Мужчина может плакать, только если испортится его шикарная причёска

​ Маленький Гинтоки нечасто смеялся, но сейчас его грудь прямо-таки распирало от хохота. Он тянул за руку темноволосого мальчика, шутил над его неуместно серьёзным видом и не переставал удивляться, как здесь легко и светло. В залитом солнечным светом бескрайнем поле росли высокие травы и незнакомые цветы. Он не помнил, как оказался здесь, но это не имело значения: слишком хорошим и правильным выглядело всё происходящее. Они находились здесь уже очень долго. А может, только что появились и встретились друг с другом: время можно было определить только по согревающе-тёплому солнцу, которое всё время стояло в зените. – Кто ты? – спросил мальчик, заправляя за ухо чёрную прядь. Гинтоки удивился: до этого момента он думал, что они знакомы целую вечность, а тут осознал, что не знает даже имени своего друга. Друга? – Тоширо, – первым представился мальчик. Гин замер на секунду, с недоверием глядя на него. – Гинтоки. Они неловко улыбнулись друг другу. Гинтоки огляделся, словно вслушиваясь водному ему доступный звук. – Мне пора уходить, – извиняющимся тоном сказал он. – Я ещё приду. Не забудь про меня. Хиджиката схватил его за рукав и упрямо поджал губы. – Останься, давай поиграем! – потребовал он. – Мы же только познакомились! – То есть ты не помнишь, – Гинтоки опустил голову. – Отпусти руку, мне пора. – Подожди! Хиджиката удивлённо вскрикнул: кимоно растворилось в воздухе вместе с его странным знакомым. Он остался один, обиженный и злой на самого себя. Оглядевшись, чтобы убедиться, что больше в заросшем поле никого нет, он заплакал, сердито вытирая катящиеся по щекам слёзы. – Гинтоки! – крик вышел беззвучным. Тоширо запаниковал, всхлипнул, шлёпнул себя по щеке за слабость... И проснулся, не помня ничего из утреннего сна, и с удивлением принялся вытирать с опухшего лица непонятно откуда взявшиеся слёзы. С облегчением обнаружив, что все остальные в комнате ещё спали, он шмыгнул носом, развернулся на другой бок, но не смог больше уснуть. В голове крутилась картинка: усыпанное цветами летнее поле и человек, лица которого он не мог ни вспомнить, ни разглядеть. *** – Соскучился? Меч сверкнул у самого уха Хиджикаты, он едва успел уклониться. Движения его были скованы, ноги будто прикованы к полу. Одетый в белое самурай призывно ухмылялся: – У тебя хорошая реакция даже во сне. Так не должно быть. Тоширо повёл ладонью по воздуху и выхватил меч из ниоткуда: во сне всё было возможно. К сожалению, его противник тоже знал об этом. Он двигался быстро и дико, не тратя времени на отвлекающие манёвры. Очередной резкий выпал сбил Хиджикату с ног. Он падал целую вечность, пытаясь ухватить пропавший в никуда меч. Безоружный и ошарашенный таким быстрым и жалким проигрышем, лёжа на полу, Хиджиката спросил: – Кто ты? – Обижаешь. Тупой удар ногой, и в глазах поднялось болезненно-красное марево. Самурай перевернул его на живот и дёрнул за распущенные волосы, заставляя приподняться. С усилием взяв себя в руки, Хиджиката обернулся через плечо и посмотрел на своего соперника. Он глубоко и часто дышал, прижимая меч к горлу Хиджикаты. В глазах демона пылали весёлые искорки, на губах играла торжествующая улыбка. Хиджиката вырвался, развернулся и сбросил его с себя пинком ноги, вскочил на ноги и попытался нашарить меч. Его пальцы схватили пустоту; отчаяние пронзило сознание. – Проснёшься и снова меня забудешь, таков план? – Ты что, обиделся? – Хиджиката осмотрел его с головы до ног. Серебряные волосы перетянуты повязкой, с белого кимоно капает кровь. Капает?.. Но никто из них не ранен так серьёзно. Ослепительно яркой вспышкой перед взглядом Хиджикаты возникло бескрайнее солнечное поле и мальчик с кудрявыми волосами. – Это ты! – выдохнул он. – Действительно, – Гинтоки – так его звали, теперь Хиджиката помнил – убрал меч в ножны и уселся прямо на пол, скрестив ноги. – С такой формулировкой не поспоришь. Это я. – Ты Гинтоки. Ты был в поле, а потом исчез... – И сейчас я тоже не знаю, когда ты проснёшься. Я не знаю, как это работает и настоящий ли ты, но сейчас мне почему-то очень хочется сказать тебе: не накосячь. – Чего? – Не накосячь. Я не знаю, кто ты, То-ши-ро, но что бы ты ни делал, когда проснёшься... Его губы двигались, но Хиджиката уже не слышал. – Мы