Дом в яблоневом саду

Тропа огибала холм полукольцом и спускалась вниз тонкой змеей. Зелгадис поудобнее поправил заплечный мешок — за долгую дорогу ремень успел изрядно натереть плечо — и медленно двинулся вперед. Яблоневый цвет обнял его почти сразу: ароматное белое марево вынырнуло с обеих сторон и разлилось, затапливая долину и подступая к самой тропе. Море лепестков наполнялось равномерным гудением невидимых глазу пчел. Среди всего этого великолепия небольшой дом Филии терялся, но Зелгадис хорошо помнил дорогу. Пройдя хлипкую калитку — похоже, снова придется ее чинить, — Зелгадис уловил запах свежей сдобы, и в животе предательски заурчало. Последние два дня он нормально не ел: собственные припасы давно закончились, а в деревнях вокруг долины он старался не появляться. Знал, что это, скорее всего, чрезмерная предосторожность, но не хотел подвергать Филию лишней опасности. В конце концов, крестьяне всегда были слишком суеверными, а слава дружбы с монстром никому еще не сослужила хорошую службу. Колокольчик над дверью хрустально зазвенел, извещая о его приходе. Зелгадис поставил заплечный мешок на рассохшуюся тумбочку, прислушиваясь к звукам из кухни. Там что-то запоздало громыхнуло, затем затихло, а затем послышался быстрый топот. — Зел! — Филия появилась на пороге, немного растрепанная, все еще с поваренной варежкой на правой руке. Хотела броситься обнимать, на полпути заметила варежку, торопливо ее стащила. Лучи солнца, пробиваясь сквозь окна веранды, золотили тонкие волоски, выбившиеся из заплетенной наспех косы. — Тебя так долго не было! — Мир большой, — Зелгадис невнятно пожал плечами и улыбнулся уголком рта, — в нем еще много мест, в которых мне стоит побывать. Филия кивнула, хотела что-то сказать, но в последний момент остановилась. Замерла, теребя в пальцах варежку. Момент для дружеских объятий явно был потерян, слова тоже куда-то потерялись. Из кухни ощутимо запахло горелым. — Ох, пирог! — встрепенулась Филия, обрывая неловкое молчание. — И ты, наверное, проголодался с дороги. Проходи, проходи, чего на пороге стоять! Зелгадис послушно пошел за ней — тем более, пустой желудок снова дал о себе знать. В кухне висел сладкий запах сдобы, безжалостно пробираясь в ноздри, вызывая новое урчание в животе и наполняя рот слюной. Зелгадис попытался ее сглотнуть. Получилось плохо. Филия суетилась у духовки, вытаскивая на свет огромный пирог. — Подгорел сверху, — сокрушенно вздохнула она, ставя его на стол перед окном и берясь за нож. Рядом, на плите, булькало в кастрюлях что-то явно мясное и очень сытное, и от этого запаха у Зелгадиса совсем закружилась голова. — А ты совсем бледный, — Филия подошла, поставив перед ним здоровенный кусок пирога. — Опять нормально не ел? Вот, я срезала горелое, так что должно быть нормально, надеюсь, ты не против печени. Суп с рагу пока не готовы... Зелгадис невнятно промычал с набитым ртом, что не против. Не против печени, не против подгорелого — вообще ни против чего не против. Неосторожно откушенный слишком большой кусок едва не стал поперек горла, Зелгадис закашлялся, и Филия вспорхнула со стульчика, на котором все еще немного нервно покачивалась, к плите. Еще одну конфорку занял чайник. С последнего раза кухня не сильно изменилась, хотя фарфора в серванте стало явно больше. Зелгадис узнал среди нового несколько работ довольно известных мастерских: в свое время Сильфиль ему о них много рассказывала, и он даже еще что-то до сих пор помнил. Она вообще всем в свое время о фарфоре рассказывала. Амелия тогда еще что-то говорила о попытке исцелить разбитое сердце новым увлечением и сокрушенно качала головой. Чайник засвистел, Филия метнулась к серванту. Если подумать, чай всегда был таким себе небольшим ее хобби — и просто для удовольствия, и чтобы максимально выразить свое презрение к некоторым мазоку. От чая Зелгадис окончательно разомлел и блаженно откинулся на спинку стульчика. На веки начала налипать навязчивая дремота, но топот за окном ее согнал. А в следующее мгновение над подоконником появилась растрепанная макушка. — Ма! Еда готова? — Вальгаав подпрыгнул, упираясь руками в окрашенное белым дерево, свесился внутрь — и тут же едва не потерял равновесие. — Ух ты, дядя Зел, привет! — Привет, — Зелгадис махнул ему рукой. Если не принимать во внимание удивление от встречи, держался на руках Вальгаав весьма уверенно: явно делал это не впервые. — Вижу, ты подрос с моего последнего визита. — Неправда! — разочарованно протянул Вальгаав, морща нос. — Ты каждый раз говоришь, а на самом деле ничего я не расту. — Ты дракон, — вздохнула, отставляя чашку, Филия — похоже, разговор велся уже не впервые. — Конечно, ты растешь намного медленнее, чем деревенские дети. — Нечестно, — нахмурился Вальгаав, но практически сразу встрепенулся. — Ма, так что с едой? — Готовится, разве не видишь? Как закончу — сразу тебя позову. Зелгадис проследил за взглядом, которым Вальгаав окинул конфорки, и совершенно не