Танец скромности

Загораются и глаза ее, и кожа ее светится и душа ее вместе с ней. Словно прозрачное облачко, она плывет, цветок ее ног расцветает в танце. Не могу перестать смотреть на нее. Она не порхает, нет. В ее движениях присутствует строгость, черта ее характера, которую мне не постичь от того, что за теплые чувства посетили меня. С дрожью, с трепыханием внутри меня, я наблюдаю, как ее белые носочки касаются пола. Вот уж и правда, ars longa - vita brevis. И душа ее в этом танце прекрасна, и голос ее. Он не звенит колокольчиком, он лучится. Он поется плачущей счастливой улыбкой. Так, должно быть, должно петь чистое сердце. Нет большего счастья, чем просто взглянуть на это гофрированное, черное боб-каре, на это немного уставшее, но гладкое лицо, на тонкие руки. Со своим зрением я даже вижу каждую маленькую родинку. Она не неуклюжа, но и не пластична. Танец ребенка в саду, танец безупречной невинности.

Ласточка, ласточка, дай молока, Дай молока четыре глотка - Для холодного тела, Для тяжелого сердца, Для тоскующей мысли, Для убитого чувства.

И сердце обливается слезами. Мир становится под наклоном. Угол обзора сужается и фокусируется лишь на ней. На этой хрупкой оси планеты. Удивительно, что она такая. Самая артистичная девочка, в цветастом платке на плечах, в белоснежном платье. Она выплясывает на сцене, а мне кажется, что она словно втаптывает неуверенность в грязь. Подойти? Взмах рук, дрожащее "о", танцующие веки. Не подойти? Спектр цветов платка разрезает воздух, белое крыло ткани сглаживает резкость движения. Подойти? - Юнна Мориц словно написала это, услышав Ваш голос, - я и сам не верил в то, что говорю. Никакого приветствия. Она застыла, и все процессы в мире застыли вместе с ней. Ромашка моей неуверенности окончательно втоптана в грязь. - Амм... - смущенно прижала платок к животу она и опустила голову. - Я вижу Вас тут каждую репетицию. Но Вы всегда уходите, не сказав ни слова. - Мой рот решил прикрыть мою неуверенность многозначительным молчанием. А на самом деле слов не достойно то, что Вы творите со мной, - во рту пересохло, а все из-за того, что я около часа наблюдал за ней, не смея сомкнуть глаз и рта. - И я хотел бы знать имя человека, что разбивает мне сердце так долго.

Ласточка, ласточка, матерью будь, Матерью будь, не жалей свою грудь Для родимого тела, Для ранимого сердца, Для негаснущей мысли, Для бездонного чувства.

- Вы верите... - пространство не значимо. Пространство здесь - синтез наших душ. Незначительно количество бордовых кресел и рядов этих кресел, не имеет значения тяжелый плотный и темный занавес, мелок и огромный канделябр под потолком, что весь во фресках. Важна лишь ее вера в нас сейчас. - ...в любовь с первого взгляда? - Да, - и не может поднять она свои немного узкие, но такие спокойные глаза. Не смею, и я... Или все же я смею? - Правда? Тогда посмотрите на меня.

Ласточка, ласточка, дай молока, Полные звездами дай облака, Дай, не скупись, всей душой заступись За голое тело, За влюбленное сердце, За привольные мысли, За воскресшие чувства.

Скромность явилась украшением на ее лице. Скромность явилась неверящим выражением на моем лице. Скромность явилась тем, что меня так привлекло к ней с самого начала. И песня этой чистоты, скромности, безупречности и невинности будет со мной всегда. Ведь она на меня посмотрела.