встретимся когда-нибудь? – спросил он. – В реальности? Гинтоки покачал головой и посмотрел на свои руки, перепачканные грязью и кровью. – Не знаю. – Да, но нескоро, – вдруг понял Хиджиката. Он стоял на коленях и лихорадочно соображал, пытаясь не проснуться раньше времени. Чувство странной близости к окровавленному самураю не пугало его, но вызывало недоумение. Они не были знакомы... – У тебя одежда в крови. Гинтоки пожал плечами и снял кимоно, бросив его на землю. Они находились на опустевшем поле битвы посреди свежих трупов и птиц-падальщиков. Повинуясь необъяснимому порыву, Хиджиката осторожно прижал Гинтоки к себе. Сейчас он чувствовал, что скоро с молодым самураем произойдёт что-то важное и тяжёлое. – Эй, ты чего лезешь? Хиджиката мягко поцеловал его плечо. На губах остался солоноватый привкус крови. Он не понимал, что происходит, не понимал даже своих собственных действий. Гинтоки заглянул ему в глаза и понял, что не успеет задать назревший вопрос: Хиджиката исчезал, а во взгляде его читалась тревога. ...Он открыл глаза как раз вовремя для того, чтобы предупредить очередную попытку Окиты привязать дохлую крысу к его отросшим волосам. – Ты кричал во сне, Хиджиката-ублюдок. Я давно предлагал тебе умереть? Спать мешаешь, так что сдохни уже, будь добр. В предрассветный час было необычайно тихо. Хиджиката отцепил от волос крысиный хвост, негромко выругался и уснул снова. В этот день им, ученикам деревенскогододзё, предстояло отправиться в Эдо. Где-то в другой точке пространственно-временного континуума Широяша заматывал свежую рану на правом плече. Он снова перевернулся во сне и сдвинул перевязку, и теперь из затянувшегося было кривого шва снова сочилась кровь. Завязав одной рукой узел, он оглядел временный лагерь. Все спали, Такасуги снова где-то шлялся: место рядом с ним пустовало. Рана под перевязкой саднила, но уже не так сильно. Гинтоки перевернулся на здоровое плечо и провалился обратно в болезненную дремоту. *** Комната в давно облюбованном лав-отеле снята на четыре часа, полтора из которых ещё впереди. Утопая в приятном тумане лёгкого опьянения и послеоргазменного блаженства, Хиджиката поджигает сигарету и щурится от наслаждения, глубоко затягиваясь. В такие минуты они не говорят – не о чем и незачем. Одна ночь сменяет другую, и иногда они не видятся неделями. Гинтоки мерно дышит и неосознанно гладит Хиджикату по волосам, выводя медленные круги указательным и средним пальцем. Через полтора часа – теперь уже чуть меньше – они разойдутся и не встретятся, может, до следующей подобной ночи, но сейчас странно близки. Может, поэтому Гинтоки делает ошибку и решает заговорить. – Ты придёшь, когда я позову? – спрашивает он. Хиджиката хмурится: он почти уснул и не готов поддерживать разговор. Тем более что у его партнёра каждый второй вопрос с подвохом. – Угу, – бормочет он, устраиваясь поудобнее на груди Гинтоки и давая понять, что не намерен это обсуждать. Позовёт так позовёт – главное, что это работает и в обратную сторону. На исходе полутора часов Гинтоки осторожно высвобождается из-под тяжелого и тёплого тела спящего Хиджикаты, молча одевается и выходит, тихо прикрыв за собой дверь. Перед тем, как выйти из отеля, он оплачивает комнату до утра. За счёт Хиджикаты, конечно. *** С тех пор, как на жителей Эдо опустилась неведомая, неизлечимая болезнь, Хиджиката не может спать спокойно. Раньше он орал на Окиту за слишком часто применяемую способность спать в любое время в любом месте – в том числе и рабочем месте. Сейчас такая возможность была бы благословением. Чёрные синяки залегли под его глазами, и порой замком Шинсенгуми выглядит хуже жертв эпидемии. Прошлую ночь он курил, перечитывал документы, бесконечно пытаясь найти хоть какую-то зацепку, как вернуть этот сумасшедший мир в прежнее русло. Как вернуть этого ненормального человека туда, где ему положено быть. Хиджиката курил, и дым его сигарет окутывал комнату плотным туманом. Под утро он забылся тревожным сном и вскочил, когда дверь заскрипела и открылась. Ветер. Просто сквозняк. Время тянулось, день сменялся таким же мрачным и бессмысленным днём. Люди умирали десятками, и Хиджиката знал, что когда-нибудь он будет следующим. И не боялся, никогда не боялся умереть. Сегодня он не мог работать и в приступе необычной