Тайна

POV Молли Ты секрет. Ты загадка природы и этого поколения. Ты тайна. С такой легкостью разгадывая не по-детски закрученные случаи, рискуя жизнью и осуществляя невероятно продуманные планы, ты всегда остаешься с трудом понятным даже близким людям из своего окружения. Что же происходит в твоей гениальной голове? Сколько жизней ты проживаешь за день, сколько путей проходишь, сколько решаешь задач? Кто-то все еще пытается прочесть тебя, заглянуть в душу, разобраться в поведении, понять​, кто-то бросил эту затею после первой же попытки. А кто-то я. Человек, который ждал, пока ты откроешься сам, с вероятностью данного хода событий менее одного процента. Ведь каждому нужен слушатель. Нет, не такой, которому можно рассказать о своих подвигах, который не будет просто живым объектом для поддержания рассуждений, а человек-тайник, который сохранит, как сокровище, излитую под тяжестью обстоятельств душу. И, как это ни парадоксально, я выиграла эту лотерею, мизерная доля везения хоть раз да сыграла в мою пользу, вселенная ненадолго приняла мою сторону, и ты выбрал меня. Вряд ли ты просто ткнул пальцем, для этого были более явные и значительные мишени. Ты вспомнил про меня, хотя я всегда была не в счет. Я так сама для себя решила, спрятавшись в дальний угол и оттуда наблюдая за тобой, любуясь, восхищаясь, оберегая… Мыслями и невысказанными чувствами молясь за тебя. Какая чушь! Ты бы посмеялся надо мной, узнав, о чем я думаю и о чем прошу. Хотя, скорее всего, тебе было бы просто все равно. Тебе всегда было не до моего существования, я обретала значение только при собственной полезности, в остальное время моя персона просиживала в списке запасных твоих чертогов, или где ты их там хранишь. По крайней мере, я была в этом уверена. Но ты выбрал меня. Этой ночью, когда твоя жизнь и репутация крошились кусочками ломкой пудры на кончиках пальцев, оставаясь на подушечках несмываемым слоем блеклой пыли, ты пришел ко мне. Измученный, подавленный и готовый к низвержению. Ты, возможно сам того не осознавая, открыл мне свою потаенную личность, закованную где-то глубоко внутри, дабы ее никто никогда не обнаружил, которая может болеть страхом, переживаниями и виной перед окружающими. Ты пришел ко мне за спасением. За помощью, которой никогда не умел просить, да и не нужно было. Я была готова на все. Всегда. И ты это знал, просто не придавал значения. Не настолько. Но сейчас моя добровольная жертва, моя беззвучная поддержка и молчание оказались, почему-то, гораздо более ценными, чем беззаветная дружба Джона или профессиональные возможности Грэга. Глядя на твое изможденное уставшее лицо в полумраке небольшой квартиры на окраине Лондона, мне до скрежета зубов, до боли в легких хотелось испепелить, сокрушить всё и вся, что делает тебя таким. Хотелось телом заслонить тебя от всех напастей, бьющих и ломающих тебя, чтобы ты был спокоен и жил привычной жизнью. Убеждая весь мир в том, что ты сверхчеловек, что тебе не нужны сон, еда и общество, что ты черпаешь силы только из разгаданных головоломок и любя их больше всего, ты понемногу, незаметно разрушал самого себя. Всему приходит конец, силам в том числе. Вот этот момент настал и для тебя. Момент падения. В отчаянном порыве и желании хоть как-то помочь, показать, что мне не все равно, поддержать тебя, подбодрить, я неуверенно положила ладонь на твое плечо, привычно затянутое в дорогой и идеально на тебе сидящий темно-синий костюм. Ты едва заметно вздрогнул, как будто отторгая предложенное тебе тепло, презирая его, слишком резко обернулся и впился в меня непонимающим и изумленным взглядом, как будто я нарушила какой-то негласный закон, но в то же время была первой, кто попытался на него посягнуть. Ах да, сантименты… Помеха во всем. Конечно. Почти неслышно прошептав короткое «прости», я отдернула руку, тут же сцепив ее с другой в замок, дабы не натворить еще больше глупостей и опустила глаза, чувствуя, как щеки начинают рдеть. Я все всегда делала невпопад: одевалась, говорила, вела себя. Даже тогда, когда, казалось бы, нет неправильного пути, я умудрялась его себе раскопать. Но сегодня у меня не было права на ошибку, потому что тогда мое существование в целом стало бы ею. А раз ты обратился именно ко мне, я что-то да значила… Ты все так же продолжал смотреть на меня, изучающе, даже заинтересованно, как будто решая что-то для себя, как будто борясь. Казалось, будто своим поведением я подкинула тебе загадку, даже не собираясь этого делать. Твоя проблема в том, что даже в элементарном ты ищешь подводные камни, а не найдя, разочаровываешься. Так вышло и в этот раз: внезапно вспыхнувший в твоих глазах интерес через мгновение погас, снова сменившись озадаченностью и темной усталостью. Неразрешенные проблемы тяготили тебя, камнем на шее тянули в бесконечную пропасть, о глубине которой я даже не пыталась предполагать. Это мучило тебя, твои мысли путались, задевая друг друга и вызывая при этом почти физическую боль и беспомощность. Я видела все это на твоем лице и сама практически чувствовала всю тяжесть того, что ощущал ты. Ты, видимо, придумывал какой-то план. То сидя спокойно, устремив взгляд в одну точку, то внезапно вскакивая и расхаживая по комнате, то застывая