремся кактусовой водкой со льдом и желе из гуавы, — усмехнулся Декс и, схватив младшего супруга за ремень, властно притянул к себе. Он готов был до поры до времени обуздать свою страсть, но не желал отпускать Текса и на несколько шагов в сторону: ведь встреча досталась им обоим дорогой ценой…       Ричард свистнул своему жеребцу, тот ответил на зов хозяина радостным лошадиным «я здесь», и обе лошади Текса неожиданно тоже подали голос. Животные бродили неподалеку и мирно паслись рядом.       Отыскать их не составило труда, и счастливые супруги, взяв коней под уздцы, продолжили путь к деревне.