4 по шкале Бортля

Нино наблюдает, и наблюдает, и наблюдает. Не спрашивает себя, нравится ли ему это (ему нравится Джин, значит, нравится и всё с ним связанное), стоит ли ему сменить работу (что за глупость) и чувствует ли он вину (однозначно — нет). И всё-таки Нино иногда жалеет, что всё, что он может, — это наблюдать, когда хочется непременно выдать себя и сказать это чёртово “я всегда рядом”, просто чтобы Джин знал. Он вообще много знает, невозмутимый и чуточку наивный Отас, но его это мало волнует. И вряд ли он бы вообще как-то отреагировал на то, что Нино — посланник и Грошулара, и короля. Если бы Нино сказал: — Завтра конец света. — Хорошо, — пожал бы плечами Джин, — тогда сегодня я угощаю. И вечер бы они провели точно так же, как всегда, может, только чуть больше было бы воспоминаний. Потому что всё, что им хочется, — проводить вечера вместе так, будто они последние и абсолютно неважные. Но сейчас Нино может только наблюдать. Джин отсыпается после очередного похода в бар в одной рубашке, и у него неприлично красивые ноги. Нино замирает в дверном проходе, опирается на косяк и думает, что он взрослый мужчина, он не должен вестись на кого-то такого — привязывающего к себе каждой деталью. Но он позорно ведётся, потому что Отас на самом деле никого подле себя не держит. Он делает вид, что не сидит на троне, а Нино — что не сидит у его ног и не касается губами кончиков пальцев, и выходит у них превосходно. Нино украдкой делает фотографии; у него их много таких, нечестных, непрофессиональных, которые он не показывает никому. И сам смотрит редко, потому что у плёнки не получается запечатлеть это непринуждённое чувство отрешённости, требующее неосознаваемой почтительности от других. Лотта многое понимает, никогда не выходит из своей комнаты рано и утром и вообще держится от них двоих в стороне, будто знает, что её брата тайком короновали в стране с единственным подданным, и ей туда не попасть. Поэтому, когда Джин просыпается, они с Нино в квартире одни. Отас смотрит на него вопросительно: — Извини, я не помню, что вчера было, — ждёт рассказа о своём неприличном поведении. — Никаких проблем, Джин, ничего не было, — Нино усмехается и отводит взгляд. Проблема есть, и она в том, что Нино отчаянно хочется, чтобы что-нибудь случилось. Что-нибудь, что обязательно сделало бы больно им обоим, потому что боль — единственное, что может заставить их перестать притворяться. Джин проводит по его волосам — невесомо и наверняка безотчётно, просто он не давит в себе желание прикоснуться. Он не боится катастроф, последующих за каждым его действием. Смелый мальчик, во время обстрела прячущий у груди воронёнка. Нино точно знал, кому клясться в верности. Он провожает Джина взглядом. Отас хрупкий и в то же время опасный, беззащитный и как будто убеждающий остальных в том, что с ним просто не может произойти ничего плохого. Нино — рыцарь при короле, никогда не ввязывающемся в войну. Джин, уже одевшийся, ждёт, пока чайник закипит, и вертит между пальцев сигарету. — Эта бешеная проверка скоро подойдёт к концу, думаю, мы сможем чаще видеться, — оптимистично говорит Отас. Нино кивает. Он бы не был так уверен. Может, их дружба тоже подойдёт к концу, потому что правда колется в горле, и скоро он во всём признается. Всё колючее и режущее — Нино уверен — Джин примет с мягким спокойствием, будто царапины на руках совсем ничего не значат. И всё-таки Нино их замечает и за каждую готов сражаться. Джин точно знал, кому стоит доверить свои шрамы. — Будь осторожен, — говорит Нино, говорит искренне, потому что чувствует опасность во всём, что связано с Отасом. — И ты, — Джин говорит мягко, а всё равно в его словах слышится приказ. — Не ввязывайся ни во что опасное. Нино уверяет его, что будет предельно осторожен в такие напряжённые времена и не станет рисковать собой. Нино кожей чувствует, что нарушит своё обещание. Провожая Джина, он никогда не прощается, цепляясь за суеверный символизм, над которым Отас даже не иронизирует. Они умеют серьёзно относиться к немногим средствам спасения. Джин ему иногда пишет и присылает чуть смазанные фотографии. Нино не отвечает. Он сказал правду, и шипов внутри стало меньше, и Отас ни на миг не показал, что доверяет ему меньше. Нино вдруг кажется, что это всё — это чёртово “зачем остальной мир, если есть ты” — чувствует только он, а для Джина оно ничего не значит. Джин делает вид, что не замечает рук Нино на своей шее, пытающихся то ли задушить, то ли прижать к себе. Нино делает вид, что не чувствует пальцев Джина на своей сонной артерии, высчитывающих пульс, чтобы Отас мог парой слов, движений или одним только взглядом успокоить. Оба точно знают, с кем стоит встретить конец света (и с кем стоит его начать). Нино снится, что обстрел не заканчивается, и воронёнок вылетает из рук мальчика, пытаясь его прикрыть. Он слышит крик, и всё затихает. А когда просыпается, понимает, что это не было сном. Рана от пули болит, а шипы внутри вдруг отпадают. На Джине — его кровь, и голос его переходит на шёпот, будто Отас боится даже звуком сделать больнее. Джину ни черта не всё равно. Мир на двоих — ему бы тоже хотелось, и желательно без концов света, но возражать он не будет. За Отасом, кажется, революция и вся страна. За Джином — всё ещё преданная птица с перебитыми крыльями. Он обещает подождать, пока Нино поправится, чтобы теперь идти только рядом. Нино хмыкает. Джин возвращается в столицу, чтобы разыграть переворот, провести революцию в голове одного только принца и даже не думать самому занять престол. Нино придерживает рукой рану и здраво оценивает свои способности тоже приехать в столицу. У него для Джина — воспоминания о выпускном, короне, одной из самых важных личных фотографий, а ещё — желание провести вечер вместе только потому, что так хочется. У него в теле ещё полно мест для пуль, которые предназначались не ему, и он даже не колеблется — просто едет присматривать за Джином (и чтобы встретиться с ним взглядом сквозь всю эту толпу, показывая, насколько они вдвоём отрешены от остального мира). Рана почти не чувствуется; вообще как только Джин попал в самое сердце, всё остальное больше не причиняет боли. Лишь бы только успеть шепнуть Джину, что он и без короны имеет над Нино особую, невыразимую власть, связывающую их двоих крепче любых клятв и признаний. А остальное может идти к чёрту.