тревожности ходил по улицам словно в поиске чего-то. В поиске кого-то. «Если я позову, ты придёшь?» Он решил вернуться домой. Бессонная ночь сказалась на организме: едва опустившись в широкое европейское кресло – он жил в одном из многочисленных опустевших домов Эдо, не в силах вернуться в штаб Шинсенгуми – Хиджиката задремал. И тогда увидел то, чего ждал несколько лет. Гинтоки улыбался ему. Солнце освещало его залитое кровью лицо, но глазах светились теплотой. – Теперь ты меня помнишь? Бесконечное поле окружало их, цветы и травы росли, как много лет назад. Этого места не существовало, и всё же они были здесь. Гинтоки стоял так близко и улыбался так светло, что Хиджиката сразу понял: что-то не так. Очень сильно не так, иначе он бы подшучивал или критиковал новую причёску («Нам нужно придумать тебе новое прозвище, Оогуши-кун, как думаешь?») – но не встречал бы с такой… любовью? Хиджиката вздрогнул и шагнул к нему, не смея подойти вплотную: боялся, что иллюзия рассеется. – Где ты? – Тоширо. Помнишь, как ты представился? – Гин-сан не слушал. По его лбу стекла капля крови. – Помню. Скажи, где тебя найти. Ты жив? – Хиджиката сдерживался, чтобы не перейти на крик. Их общие сны повторялись десятки, может, сотни раз – и никогда он не мог вспомнить о них наяву. А что, если и сейчас не вспомнит? Гинтоки прервал лихорадочный ход его мыслей. – А помнишь, я спросил, придёшь ли ты, когда я позову? Я думал, ты уже спишь, но ты ответил. Хиджиката молчал, не прерывая этот странный монолог. Он помнил, как алкоголик помнит о последней заначке, как бы ни пытался забыть. – Так вот, если ты говорил серьёзно, то сейчас самое время. Я тебя зову. Белый свет затопил его фигуру и солнечное поле. Хиджиката вздохнул – и проснулся. Он сидел в том же кресле, но сейчас знал, куда надо идти. Картинка стояла перед его взглядом – болезненно чёткая и подёрнутая физической болью, которая ему не принадлежала. Сияющий закат затопил умирающий город. Хиджиката бежал, задыхаясь и проклиная привычку курить: его лёгкие отказывали. Каблуки его ботинок стучали по улицам, немногочисленные люди оборачивались, чтобы посмотреть вслед. Когда перед глазами заплясали цветные точки, а дышать стало невозможно, Хиджиката завернул за последний угол – и нашёл его. Нашёл это место и узнал в лежащем у стены человеке того, кого искал так долго. Гинтоки не поднял голову и никак не дал понять, что слышит приближающиеся шаги. Хиджиката попытался заговорить и мучительно закашлялся; опустился на колени и взял голову Гинтоки в свои ладони. Пустой взгляд, страшный. Незнакомый и неузнавающий, это был он. Исписанный незнакомыми символами, окровавленный и одетый непонятно во что. – Где ж ты, сука, был всё это время, – Хиджиката не нашёл лучших слов, да и не требовалось: едва ли Гинтоки слышал его. Успел позвать, но не дождался. Сейчас Хиджиката ненавидел его, готов был орать от собственного бессилия и не знал, что сделать. Бессмысленный взгляд знакомых глаз был устремлён куда-то чуть выше его головы. Гинтоки захрипел и неожиданно пошевелился. Хиджиката прижал его к себе, заставляя замереть и, конечно, сделал только хуже. Он не задел меч, всё ещё торчавший из живота Гинтоки, но тот мучительно закашлялся. От оранжевого солнца его лицо казалось совсем молодым, почти детским. – Ты не мог позвать меня раньше? – ярость Хиджикаты перекинулась с него самого на Гинтоки. Он ненавидел их обоих и ситуацию, в которой они оказались. Этот мир не должен был существовать. Гинтоки не должен лежать тут и умирать, они не должны выглядеть так жалко. Хиджиката продолжал ругать Гинтоки, себя самого и окружающий их мир. Если бы, если бы, если бы – все слова и каждое в отдельности были лишними. Слабая рука потянула его за край рукава. Гинтоки смотрел прямо в глаза Хиджикаты, но ничего не говорил. Он куда лучше понимал, что их ждёт, и был к этому готов. – То-ши-ро, – необычно ясный, привычно тягучий голос. Хиджиката проглотил ком, перекрывший дыхание, и весь обратился в слух. У них ещё было время, он успел. – Ты позвал меня, – сейчас он не сомневался в существовании вещих снов, хотя в другой момент от души посмеялся бы над кем угодно, верящим в подобное. – Я здесь. – Нам нужно… придумать тебе другое прозвище, – Гинтоки криво улыбнулся и разжал сжимавшую рукав Хиджикаты ладонь.