неподвижно посреди пути, ты продолжал истязать себя самим собой, пытаясь все разрешить только собственными силами. Отбрасываемая при передвижении тень неотступно следовала за тобой, кружа по комнате, что делало твое поведение еще более странным. Мне было невыносимо больно наблюдать все это и понимать, что я ничем помочь не могу… Я лишь сидела неподалеку, вне зону досягаемости света торшера, не двигаясь и почти не дыша, только, чтобы не помешать, но чтобы ты чувствовал мое присутствие. Не знаю, насколько долго это все происходило, время изменило свой ход, подчиняясь тебе. Ты вновь резко остановился, на этот раз возле окна, пустым взглядом уставившись в туманную темноту лондонской ночи. Постоять так спокойно тебя хватило на пару секунд, после чего ты резко прижал ладони к вискам, обхватив голову пальцами, и сдавленно замычал, наклонившись вперед. Это был край. Что-то не сходилось в твоих расчетах, стройный график не вырисовывался. Ты страдал. Насколько было возможно быстро, я сорвалась с места и подлетела к тебе, желая помочь хоть как-то, неуверенно трясущейся рукой коснулась твоей ладони, так яростно сжимающей кудрявую голову в тиски. Она оказалась ледяной. Такой же холодной, как кожа трупов, с которыми мне приходилось иметь дело по профессии. Как будто на все это время ты впал в анабиоз. Мне стало страшно… Согреть его! Срочно! Уже увереннее я накрыла другой рукой твою вторую ладонь, слегка сжав ее и давая понять, что не отпущу. Холод твоей кожи жёг мне пальцы. Ты замолчал и ослабил хватку. Потом, медленно отняв руки от головы, опустил их, не пытаясь вырвать из моих. Я сцепила свои ладони вокруг твоих, чтобы максимально передать тебе все тепло, исходившее от меня, всю поддержку. Затем я подняла на тебя глаза и… обмерла. В твоем взгляде застыл графит, серый и тусклый, как будто ты выгорел изнутри, как будто потух. Было так дико видеть тебя таким безжизненным при стучащем сердце и нормальном дыхании, что способность действовать, наплевав на неловкость и возможные последствия, наполнила меня доверху. Решительно шагнув вперед, не давая себе времени передумать, а тебе среагировать и отойти, сокращая тем самым расстояние между нами до минимального, я мягко, но настойчиво обняла тебя за талию, прижимаясь щекой к груди, ибо выше достать не могла. От тебя потрясающе пахло мятой и сигаретами, которые ты все-таки умудрился где-то достать, я услышала, как пропустило один полу-удар твое сердце, немного увеличив ритм, как ты едва уловимо пораженно вздохнул, задев мне макушку теплым воздухом. Около минуты, все еще оцепенев, ты так и стоял столбом. Только спустя это время я почувствовала неуверенное прикосновение ладоней к моей спине, когда ты все же решил обнять меня тоже. Одеревеневшие поначалу мышцы понемногу и постепенно расслабились, по коже перестали бегать импульсы дрожи и судорог, сводивших пальцы. Как будто мое тепло проникло в тебя, согрев каждую клеточку и прогоняя изводившее тебя напряжение. Кольцо сжимающих меня рук становилось все более тесным, пока ты прижимал меня к себе все сильнее, возможно, увидев в этом спасение от своих мучений. Хотя бы временное. В результате я оказалась в плотном теплом плену твоих рук, из которого не хотелось выбираться. Ты глубоко и спокойно дышал, мягко прижавшись щекой к моим волосам, а меня вдруг окатило волной мурашек от осознания происходящего… Я обнимаю Шерлока. И он не спешит отстраняться. Близость его тела напомнила о себе резко возросшим пульсом и пересохшими губами. Я приказала себе успокоиться и включить ощущения на всю катушку, забивать в подкорку его запах, тепло кожи и сердцебиение, чтобы потом спасать себя этими воспоминиями… или мучить. Через несколько минут, показавшихся мне одновременно часами и мгновениями, ты мягко отстранился, легонько проведя ладонями по всей длине моих рук, вызывая тем самым новую волну мурашек, и отпустил их, слегка задержавшись на кончиках пальцев. В глазах снова видна жизнь, и это очень меня успокаивает. С честью подумав, что моя помощь пришлась кстати, я говорю, что постелю тебе в гостевой комнате. Не успеваю развернуться, чтобы уйти, как ты хватаешь меня за руку и, разворачивая к себе, просишь остаться с тобой. Ночью. В твоих глазах плещется… страх. Даже если бы и хотела, я бы не смогла отказать. Тем более, что не хочу… Я останусь с тобой столько, сколько ты захочешь, сколько попросишь или прикажешь. Впрочем, я всегда с тобой. В мыслях. И просить или запрещать это мне ты уже не властен. Под мягким пуховым одеялом тепло и уютно. Маленькие часы на тумбочке тихо тикают. Ты мирно спишь, крепко прижимая меня к себе, как спасение, как защиту от всего мирского зла. А я не могу уснуть. И не хочу. Я до мельчайших деталей запоминаю эти мгновения. Я знаю, завтра ты снова уйдешь в себя, наденешь костюм и маску холодной отстраненности и безразличия, но сейчас со мной ты живешь, а я буду оберегать таинство минут, когда ты настоящий. Я смогу, ты этого заслуживаешь. Твой покой и есть моя награда. Находиться рядом и есть мое счастье. Любить и помогать вопреки всему и есть мое призвание. А для окружающих наши отношения так и останутся несуразными, бессмысленными и непонятными. Ведь для других всё это — тайна, покрытая мраком.