удивился, когда тот схватил кусок пирога, который Филия так и оставила под окном: — Тогда я этим пока перекушу! — Вальгаав, немедленно положи на место! — Филия вскочила на ноги, но было уже слишком поздно. — Если дяде Зелу можно, то и мне можно! Дядя Зел, покажете потом, какие книги принесли! — набивая рот, выпалил Вальгаав и с диким улюлюканьем понесся вскачь куда-то вглубь сада. — Дядя Зел с дороги!.. — начала было Филия, но прервалась на середине: опустевшее окно явно не было благодарным слушателем. Вздохнула, по-матерински обреченно сложила руки на фартуке. — Никакой управы на него нет, — села, растерянно заправила прядь волос за ухо. — Такой сорванец растет... Зелгадис кивнул. Он видел и детей, и внуков Гаури, однако ни один из них и в половину столько не проказничал, сколько ухитрялся мелкий Вальгаав. Иногда Зелгадису хотелось мрачно пошутить о влиянии прошлого, но он сдерживался: знал, что Филия до сих пор воспринимает историю древних драконов слишком болезненно. — Расскажи, как сама, — он налил себе вторую чашку чая, снова расслабленно откинулся на спинку стульчика. — Как, — Филия как-то растерянно оглянулась, пальцы рассеянно перебирали складки фартука. — Как всегда. Дважды в неделю хожу на рынок в ближайшую деревню, Валя иногда беру с собой. Попробовала в этом году снова посадить клубнику, но что-то у меня явно не ладится с садоводством. Калитка снова покосилась: Валь взял за привычку качаться на ней, она не выдерживает — починишь? Нам так не хватает умелых рук, ты же знаешь, что будет, если дать мне молоток... Зелгадис слушал. Яблони кивали своими ветками в окнах — те же яблони, для саженцев которых он собственноручно копал ямы, еще до того, как Вальгаав вылупился из яйца. Амелия тогда только взошла на трон — в сорок, после трагической гибели Филионела... — Валь каждый раз так ждет тебя. Ему очень не хватает отца — теперь я это прекрасно понимаю. Может, тогда бы он и не был таким сорванцом... — Глупости, характер есть характер, — Зел сидел, прикрыв веки, солнечные лучи щекотали ему нос, от чего хотелось не то чихнуть, не то зевнуть. — Кстати, я не только ему сувениров привез: для тебя тоже есть небольшой подарок. — Атласский фарфор?! — то ли интуиция Филию никогда не подводила, то ли он никогда не умел делать сюрпризы. — Ох, а я так сокрушалась, что не смогла его купить во время большого ярмарка в Тримбони! Ты же знаешь, дальше мне не выбраться... — Вообще, я пришел с новостью. Филия моргнула, вдохнула, чтобы уже спросить, но так ничего и не сказала. Зелгадис молча смотрел, как в глубоких синих глазах постепенно всплывает понимание, как вдруг начинают сутулиться плечи — словно на них вместе навалились все прожитые годы. Новости он приносил только одни. — Вот как, — наконец произнесла Филия — тяжело, словно каждое слово давалось ей с невероятным усилием. Пальцы бездумно крутили фарфоровую чашку. — Она... прожила долгую жизнь. Даже для волшебницы... Зелгадис промолчал: он никогда не умел утешать — а Филия все воспринимала слишком болезненно. Так, словно это было ее личное горе. Она знала Лину и остальных намного меньше, чем он. В конце концов, она же с самого начала сидела в этой долине с яйцом, ожидая, пока оно вылупится, — и все равно тосковала каждый раз как по родному. Сначала он думал: это потому, что она до этого никогда никого не теряла. Затем — что драконы просто иначе воспринимают время из-за своей долгой жизни. В конце концов он вообще перестал об этом думать — только приносил иногда новости. И тогда Филия долго, как вот сейчас, сидела, опустив взгляд. А ночью — он знал — когда ей казалось, что никто ее не услышит, тихо и горько плакала. Она никогда не показывала слез перед Вальгаавом: считала, что у него, столько пережившего в прошлой жизни, сейчас должно быть счастливое детство. Перед Зелгадисом она тоже не плакала. Он не знал, почему. Возможно, потому, что он бы все равно не нашел правильных слов, а она не хотела ставить его в неловкое положение. За окном белым цветом кивали яблони, покачиваясь под теплым ветерком. Пчелы тихо гудели между белых лепестков. Скрипнула калитка — раз, второй, — а затем устрашающе, протяжно заскрежетал металл — и звук оборвался глухим ударом. В нависшей тишине прозвучало отчетливое «Ох, черт». — Он ее таки доломал... — тихо простонала Филия, выходя из оцепенения. Хотела что-то сказать, но только вздохнула, сокрушенно покачала головой. Поднялась. — Ты же у нас останешься хотя бы на несколько дней? — обернулась, и в ее глазах Зелгадис ясно прочитал надежду. Он кивнул, улыбаясь уголком рта. — Побуду, пока не починю все, что тут без меня у вас развалилось, — поднялся, разминая плечи. — Заодно покажу Вальгааву что-нибудь простое из алхимии: у него хорошо получается. А калитку могу посмотреть уже сейчас. Филия благодарно улыбнулась — впервые светло с момента, когда встретила его на пороге. Лучи солнца заблудились в ее волосах, и те сияли золотым ореолом в белом море, прорывавшемся из окна.